“Господин Смерть”

Как-то один из приятелей сказал мне: “Ты знаешь, все-таки жизни никогда не может быть много. У меня только что умерла бабушка, которая пролежала пластом лет эдак пять. И когда умирала, — а я был рядом, — горько вздохнула, произнеся последние свои слова: “Как бы мне хотелось еще подышать!” Ты представляешь, — говорил он, — в таком положении, но все равно хочется жить, дышать. Хочется жить, несмотря ни на что. Я это знал и знаю. Знал, когда лечащий врач умышленно оставил историю болезни умиравшему от рака тестю — чтоб “был в курсе”, наверное. Знал, когда, положив мне голову на плечо после 60-дневных мук, любимая мать прошептала: “Сынок, ты меня спаси, пожалуйста”.

Я не знаю наших выражений на этот счет, но одно, американское, врезалось в память: “смерть, как и жизнь, никогда не наступает так, как мы того хотели бы”...

Журналисты известны тем, что собирают досье на того или иного человека, действуя по принципу: кто его знает, авось когда-нибудь пригодится. Я, клянусь, никогда не собирал на него ни строчки, ибо считал себя вполне определившим свое отношение к его жутко двусмысленной морально-этической, или, скажем так, человеческо-бесчеловечной проблеме. Доктор Джек Кеворкян, известный всей Америке "Господин Смерть".

Еще в начале 90-х Кеворкян буквально взорвал газетные заголовки, когда посредством изобретенного им устройства помог добровольно отправиться в лучший мир одной из смертельно больных пациенток. Тогда его решили судить за нарушение всяких мыслимых норм человечности, за отступничество от клятвы Гиппократа, наконец, за пособничество самоубийству, которое Господь Бог, как говорят, уж никак не жалует. Суд состоялся, но обвинение в убийстве с Кеворкяна было снято. Скандально шумное дело подзатихло — судья лишь навсегда запретил ему применять свое устройство, прозванное “машиной самоубийства”.

Но не тут-то было. Выждав какое-то время — месяцев десять — Кеворкян, свято верующий в правильность и даже необходимость подобного избавления людей от страданий по их собственной воле, отправил в небытие еще двоих. И опять скандал, но уже без суда. Юриспруденция словно расписалась в своем бессилии. Да и то сказать: а за что судить-то, если пациенты сами, в здравом уме, но предельно измученные невыносимыми болями, знающие, что их ждет неизбежный конец, и не желающие проводить скупо отсчитанное им время в страшных страданиях, решают свести счеты с постигшей их безжалостной судьбой? Долго разбирались власти штата Мичиган, чтобы определить, есть ли в деяниях врача, так сказать, состав преступления. Переругались все, но ни к чему определенному так и не пришли. И опять доктор — доктор ли? — Кеворкян отправился восвояси с незапятнанными душой, руками и совестью.

Америку порой трудно понять даже самим американцам. Трудно различить ту грань, что проходит между страстью к известности любой ценой и желанием действительно осуществить предначертанное тебе Богом на этой грешной Земле. Я признаюсь, что так и не понял Кеворкяна, не понял, что им на самом деле движет. Но вот замелькала на телеэкранах и в журналах моднейшая “звезда” американской журналистики Барбара Уолтерс не просто в компании с Кеворкяном, но и в его “смертельной маске” на лице, через которую подается углекислый газ решившимся на смерть человеческим агнцам. А в другой момент он сам на экране, рассуждающий и о ценности человеческой жизни, и о всевышней наказуемости грехопадения, и о том, что нет ничего дороже того самого последнего дыхания...

Можно быть великим, но все предусмотреть явно невозможно. Уже в силу обстоятельств наш могучий, гибкий и великий русский язык раньше был просто не в состоянии найти (да и стоило ли?) что-либо схожее. У них, например, говорят “паблик рилейшнз”, вкладывая в это словосочетание все — от просвещения страждущих масс до внедрения в их сознание непревосходимости своей компании, шефа, клиента или продукта. А у нас это зовется постно - “связи с общественностью”, хотя, впрочем, в последние годы поросль “новых русских” стала охотно пользоваться калькой с английского. У них говорят “без паблисити нет просперити”, а у нас такой нужды никогда не было: вопросы рекламы или саморекламы — как угодно — и, соответственно, процветания решались изначально чуть ли не на уровне парткома, сам индивидуум к сему причастен не был.

Кеворкян, сдается, все это прекрасно понимал. Ведь, наверное, потому не зарастала к нему “народная тропа”, не оскудевали вереницы тех, кто хотел бы тут же избавиться от мученического бремени, навсегда уйдя в запредельные дали. До недавнего времени за плечами Кеворкяна насчитывалось уже несколько десятков человек. И связанное с ним понятие вошло в обиход. Неудобоваримое — эвтаназия. То есть способствование самоубийству. Впрочем, богопослушная Америка в этом опять повторяет Западную Европу, в которой эту самую эвтаназию знают уже давно.

Как бы то ни было, Кеворкян практически постоянно находился в эпицентре юридическо-общественно-человеческих разборок. Власти штата Мичиган даже ввели в действие закон, запрещающий эвтаназию. Кеворкян под этот закон подпадает идеально, один к одному...

Хотя сейчас кеворкяновский след как-то затерялся. Одни говорят, что он покинул США и уехал неизвестно в какую страну, где на такие вещи взирают спокойно. Другие настаивают, что Кеворкян как ни в чем не бывало продолжает практиковать в США, в том числе и со своей маской. Сенсационность иссякла, как иссяк и интерес к нему.

Но вопрос лично для меня по-прежнему остается. Был ли бы готов я вынести свой вердикт? Ни в коем случае. Я слишком хорошо помню больничные сцены, моих умиравших родных. Каких бы то ни было, но Моих. Надел бы я им кеворкяновскую “маску смерти”, даже если бы моим было очень-очень плохо и они сами умоляли меня об этом? Скорее всего, категорически нет. Хотя, если честно, я просто не знаю. А вы?..

Виталий ГАН.
Вашингтон-Москва.