Военный обозреватель “ПРАВДЫ” — Интернет” Василий Изгаршев рассказывает о легендарном экипаже атомохода К-19 Страницы воинского подвига ЗА ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА ДО ЧЕРНОБЫЛЯ

На Кузьминском кладбище в Москве уже год стоит памятник морякам-подводникам героического экипажа атомохода К-19. Там похоронены пятеро отважных — Е. Кашенков, Б. Ордочкин, С. Пеньков, Н. Савкин и В. Харитонов...

Позвонил командиру К-19 Николаю Владимировичу Затееву. Справился о здоровье.

— Какое уж теперь здоровье! — отозвался капитан 1 ранга. — Собираюсь в субботу на кладбище к моим ребятам. Памятник открою, да и себе местечко застолблю. Перенес инсульт, инфаркт, тяжелую операцию... Долго, чувствую, не протяну.

На черный юмор, потянуло героя — каперанга. А ему еще только семьдесят два. Иные в его возрасте, бывает, женятся.

...Затеев только в качестве командира подлодки пробыл под водой восемь лет. Избороздил многие моря и почти все океаны. Тремя орденами отмечены его заслуги перед флотом.

...Атомоход К-19 под командованием капитана 2 ранга Николая Затеева после завершения сложного этапа учения под кодовым названием “Полярный круг” следовал в новый район Северной Атлантики. Предстояли пуски ракет с выходом из-под арктического льда.

Служба на корабле, одном из первенцев отечественного атомного подводного флота, шла с безукоризненной четкостью, согласно отработанному в длительном походе ритму. Океан на глубине был тих, неподвижен. Все механизмы, главная энергетическая установка работали нормально, и ничто не предвещало беды. На календаре в командирской каюте значилось 4 июля 1961 года.

В 4 часа 15 минут внезапно сработала аварийная защита реактора левого борта. Контрольные приборы показали резкое падение давления первого контура до нуля. Остановились (а точнее, заклинились в результате падения давления) главный и вспомогательный насосы, обеспечивающие циркуляцию теплоносителя контура, упал уровень в компенсаторах объема.

Все эти технические термины привожу со слов Затеева: он их называл мне без запинки.

Так вот, на атомной подлодке произошло непредвиденное.

Положение создалось критическое. На совете командиров и инженеров было решено смонтировать нештатную систему охлаждения, использовать для этого бортовой запас пресной воды. Началась борьба за жизнь корабля и экипажа. В течение двух часов система охлаждения вошла в строй, угроза разрушения реактора была ликвидирована. Но какой ценой? Было ясно, что все, кто добровольно вызывался работать на реакторе, получат смертельные дозы облучения.

— Борис, знаешь, на что идешь? — спросил Затеев у хозяина реакторного отсека лейтенанта Корчилова.

— Знаю, командир. Но другого выхода не придумать.

Другого выхода просто и не было.

Вот имена тех, кто в реакторном и смежном с ним отсеках, в центральном посту управления, жертвуя собой во имя спасения экипажа и корабля, не дрогнул и выполнил свой долг до конца: лейтенант Борис Корчилов, главный старшина Борис Рыжиков, старшина 1-й статьи Юрий Ордочкин, старшина 2-й статьи Евгений Кашенков, матрос Семен Пеньков, матрос Николай Савкин, матрос Валерий Харитонов, капитан-лейтенант Юрий Повстьев.

Очень большие дозы облучения получили капитан 3 ранга Анатолий Козырев, капитан-лейтенант Владимир Елин, главный старшина Иван Кулаков, старший лейтенант Михаил Красичков. Вообще ни один член экипажа не избежал своей доли бэров.

Не передать мучений тех, кто получил сверх допустимую норму облучения. У них изменились лица, отказала речь...

Дважды вспыхивал пожар в реакторной выгородке. Под палубой реакторного отсека была обнаружена подушка из пара. По мере проливки реактора водой трубопроводы сами превратились в опасный источник радиации. “Трубы светились”, — говорил мне Затеев. Моряков, не занятых спасательными работами и вахтой, командир распорядился вывести на верхнюю палубу.

Но не зря говорится: беда одна не ходит. Длительное плавание лодки на больших глубинах при форсировании ледяных полей сказалось на конструкции изолятора антенны главного радиопередатчика: корабль остался без связи с берегом. К тому же оказался в этом углу Атлантики в полном одиночестве. А до базы полторы тысячи миль.

Идти домой? На одном реакторе? В надводном положении? На это уйдет столько времени, что последствия пребывания людей при таком уровне радиации, даже если им пришлось бы находиться на верхней палубе, непредсказуемы. Впрочем, предсказуемы: ни у кого не останется никаких надежд на выживание.

Затеев принимает решение — идти обратным курсом на сближение в районе учений с другими кораблями. Риск оправдался. На аварийный сигнал отозвались командиры двух дизельных подводных лодок капитаны 3 ранга Лев Вассер и Жан Свербилов. Они оба немедленно поспешили в условиях начавшегося столь нередкого в этих широтах шторма на помощь терпящему бедствие кораблю.

С подходом подлодки Л. Вассера была установлена связь с главным командным пунктом ВМФ и КП Северного флота. Дизелисты попытались взять аварийную лодку на буксир, однако попытки не удались: буксирные концы не выдерживали штормовой качки. На подлодку Ж. Свербилова с большим трудом удалось эвакуировать с атомохода тяжелобольных и не занятых по службе моряков.

Тяжелая одиссея попавших в беду подводников продолжалась. На берег шли тревожные доклады по радио. Берег выдавал советы кормить облученных моряков свежими овощами и фруктами, поить соками. Спасибо за совет, родимая земля, но ни того, ни другого, ни третьего на борту, вспоминает Затеев, давно не было.

Предпоследняя радиограмма. Затеев попросил разрешить личному составу покинуть корабль. Берег молчит. Поняв, что разрешения не дождаться, командир приказывает всем эвакуироваться на дизельную подлодку. Но прежде было сделано все, чтобы обеспечить живучесть атомохода на плаву и экологическую безопасность океану.

В вахтенном журнале подводной лодки Л. Вассера осталась запись о том, что по предложению командира атомохода на дизельной лодке были приготовлены две боевые торпеды на случай затопления атомной, будь она подвержена попыткам проникновения на ее борт любых непрошенных “гостей”. К счастью, торпеды не понадобились.

И был тяжелый штормовой переход домой. Пересадка на подошедший эсминец, процедура дезактивации. А потом госпиталь на берегу. Отправка тяжелобольных в институт биофизики. И нелепое падение одного из вертолетов с больными подводниками на борту. На глазах всего госпиталя, всех провожающих. Правда, обошлось без жертв, но получившие крайне тяжелые дозы радиации погибли потом в течение недели. Остальным пришлось поваляться на госпитальных койках.

В заполярном морском гарнизоне одна из улиц носит имя Бориса Корчилова. Между прочим, командир представлял его тогда к званию Героя Советского Союза. Морское начальство в Москве распорядилось иначе: “Аварийный случай... Обойдется орденом”.

Специальной правительственной комиссией действия личного состава по ликвидации аварийной ситуации на корабле были признаны правильными. Многие матросы, старшины и офицеры (некоторые из них посмертно) за мужество и героизм были награждены орденами и медалями, весь экипаж отмечен ценными именными подарками от министра обороны. При вручении орденов и медалей бывший в то время командиром Ленинградской военно-морской базы адмирал И. Байков “успокоил” еще не отошедших от потрясения моряков: “Ну что вы там героями себя считаете? С трамваем у нас в Ленинграде тоже аварии случаются”.

Конечно, экипаж К-19 прошел хорошую подготовку еще в учебном центре, на берегу.

Может быть, это и решило успех спасения корабля. Но тогда, на заре атома, никто из них еще не знал, к каким последствиям для всего живого, для всей нашей планеты может привести взрыв реактора.

Об этом люди узнали после Чернобыля. А до него оставалось четверть века.

О подвиге моряков тогда смолчали. Не было у нас ни пожаров, ни землетрясений, ни взрывов. У них были. У нас — не было.

Мне позвонил давний сослуживец и друг капитан 1 ранга Михаил Кореневский.

— А знаешь, что ничего не вышло поначалу с буксировкой К-19, — рассказывал Михаил Степанович. — На атомоходе были заклинены рули, и буксировщик вместе с лодкой стал описывать в океане круги. Тогда в буксирную упряжку впрягся эсминец “Сведущий”. И опять вместо прямолинейного курса — круги. Надо было “рассшить” рули. Кто пойдет на зараженный корабль? Добровольцев на эсминце из числа специалистов, конечно, оказалось немало. Пошли двое. Старший матрос Давид Дрибинс, латыш, слесарь из Либавы. И русский — машинист-турбинист, матрос Владимир Шеин, из Горьковской области, токарь по мирной профессии. Они спустились в чрево атомохода, освободили руль. Вся операция заняла меньше десяти минут.

А потом, по возвращении на базу, были работы у причальной стенки. Сколько и там потребовалось от людей мужества, смелости, отваги! Эти страницы все еще не прочитаны.

Их все меньше и меньше среди нас — героев К-19-й. Но подвиг их от этого не меркнет. Он навсегда останется в памяти благодарных потомков.

Полковник Василий ИЗГАРШЕВ.
Военный обозреватель “ПРАВДЫ” — Интернет”.