Сделайте из бомжа человека, а там — посмотрим...

Только добрые люди и Господь Бог могут помочь человеку, окажись он вдруг «за бортом». Не случится в нужный момент рядышком добрых людей, проглядит боженька — крышка тебе, каюк... Нет, можно, конечно, выкарабкиваться самому, если сил хватит. Да только не у многих хватает. И тогда человек быстренько и верно достигает самого дна нашей суровой жизни. А родное государство при этом брезгливо морщит нос...

Когда одни добрые казанцы решили помочь бомжу Толе, его товарищи, такие же бомжи, сильно обиделись: а почему ему, а не нам, чем он лучше? Они стали тянуть свои грязные руки к хорошо одетым людям и говорить им «пожалуйста». Ну а те, в свою очередь, обратились за помощью к нам, а мы — в соцзащиту.

Ведь для чего, как не для помощи таким вот несчастным и «дезадаптированным», существуют государственные органы соцзащиты? И тогда представители Министерства соцзащиты РТ объяснили корреспонденту, что принцип работы органов соцзащиты заявительный. Пришел человек за помощью — ему помогут, не пришел — не помогут. Хоть чем-нибудь, хоть немного, но помогут.

Что ж, если гора не идет к Магомету, мы с Толей (помытым, причесанным и одетым в чистое теми самыми добрыми людьми) идем в минсоцзащиты. Замечу, что в министерстве этом действует строгая пропускная система. И я уже не впервые получаю нагоняй от здешнего охранника за то, что пытаюсь проникнуть за вертушку. Вот и на этот раз проникнуть не удалось. Ну да ладно, удовлетворились разговором в «предбаннике» на первом этаже со специалистом отдела по работе с населением. Специалист быстренько отослала нас в районный комитет соцзащиты — по месту нахождения квартиры, где Анатолий жил до того, как...

В Кировском отделе соцзащиты симпатичный клерк в белоснежной рубашке, увидев нас с Толей, тяжело вздохнул: у-у-ф. Дескать, это сложнейший вопрос, куда же вам обратиться, разве что вон в то окошечко. Но окошечко с надписью «Социальная защита» оказалось пустым. В конце концов мы все-таки отыскали нужный кабинет — территориальный центр соцобслуживания. В кабинете нам явно не обрадовались. Сказали, что помогают инвалидам и пенсионерам, а Толе (которому 52 года и у которого нет документов об инвалидности) могут лишь выдать талоны на обеды. Но только на неделю, и только один раз. И для этого нужны справки. От врача — о том, что у Толи нет туберкулеза, и о составе семьи: а вдруг у Толи есть родственники, так почему они его не кормят. Словом, попасть в социальную столовую нелегко.

Потом (видимо, жалея больше меня, чем Толю) сотрудницы соцзащиты порекомендовали нам обратиться в городской центр социального обслуживания населения. Дескать, в республиканский лучше не суйтесь, а вот в городской можно попробовать — вдруг помогут?

В городском центре соцобслуживания, совмещенном с центром дневного пребывания пенсионеров и инвалидов, красиво. Кругом цветочки и диванчики, на которые Толя даже стесняется присесть. Сотрудники центра вежливо объясняют мне, что ночевать здесь все равно нельзя и что путевок сейчас нет и в ближайшее время не ожидается. Сотрудники интересуются, кто я такая — просто сердобольная? С интересом узнаю от них, что неравнодушныеказанцы довольно часто приводят к ним таких вот бездомных и отчаявшихся, но... Самое большее, что могут сделать для них сотрудники — скинуться по десятке и выпроводить. Вот и нас с Толей проводили, направив в центр на улице Федосеевской, где можно ночевать (в этом здании планировалось устроить ночлежку для бездомных, а устроили дом для ветеранов и пенсионеров).

Отыскиваем центр на Федосеевской — улица полностью разрушена, на ней лишь хорошенький домик «пребывания пенсионеров и инвалидов». (Кстати, в народе ходят слухи, что в красивые и похожие на игрушки дома «пребывания» большие начальники любят устраивать своих престарелых родителей — ведь там и кормят, и развлекают.) Внутрь нас не пускают, сотрудники беседуют с нами на улице. Объясняют, что шансов попасть в домик у Толи никаких. Поскольку он не пенсионер (ведь за содержание в центре у стариков удерживается часть пенсии). Толе читают мораль о том, что каждый человек — сам хозяин своей судьбы, что в 52 года нужно работать на благо Родины и самому зарабатывать себе на хлеб. Кстати, при центре на улице Федосеевской находится отделение срочной социальной помощи. И как рассказывали мне в министерстве, «срочники» хотя бы могут дать человеку еды, если он три дня не ел. Увы, Толе еды не дали. Потому что гуманитарная помощь давно не поступала... Когда мы с Толей уходили с улицы Федосеевской, мне дали напутствие: приведите бомжа в порядок, отсудите ему квартиру, добейтесь пенсии (по инвалидности), в общем, сделайте из него человека, а там — посмотрим, может, пустим пожить.

...Словом, не получили мы с Толей никакой социальной защиты, хотя заранее на многое и не рассчитывали. Только на самую малость... Но нет у государства и его служб малости для Толи!

Ну а теперь о том, кто он такой — Толя, Анатолий Васильевич. В армии служил в престижных войсках — стоял в почетном карауле в Москве у могилы Неизвестного солдата. Потом работал милиционером, учился на юрфаке КГУ, женился. Потом застал жену с другим да и врезал обоим хорошенько. Сел... Ну и покатилась Толина жизнь под откос. Когда вернулся, бывшая жена из квартиры выписала, родственникам Анатолий Васильевич тоже не больно-то нужен. И их можно понять, у них своя жизнь, а в тюрьме хорошему не учат... У Анатолия Васильевича есть специальность, он классный токарь, но когда ослабли глаза, работать по специальности не смог. Сунулся было на рынок, грузчиком, но там сказали: ты что, мужик, у нас тут 20-летними все занято, а ты вон прихрамываешь. Все-таки нанялся помогать какому-то торговцу с югов. Когда попросил у хозяина денег за работу, тот натравил на Толю здоровенную собаку.

Можно долго рассуждать о том, хороший Толя или плохой, сам ли он виноват в том, что дошел до жизни такой, или не сам, но... Ни разу, когда ему было трудно, государство в лице всех своих органов не протянуло ему руку помощи. Зато те самые добрые люди хотят «сделать человека» из Анатолия Васильевича, подлечить его, помочь решить жилищную проблему. И верят, что у них это получится.

Ольга Мачнева

«Вечерняя Казань»