ТТП без США теряет смысл

Одним из первых распоряжений нового президента США Дональда Трампа стал указ о выходе страны из соглашения о Транстихоокеанском партнерстве — проекте Обамы. Что означает отказ США для стран-участниц ТТП? Какие другие варианты интеграции в регионе возможны, и нужны ли они? Что выигрывают от отказа США Россия и Китай, которые изначально не были частью проекта? Активнее ли теперь будет развиваться сотрудничество между государствами ЕАЭС и Азиатско-Тихоокеанского региона? Об этом в прямом эфире видеостудии Pravda.Ru рассказал директор Центра АСЕАН при МГИМО Виктор Сумский.

Фото: Фото: Архив Pravda.Ru

Выход США из Транстихоокеанского партнерства был довольно неожиданным. Штаты замыкали кольцо вокруг Евразии, непонятно с какими последствиями для России. Теперь это кольцо размыкается. Насколько добровольно страны входили в это партнерство? И как они отреагировали на выход Штатов?

Самое интересное в Транстихоокеанском партнерстве — кто в него был приглашен, вернее — кто приглашен не был. Первое, что бросается в глаза: интеграционная схема, созданная для Тихоокеанской Азии, не включает Китай — главного участника Тихоокеанской и Восточно-азиатской торговли. Эта идея часто анализируется исключительно как экономическая, торгово-инвестиционная. Но эксперты признают, что здесь прежде всего виден геополитический замысел.

Это нацелено, конечно, на ограничение маневров Китая на экономическом и политическом пространстве в Восточной Азии, чтобы поставить его в положение обороняющегося. На Соединенные Штаты работало несколько обстоятельств. Идея была провозглашена в не самый благоприятный период для мировой экономики, когда темпы торговли снижались, ухудшалась экономическая ситуация, экономическая конъюнктура во многих странах.

Конечно, ряд стран, вошедших в Транстихоокеанское партнерство, особенно Малайзия и Сингапур, являются ярко выраженными экспортоориентированными экономиками, которые исключительно заинтересованы в максимальном доступе на внешние рынки. У них появился очень большой соблазн присоединиться к партнерству.

Второй момент заключался в том, что в первое десятилетие XXI века в Азии наблюдалось настоящее мирное наступление Китая, выражавшееся не только в его бурном экономическом росте и экспансии на внешние рынки, но и в том, что все это было более-менее облачено до определенного момента в деликатную дипломатическую оболочку. Китай действительно очень умело находил подходы к своим азиатским партнерам, благодаря чему резко выросло его региональное влияние.

Но это в Азии понравилось не всем. Возникло желание как-то сбалансировать свое отношение между Соединенными Штатами, в которых продолжают отчасти видеть военно-политического гаранта стабильности в Азии, и Китаем — новой восходящей державой, от которой еще не известно, чего можно ожидать. Вот на этом американцы играли в полной мере.

Большинство стран вошли в это партнерство далеко не с энтузиазмом, а с глубокими сомнениями по поводу того, надо ли это делать. Япония присоединилась одной из последних по мотивам, которые связаны не с экономическими выгодами, а с определенного рода политическими моментами. Так что идея была воспринята двойственно. В конечном счете, сказалось политическое давление Соединенных Штатов. Протащили проект через два десятка трудных переговоров и довели до подписания соглашения ровно год назад.

Мне кажется, сыграла роль серьезная недооценка реальных мотивов создания Транстихоокеанского партнерства и настроений, которые сложились в отношении него не только на уровне правительств и государств, но и на уровне обществ. Критика Транстихоокеанского партнерства была очень широко распространена. Поэтому многие обозреватели, комментаторы, в том числе и наши, посчитали, что это момент американского торжества, США показали свое всесилие. Пошли разговоры о том, что после 4 февраля, когда партнерство было подписано, мир проснулся в новой экономической реальности.

Что теперь, после отказа Штатов от участия в партнерстве, по-вашему, думают эти страны? Будет ли оно развиваться? Может быть, Китай подхватит эту инициативу?

Это легко сказать, но трудно сделать. В частности, потому что, когда в ходе переговоров по Транстихоокеанскому партнерству утрясались вопросы, какие уступки предоставляют Соединенные Штаты на своем рынке остальным участникам, эти остальные между собой тоже формировали определенные модели взаимоотношений, прямо связанные с этими уступками, договаривались по таким вопросам.

Если Соединенные Штаты выходят, автоматически становятся бессмысленными все эти договоренности. То есть нужно снова запускать этот очень болезненный процесс, который пойдет уже без основного партнера и регулятора. Если вовлечь в этот процесс Китай, все будет еще сложнее. Ведь Транстихоокеанское партнерство было прежде всего геополитическим замыслом, направленным против дальнейшего усиления китайских позиций в регионе. Этого хочет целый ряд стран, в первую очередь Япония.

А Япония может возглавить этот процесс?

Ну, есть же мнение, что все идеи, связанные с созданием зон свободной торговли в Азии, Китай и Япония организуют друг против друга по политическим мотивам. Никогда не говори никогда, но, думаю, эта идея очень маловероятна.

Китай лоббирует всестороннее региональное экономическое партнерство.

Это совсем другая история. Одно дело пригласить Китай в схему, где хоть что-то согласовали, и ему надо подстраиваться под нее. Другое дело, когда Китай лоббирует свою собственную интеграционную модель. У нас часто делают ошибку, считая, что всестороннее региональное экономическое партнерство — идея Китая. Это идея АСЕАН. Просто в рамках тех стран, которые сгруппировались в этой конфигурации, Китай является абсолютно доминирующей величиной, поэтому она ему и выгодна.

Россия может в этом процессе занять достойное место как страна, лежащая между Востоком и Западом? Мы пытаемся это сделать?

Россия просто обязана это сделать.

Китай много инвестирует, но выставляет достаточно жесткие условия.

Китай сегодня для всех стран мира без исключения, включая Соединенные Штаты и Россию, самый жесткий и самый несговорчивый переговорщик. Потому что он окреп и настраивается на ведение переговоров с позиции силы. Однако Россия тоже никогда не принадлежала к числу легких переговорщиков, за исключением нескольких лет в 1990-е годы, но это был очень короткий момент.

Тем ценнее, что наши отношения все равно не стоят на месте, а движутся. Мне кажется, дальнейшая судьба российско-китайского партнерства зависит во многом от того, смогут ли наши страны состыковать свои большие инфраструктурные проекты, связанные с прокладыванием новых коммуникаций, транспортных маршрутов на евразийском пространстве. Евразию одной стране не поднять. Но совместно такие гиганты, как Россия, Китай, Индия, Иран, который тоже заинтересовано смотрит на все эти проекты и возможности, безусловно, могут это сделать.

В каком-то смысле Транстихоокеанское партнерство, которое исключало эти страны, толкало их друг к другу, заставляло активнее продумывать альтернативы. Я надеюсь, что этот импульс развился в достаточной степени для того, чтобы процесс продолжился в новом контексте.