Современная культура не ориентирована на человека?

Проблемы современной культуры с позиции разных аспектов её изучения обсуждал ведущий Программы "Точка зрения" на канале "Правда.Ру" Саид Гафуров с профессором Центра современных марксистских исследований философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Людмилой Булавкой.

— В чем разница между эстетикой, философией культуры и культурологией? Почему есть так много разных названий? Или это просто разные слова для обозначения одного и того же?

— Эти различия обусловлены разностью предмета исследования. Например, это моё собственное определение, предназначение искусствоведа — переводить чувства в понятия, а понятия — в чувства. Это чрезвычайно важно.

Есть философия культуры, которая исследует, по крайней мере, в моём понимании, смыслы, которые стоят за теми отношениями, которые существуют в культуре.

Я хотела бы как раз об этом поговорить. Скажем, возьмём советскую культуру. В основе советской культуры лежала не национальная идея, не религиозная идея и даже не политическая идея как таковая. Возникает вопрос: а что? В основе советской культуры лежала такая идея, которая обнаружила себя как принцип деятельности.

Хорошо всем известная идея: мы наш новый мир построим. Мир человеческих отношений, мир человека.

Поэтому высшая советская культура охватила весь мир. Скажу уж совсем примитивным примером. Была мировая культура, а советская культура стала всемирной. Проще говоря: Пушкин давал русский ответ на вопросы мировой истории. А советская культура дала всемирные ответы на всемирные вопросы.

— Культура должна вообще отвечать на вопросы? Стоит такая задача?

— Да. Потому что главная роль беспокойства культуры по поводу одного — человека. А вот современная культура — прибыль. Причём прибыль, которую современная культура делает уже на личности человека. Известный писатель, Марк Эрлс, автор книги "Стадо" откровенно пишет, что в Британии больше 2 млрд. долларов перечисляется на исследование человека как личности (его идеалов, художественных вкусов, приоритетов разных эстетических, этических и т. д.) для того, чтобы капитал его использовал как объект нейромаркетинга.

То есть капитал схватился за личность. Но это эксплуатация личности капиталом приводит к мутации самой личности. Почему? Потому что современная культура сегодня существует в рамках рынка. Причём отношения, порождённые рынком, обывателем воспринимаются как трансценденция, которая есть первооснова мира и имеет перспективу в масштабах личности.

"Рынок был, есть и будет", — думает обыватель. А на рынке культура есть арт-объект, искусство в условиях современного рыночного тоталитаризма. А почему тоталитаризма? А потому что сегодня рынок господствует везде.

— Это я не понимаю. И при советской власти были гонорары, причём даже в самое раннее время. Причём это никто не скрывал. "Пролетарская диктатура даёт социальный заказ на пролетарскую культуру, на культуру революции". Но точно так же ты говоришь "рынок", это иное слово, синоним для социального заказа. Просто социальный заказ даёт новый правящий класс, буржуа. "Транснациональные корпорации", — как говорит Александр Владимирович Бузгалин.

— Саид, не соглашусь. Скажу, почему. Во-первых, я не помню, Ленин или Троцкий, сказал: "Мы не для того делали революцию, чтобы область культуры отдать на произвол частного индивида. Ни в коем случае".

— Тогда как соотносятся понятия социальный заказ и рынок? Я не понимаю, что тогда рынок означает.

— Культура действительно работала и создавалась в парадигме интересов господства приоритетных интересов рабочего класса, пролетариата и не только. Пролетариата, который снимал свои классовые… Задачи-то пролетариата — снять принцип классовости вообще, а значит и принцип себя как пролетариата. Но я сейчас не хочу уходить в те дебри. Хочу сказать: разница есть.

Да, в советское время были гонорары. А как художники бы жили без них? Более того: они имели мастерские, они попадали на выставки, на этих выставках у них покупали, делали заказы и существовали комбинаты живописного искусства, которые делали заказы через предприятия, потому что предприятиям выделялись деньги. Они делали заказы художникам и т. д. Понятно. Эта система заказов была.

Но сегодняшняя ситуация принципиально иная. Сегодня рынок продиктовал ситуацию, когда между художником и обществом уже стоят не просто деньги, а худше и самое опасное — рыночная оптика.

Художник сегодня живёт в условиях рыночного тоталитаризма, когда он смотрит в камеру, чтобы снимать фильм, и он, делая фильм, снимает какой-то сюжет, который выстраивает уже как часть того товара, который будет продаваться на каком-нибудь Оскаре, в Каннах и т. д. Рыночная оптика — это самое страшное. Тропинин — художник…

— Я не понимаю. Для меня, я всю свою жизнь это чётко называл "социальный заказ". То есть буржуазный социальный заказ. Капиталисты дают социальный заказ художникам с конкретными целями обрабатывать средние классы. Именно социальный.

— Нет, социальный заказ был. Другой вопрос — кто был субъектом этого заказа. Например, когда художники в условиях становления молодой буржуазии рисовали картины, портреты этих буржуа, которые были полны жизни…

— Есть разница. Итальянское кино в очень большой степени левое, французское кино в очень большой степени левое. И сейчас замечательный актёр, который играл комиссара Каттани в "Спруте", он же совершенно фантастический режиссёр. Гениальные фильмы, и он левый. Да, у него есть фильм 8,5 минут, где просто заседание забастовочного комитета.

— И что?

— И ставит проблему. И это тоже рынок. И это тоже социальный заказ. Он не получил премию, но это просто не повезло ему.

— "Сезоны" Дягилева тоже имели коммерческую подоснову, и достаточно мощную. Если не было бы этой основы, то не было бы "Сезонов" Дягилева. Он заказывал, например, Серову расписать театральный занавес и многое-многое другое. Или Баксту костюмы для спектакля. Я говорю о другом.

Сегодня рынок проник не просто в форму. Например, тот же Тропинин, крепостной художник. Он писал картины. Они могли продаваться, продавались как товар. Но сами эти художники делали искусство, у них не было рыночной оптики.

А вот сегодня я буду писать то, как мне диктует рынок. Если я не буду отвечать этим стандартам рыночного заказа, я не попадаю в сообщество художников, я становлюсь маргиналом.

Ситуация, в которой находится сегодня культура.

Рынок сегодня проник везде во всё — во все сферы человеческих отношений. Даже в отношения между мужчиной и женщиной — казалось бы, сакральная сфера.
Второе. На рынке сегодня искусство воспринимается как объект на арт-ранке. Если твоё искусство не продаётся… Были картины и художники, которые сами не продавали, но их покупали. Это другой вопрос.
Третье. Искусство сотворять произведения сегодня подменяется искусством продажи на арт-рынке.
Следующее — очень важный момент. Сегодня художник важен сам по себе не по тому, какие он картины пишет, а по тому, носителем какого бренда престижного, какова мера престижности этого бренда, который связан с его именем, сегодня выставляется на рынок.

Сегодня искусство попадает в молох симуляции

Искусство — это акт творчества, акт создания качественно нового отношения, выраженного в художественных формах — это всё понятно. Я ни в коем случае не делаю обобщение. Я говорю только об одной тенденции, тенденции симулякров, когда искусство порождается двумя способами. Либо это распад, разложение, либо это искусство, которое создаётся как продукт сознательного акта разрушения. Пожалуйста, были выставки, причём публичные выставки, когда в режиме онлайн резали ягнёнка и т. д. Этот артефакт продавался как товар.

В результате сегодня значение художника определяется его рыночной значимостью, то есть брендом.

Чтобы продать, надо, чтобы обыватель, который сегодня на рынке ориентирован прежде всего на престижность товара, потому что для него престижный товар — это атрибуция его престижного образа жизни (престижного потребления, значит, престижного образа жизни), так вот нужно что-то привязать к этому товару, чтобы он взволновал покупателя. А что? Бренд. А откуда этот бренд берётся?