Число заболевших менингитом в России к середине этого года превысило 1200 человек. Председатель Московского городского научного общества терапевтов, профессор Павел Воробьёв в эксклюзивном интервью Pravda.Ru рассказал, почему это не эпидемия, как лечат болезнь, какие симптомы опасны и почему "оптимизация" больниц усугубляет ситуацию.
— По последним данным статистики число заболевших менингитом превысило 1200 человек — это в два раза выше, чем в прошлом году. В России наблюдается эпидемия?
— Менингококковая инфекция протекает волнообразно: то её много, то значительно меньше. Примерно раз в 10-30 лет наблюдается резкий подъём, потом всё сходит на нет. Сейчас мы просто на очередном этапе роста, и ничего страшного в этом нет. Кроме того, речь идёт о полутора тысячах больных — на всю страну это капля в море. Поэтому ни о какой эпидемии речи сегодня не идёт, хотя инфекция, конечно, тяжёлая и неприятная.
— Есть много разновидностей менингита. Какие они и чем отличаются друг от друга?
— В основном, когда мы говорим о менингите, имеем в виду менингококковую инфекцию — бактериальную, возбудителем которой является менингококк. Менингитов действительно много: они могут возникать при гриппе, при любых вирусных инфекциях, их возбудителями могут быть стрептококки или стафилококки. Но это не считается отдельной нозологической формой. Нозологической формой является именно менингококковая инфекция, связанная с менингококком как таковым.
— В каких местах общего пользования легче всего заразиться? Как себя обезопасить?
— Ещё раз подчеркну: это не вирус, а бактерия — менингококк. Это принципиально важно, но в сообщениях СМИ часто упускается. Менингококк передаётся воздушно-капельным путём, в основном при кашле и насморке. Как и грипп, он распространяется там, где есть скопления людей.
Менингококковая инфекция не слишком заразна. Очаги появляются, когда люди находятся в тесном помещении и постоянно обмениваются выделениями. В таких условиях происходит обсеменение коллектива.
Иногда говорят, что инфекцию "привозят мигранты". Но это не играет ключевой роли. Пока человек не окажется в тесном коллективе, где уже есть источник инфекции, ничего не произойдёт.
А вот если коллектив работает в тесном помещении и дышит друг на друга, и там есть больной с менингококковой инфекцией, то возникнет вспышка. Такие вспышки постоянно бывают: среди студентов, на специфической работе. Именно поэтому в этом году случаи затронули места с большим числом мигрантов — там, где они работают и живут вместе.
— Почему менингит так трудно выявить? Он вообще похож на другие болезни?
— В начале заболевание действительно похоже на грипп: кашель, насморк, температура, слабость. Именно поэтому с диагнозом возникают трудности.
Для менингококковой инфекции характерна очень сильная головная боль. Сначала просто сильная, затем — нестерпимая, сопровождающаяся повышенной чувствительностью к свету и звуку.
Любой звук или свет вызывают очень неприятные ощущения, и человек старается укрыться.
Есть и признаки поражения центральной нервной системы — например, ригидность затылочных мышц. Человеку становится трудно двигать головой. Если врач знаком с симптомами, этот признак выявляется довольно легко.
— Что будет, если принять менингит за грипп и не лечить его?
— В этом и сложность: иногда болезнь может пройти относительно легко, человек подумает, что у него был обычный грипп, но при этом он будет источником заражения.
Но если развивается тяжёлое течение, возникают серьёзные осложнения. Это синдром внутрисосудистого свертывания крови (ДВС-синдром) с геморрагическими высыпаниями, синяками и пятнами на коже. Поражаются различные органы — сердце, почки. Может развиться менингококковый сепсис — крайне тяжёлое, терминальное состояние, которое лечится с большим трудом.
— За какое время менингит может дойти до тяжёлого состояния?
— Точных данных нет. Это не как при "ковиде" или свином гриппе, где осложнения возникают на второй неделе. При менингите всё индивидуально. Но чаще всего первая неделя проходит относительно легко, а осложнения могут проявиться на второй.
— Если диагноз подтверждён, можно ли лечиться дома?
— Нет. Это заболевание требует обязательной госпитализации, изоляции и проведения санитарно-эпидемических мероприятий. Санэпидслужба работает здесь довольно жёстко, контролируя всех, кто контактировал с больным.
— Как лечат менингит?
— Лечение здесь антибиотики, потому что это бактериальная инфекция. Причём в очень больших дозах. Например, если при пневмонии используют 4-6 миллионов единиц пенициллина в сутки, то при менингококковой инфекции применяют до 100 миллионов. Это связано с тем, что возбудитель уходит из доступного кровотока в органы, где есть гематоэнцефалический барьер — естественная защита между кровью и нервной системой, и антибиотик должен его преодолеть.
В свое время эту методику разработал Валентин Иванович Покровский, академик президента Академии медицинских наук. Это было революционно. С тех пор считается, что менингококковая инфекция стала побеждаться.
Кроме того, ДВС-синдром требует применения антикоагулянтов, свежезамороженной плазмы и в тяжелых случаях — плазмафереза. В самых тяжёлых случаях приходится подключать заместительные методы — гемодиализ или аналогичные технологии.
— Если человек перенёс менингит средней тяжести, как долго будет восстанавливаться организм? Какие осложнения возможны, и у кого они встречаются чаще?
— В целом менингит не даёт тяжёлых осложнений и длительной реконвалесценции. Но, как и при других инфекциях, может развиваться постинфекционное состояние, известное как синдром хронической усталости. Мы впервые чётко описали его во время ковида, назвав постковидным синдромом. Он связан не столько с самим возбудителем, сколько с поражением сосудов и микроциркуляции, с микротромбозами и тромбоваскулитом.
Эти состояния могут тянуться долго. В таких случаях мы рекомендуем антикоагулянты, иногда гормоны. Тактика лечения пока до конца не отработана, но ковид заставил нас больше заниматься этой темой.
Для сравнения: болезнь Лайма и клещевой энцефалит могут давать тяжёлые и длительные последствия для мозга. Менингит же поражает оболочки, а не структуры мозга, поэтому обычно не оставляет стойких нарушений.
— Возбудителем менингита является бактерия. Может ли она мутировать? И если да, насколько это опасно? Готовы ли врачи к таким изменениям?
— Да, менингокок может мутировать. У него уже есть разные штаммы — их около десятка. При очередных вспышках то один, то другой штамм выходит на первый план. В принципе, как и у любых бактерий и вирусов, мутации возможны. Но пока принципиальных отличий мы не наблюдаем: мы просто знаем, что штаммы разные. При этом важно, что все они по-прежнему отвечают на антибиотики.
— Нужно ли сейчас принимать какие-то особые санитарные меры, или система здравоохранения готова выявлять и эффективно лечить менингит?
— Специальных мер принимать не нужно. К сожалению, про систему здравоохранения я не могу сказать оптимистично. Напротив, скажу пессимистично. Дело в том, что менингит требует интенсивной терапии. А в большинстве инфекционных отделений нашей страны её нет и в помине. Почему так — сложно ответить. Но факт в том, что у нас систему инфекционной помощи "оптимизировали", как часто говорят. Я считаю, что это не оптимизация, а разрушение.
— Буквально на днях пришли сведения из посёлка рядом с Чупой, это уже Северный полярный круг, Арктика начинается. Там закрывается инфекционное отделение. Понятно, что в маленьких посёлках — Лоухи и Чупа — больных немного. Но ведь инфекционное отделение там всё равно нужно. По-моему, там работает даже хирург, а не инфекционист.
И таких ситуаций много. У нас не налажена эвакуация больных. Из Лоухов везти в центральную районную больницу, где есть инфекционное отделение, 300 километров.
Летом это ещё возможно: пять-шесть часов дороги — и пациента довезут. Не всегда живого, но довезут.
А зимой это уже совсем другая история: посередине нет заправок, вертолёты не летают. Никакой системы эвакуации в России просто не существует.
А таких отдалённых районов, где нет врачей и коек, очень много. И больные с менингитом могут появиться и там. Да, маловероятно, ведь менингококковая инфекция чаще возникает в больших коллективах. Но всё же возможно. И вот эта "оптимизация", как её называют, на деле звучит очень печально, когда речь идёт о лечении тяжёлых больных.