Люди Донбасса: "Мы отчаянно стараемся жить". Репортаж Дарьи Асламовой

Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова побывала в Ясиноватой и пообщалась с местными жителями.

Утро в Донецке начинается с нехитрой мысли: "Гроза. Это хорошо. Дождь нам необходим". Потом садишься, полусонная, в постели: "Это не гроза. Бомбят". Следующая нехитрая мысль: "Вода! Надо торопиться, пока не отключили".

Я живу в шикарных, по местным меркам, условиях: утром в гостинице вода течёт тоненькой жёлтой струйкой как минимум два часа, и мне завидуют все мои друзья. Наполнил баклажку водой, облился, и готово!

А потом сложный выбор нижнего белья, знакомый всем жительницам Донбасса: "Ну вот ранят тебя или убьют, телевидение приедет снимать твои раскинутые ноги, а ты трусы нехорошие надела, старенькие. Перед людьми неудобно. Трусы должны быть нарядные, кружевные. Или даже не убили тебя, а привезли в больницу, раненую. А лифчик по цвету к трусам не подходит. Не комплект. Этот момент всегда продумывай". И я ответственно продумываю.

Родные до боли, изувеченные "градом" ворота гостиницы, и вот я прыгаю в машину. Водитель хмуро ворчит: "Не пристегивайся!" За эту дурацкую московскую привычку меня вечно бьют в Донбассе по рукам. Не дай Бог "прилетит", не успеешь выскочить из машины.

Сегодняшний маршрут — городок Ясиноватая. Сколько раз я проезжала через него, матеря "убитые" дороги, сколько раз мы теряли колеса в местных ямах, но никогда не думала, что там, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, живут люди. Кто будет жить в трёх километрах от линии фронта, рядом с печально знаменитой Авдеевкой, откуда всушники молотят по городку "хаймарсами", кассетными снарядами и вообще всем, что под руку подвернулось?! "Разумеется, люди там живут и работают, — заверила меня моя подруга-журналистка. — И мэр там славный, молодой. Поезжай".

Нашу машину немилосердно кидает и трясёт на колдобинах, и недалеко от Ясиноватой мы напарываемся на осколок. "Колесо менять надо", — кряхтит пожилой водитель. Колесо на войне просто так не пробивают. Я внимательно прислушиваюсь к близким разрывам снарядов и понимаю, что колесо мы "пробили" очень даже удачно. Ясиноватую бомбят всерьёз, и как раз окраины города.

"В глаза детям смотреть тяжело"

Мэр Ясиноватой Дмитрий Шевченко и впрямь оказался молодым, чрезвычайно энергичным человеком. Дел у него невпроворот, а тут ещё журналистка прикатила.

— За полчаса до вашего приезда город обстреляли со стороны Авдеевки 155 снарядами, — объясняет он. — Разрушено восемь частных домов, пока не знаем, есть ли раненые. У нас с начала СВО 16 тысяч "прилётов" в город, 260 раненых, 60 погибших. Есть среди них и беременные, и дети. Много ампутаций конечностей. Пострадало от бомбардировок 70% частного сектора. Но мы делаем всё, чтобы люди остались. Работают все институты власти, никто не сбежал. За три года мы восстановили тысячу частных домов, хотя повторных "прилётов" здесь не избежать. Сейчас в Ясиноватой проживает около 17 тысяч человек из прежних 40 тысяч. Работает 17 строительных бригад на восстановление города. Да, бывает, что мы один дом ремонтируем, а потом его опять бомбят.

Я с возрастающим изумлением смотрю на Дмитрия:

— А смысл всей этой бурной деятельности?!

Дмитрий понимающе улыбается:

— Вот все задают один и тот же вопрос. Философия всего этого заключается не только в материальном, а в том, чтобы дать человеку надежду. Иначе город умрёт. Наши газовщики, энергетики, работники ЖЭКов — это герои, которых мы никогда не забудем и всегда будем ими гордиться. Выполнять работы на открытом пространстве в Ясиноватой — это достойно уважения. У нас ранено десять коммунальщиков, есть среди них и погибшие. Человек, который работает на улице, всегда знает, куда ему бежать и где спрятаться. Мы даже автобусные остановки обкладываем бетонными блоками, потому что были случаи, когда люди гибли на остановках. Если в "материковой" далёкой России допускаются сомнения, должен ли город жить, у нас таких сомнений нет.

Единственное, с чем трудно смириться, — это дети. Здесь невозможно взрослые дети. У них взрослый взгляд. В два с половиной года ребёнок понимает, что такое "прилетело", знает, как нужно прятаться и как правильно закрывать голову. Человек ко всему привыкает, но вот смотреть этим детям в глаза… Это трудно.

У мэра Ясиноватой рядом с кабинетом стоит кровать, окно забито фанерой, на подоконнике — бронежилет. И картина на стене висит "полезная", закрывающая дырки от снарядов.

— Как вам тут работается? — спрашиваю я.

— Отлично, — смеётся он. — Это не работа, а смысл жизни. Дважды контужен. У меня уже пять дней рождений, когда должен был погибнуть, а вот не погиб. Спасибо Боженьке, что бережет. Зато есть, что праздновать. Я вообще счастливый человек. Это особая карма. Посыпать голову пеплом здесь никто не собирается. Всё у нас будет хорошо.

Я смотрю на Дмитрия и вдруг понимаю, что жизнестойкость — это не просто умение терпеть, это способность всё начинать с самого начала. Изумительный он человек, самой высокой пробы. И таких, как он, в Ясиноватой оказалось немало. Золотой фонд земли русской.

"Спасибо, что живой"

Переулок Светлый, улица Гоголя, улица Победы. Зелёно-золотая листва, запах гари и частные домики без крыш, без окон и дверей. "Прилетело". После очередного обстрела соседи "проверяют" друг друга: живые али нет. Терпеливо выметают из домов битое стекло, осколки от снарядов и щебень. Для них рутинная работа.

— Хуже, чем на вулкане, живём. Там хоть сейсмологи работают, предсказывают, — жалуется Вера Ивановна, пожилая женщина в халатике. — А у нас ни днем, ни ночью покоя нет. Поспишь два часа — спасибо Богу. Проснулся — спасибо, что живой. Мы на животных ориентируемся. У них слух тонкий. Вот летит снаряд, собаки гавкают, и бегом в укрытия.

— А мои козы сразу ко мне жмутся. У меня их аж семь штук. Хотите козьего молока? — предлагает мне весёлая седая женщина Лариса Анатольевна.

— Кто ж откажется выпить молоко от героических коз, работающих под обстрелом? — смеюсь я.

В маленьком дворике заливается лаем дворняжка, а в сарае на меня таращатся белые изящные козочки. "Мои девочки", — ласково зовёт их хозяйка.

Я пью чудесное белое молоко из кружки.

— Знаете, как меня в посёлке зовут? Партизанка и Разведка, — смеётся Лариса Анатольевна. — Я каждый день хожу в поле с моими козами на прогулку. Тут до линии фронта меньше трёх километров. Я вижу, кто стреляет, откуда стреляет, мы ведь уже грамотные. А сколько раз "укропы" меня обстреливали!

— Ну, и нервы у вас, — с завистью говорю я.

— А меня забота спасает. Я нужна моим козам. Я нужна брошенным собакам и кошкам, им ведь тоже страшно. Мы тут всех без разбора кормим: и своих, и приблудных.

Но нервы выдерживают не у всех. В переулке Светлый бьётся в истерике пожилая женщина. "Прилетело" час назад.

— Сколько мы можем страдать?! Когда Путин глянет на нас? Когда придут сюда войска, чтобы выгнать этих гадов-укропов? — кричит семидесятилетняя Галина Александровна. — Крышу утром пробило прямо над кроватью моей дочери. Хорошо, что она успела в подвал убежать, а теперь сидит там и отказывается выходить! Вы ж поймите, я у соседей живу, пустили добрые люди. Мой дом дважды бомбили, крыши там нет, только сгоревшие стены остались. У меня и вещей своих нет. Я переселилась с дочерью к соседям, а теперь и сюда "прилёт". Нас гоняют эти суки из дома в дом! Почему с ними возятся в Авдеевке? Почему с ними нянчатся? Потому что им за восемь лет дали возможность закопаться в землю!

Галина Александровна успокаивается и берёт себя в руки:

— Я с прошлого года слезинки не уронила и ослепла на один глаз. Я же понимаю, что "укропы" сидят в Авдеевке, как Гитлер в бункере. Но ведь и Гитлера наши за четыре года выгнали. А мы уже десятый год мучаемся.

"Мы отчаянно хотим жить"

"Есть женщины в русских селеньях!" Прав был Некрасов. Каролина Лисовенко, замглавы мэра Ясиноватой, боевая весёлая блондинка, острая на язык, отчаянно храбрая. С ней, даже когда бомбят, не страшно. "Запомните, Ясиноватая — город оптимистов! — улыбается она. — Я вам таких людей покажу — вы не поверите!" И приводит меня в… ЗАГС. Вокруг полностью сожжённые здания, но ЗАГС работает!

— У нас и свадьбы играют, и детей рожают, — рассказывает директор ЗАГСа Елена Викторовна. — И даже во время торжественных бракосочетаний бывают "прилёты". Марш Мендельсона играет, невеста в белом платье, и тут вся свадьба падает на пол. Бомбят. А падать мы научились очень быстро. Мы вообще за десять лет войны всё научились делать быстро. На работе под столом держим для красоты туфельки, а вот домой под обстрелом добежать — кроссовки. Когда "прилёты", мы все, служащие и посетители, прячемся в архиве. Там окон нет и дверь металлическая, которая всегда открыта на всякий случай. Там же стоит тревожный чемоданчик с лекарствами, вода, сухие пайки, одеяла. Нам по долгу службы приходится отправлять почтой множество документов, и поход на почту — это отдельное переживание.

— А где почта находится? — спрашиваю я.

— Да через дом. Но каждый метр несёт опасность. Взял документы, перекрестился и пошёл. А так у нас всё хорошо. Верим в победу.

Рядом с ЗАГСом находится "дорога жизни".

— Это такой участок дороги, где едешь и молишься, — объясняет Каролина Лисовенко. — До Донецка у нас четыре дороги, но вот эта — смертельная и очень быстрая. Тут или пан, или пропал. У нас у всех притупилось чувство опасности. "Ой, проскочу!" Сколько там было жертв! Но мы все под Богом ходим. Вот полторы недели назад в городе беременная женщина попала под обстрел, ей ногу ампутировали, а с ребёнком всё хорошо. Рядом с трагедией — и такое чудо.

Каролина вся излучает свет. Я смотрю на неё и вижу, что она просто не поняла бы обывательского злобного ворчания: мол, нашли время и место беременеть и рожать. Для неё жизнь — это сегодня и сейчас.

— Мы ничем не отличаемся от людей, которые живут мирной жизнью. Люди хотят кусочек счастья, молодёжи хочется молодости. Я вот две недели назад сына женила. Хотя в городе все ходят в кафе, которое находится в полуподвальном помещении для безопасности, но мы отчаянно стараемся жить. А какие у нас парки! Мы вам покажем!

И показали. В этом городе, освещённом по ночам кровяными отсветами войны и пожаров, жители наделали парки чудес. Хотя самая опасная профессия здесь — газонокосильщик. Из-за шума машин работники не слышат "прилётов" и не успевают спрятаться. Я помню Галину Юфимец, завхоза местной школы, в которой от "градов" вылетело 56 окон и "хаймарсом" срезало березы. "Вы не представляете, какой у нас ландшафтный дизайн в школьном дворике! — восторженно говорила она. — Можно я вам покажу? Это такая красота!" Туя, розы и разрывы снарядов. Как выражаются местные жители: мы тут все одно большое ухо, всё время начеку.

Напротив школы стоит памятник Максиму Горькому… без лица. Выяснилось, что Горькому досталось от кассетных снарядов, которыми Украина уже не первый год молотит Донбасс. Лицо теперь бережно хранят в мэрии. Горожане рвались сами, без помощи специалистов, приклеить лицо Горькому, но потом решили: это не Горький потерял лицо, это Украина его потеряла.

"Мы вас не подведём!"

На лавочке перед домом без дверей и с окнами, забитыми фанерой, сидит старушка, "божий одуванчик". Анфисе Павловне, вдове ветерана Великой Отечественной войны, уже 88 лет.

— Что ж вы тут сидите? — с невольным упрёком восклицаю я. — А вдруг "прилетит"?

— Так уже "прилетало" два раза, — отвечает Анфиса Павловна тихим шелестящим голоском. — Мне воздухом хочется подышать. В доме без окон задохнёшься. Пожить ещё хочется. Меня не война убивает, а то, что брат брата бьёт. Как же мы дружили, как в гости к друг другу ездили, а теперь… А России вы передайте большое спасибо. Терпения вам с нами.

Этот извиняющийся тон, каким часто говорят мои донбасские друзья, всегда вызывает у меня слёзы на глазах. Как будто они в чём-то виноваты перед большой "материковой" Россией.

Из подъезда дома выходят двое молодых мужчин, братья-близнецы. "Два молодца, одинаковых с лица", — весело говорю я и тут же осекаюсь. У одного мужчины, который опирается на костыль, нет руки и сильно посечено лицо.

— Уже разные мы, — объясняет он просто, потом представляется. — Николашины мы, Сергей и Дмитрий. Нас в апреле "накрыло" в центре города. Брата взрывной волной в сторону отбросило. А я в это время по телефону разговаривал. Металлический телефон впечатался прямо в лицо, но спас мне жизнь. Брат шнурок из штанов выдернул и перетянул мою руку, а один военный наложил мне жгут на ногу. Нас 14 человек ранило. Один сразу умер, второй — уже в больнице. Я до последнего старался не терять сознание. Выписался я из больницы, приехал домой, и наш дом разбомбили на прошлой неделе. Сосед забежал с улицы в подъезд, а ему руку осколком оторвало. Вот такие дела.

Я никогда не думал, что со мной что-то может случиться. Я ведь строитель и постоянно работал под обстрелами в городе. Привык. Но падать духом и жить на негативе нельзя. Что было, то было. Какой смысл оглядываться назад? Мне бы хороший протез получить, чтобы на стройке снова работать. Я, когда в больнице 45 дней лежал, всё потолок рассматривал и думал: "Эх, не могут нормально отштукатурить". А у меня руки золотые, то есть рука. Но я научусь и протезом работать.

— Вы прямо как в "Балладе о гвоздях" Тихонова. "Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей", — с уважением говорю я.

— Я пока учусь ходить и жду протеза, хочу поступить в строительный техникум. А то мне теории не хватает. Сидеть дома — это не в моих правилах. Так ведь к кровати прилипнешь.

А я вдруг вспомнила слова Галины Юфимец, школьного завхоза: "Мы Россию не подведём! Мы всё выдержим. Мы очень сильные!"

"Украина выбрала путь крови"

Отцов-основателей Донецкой Народной Республики осталось совсем немного. Андрея Пургина, одного из идеологов "Русской весны", я помню ещё по 2014 году. Тогда в апреле Донбасс забурлил. На площадь Ленина в Донецке толпами шли работяги с мозолистыми руками. Шёл рабочий класс, растерянный и разгневанный после Майдана. У людей просто была потребность выйти, их никто не организовывал. Да, они говорили сумбурно, некрасиво, косноязычно. Они не привыкли выражать свои мысли. Восток Украины всегда работал и политикой не интересовался. Но произошёл тектонический сдвиг в обществе. Стало ясно: как прежде уже не будет.

Я свидетель тех удивительных и страшных событий, которые грохотали изо дня в день всю весну и лето 2014 года.

— Всё, о чём мы с вами тогда мечтали, сбылось. Донбасс вошёл в состав России, но какой ценой. Это того стоило? — спрашиваю я Андрея Пургина.

— Безусловно. Вам жить в неволе или очень дорого купить свою свободу? Все понимали, что Донбасс — это регион, об который Украина будет вытирать ноги и мстить десятилетиями. Мы для них были "схидняки" (восточные люди). До "москалей" они дотянуться не могли, а "схидняки" — это внутренний враг, который вызывает дикую незамутнённую ненависть вплоть до дрожания рук. Вопрос стоял так: остаться жить с согнутой шеей или попытаться вырваться? В 1928 году Донбасс был присоединён к Украине с формулировкой "для увеличения количества пролетариата". Поэтому сначала Донбасс должен был получить суверенитет, и мы провели самый демократичный референдум в мире. Мы не брали в руки оружие, мы брали в руки бюллетени. Против референдума Украина бросила танки, БТРы, самолёты, вооружила отпетых нацистов, убивающих мирных граждан. Мы заплатили самую тяжёлую цену за свободу — отдали жизни лучших сынов Донбасса.

В 2022 году у России не было выбора. Все понимали, что ситуация в Донбассе меняется, как в июне 1941 года. Когда все видят, что вот-вот нападут, но не понимают, когда. Украина "съела" нейтральную зону, откусывала целые "серые" районы, увеличила количество солдат в четыре-пять раз. Это была вынужденная спецоперация по спасению русских людей.

— Вы идеолог. Почему мы проигрываем идеологическую битву?

— Русская цивилизационная матрица конкурентна по отношению к западноевропейской. Поэтому западная цивилизационная модель всегда стремится уничтожить русскую модель. Физически и идеологически. Запад пытается доказать, что есть альтернатива русской цивилизации.

— Вы имеете в виду Польшу, которая веками предлагает альтернативный славянский проект?

— Конечно. Западный проект европейских славян, где славяне являются обслуживающим персоналом. А он отрицает право России иметь собственный цивилизационный проект. В чём суть? Есть некие дикари, орки, угро-финны, которые захватили седьмую часть суши и пользуются ею. Надо у них всё забрать.

— Что Россия может предложить?

— Русская цивилизация — это цивилизация прежде всего справедливости. Россия фактически объявляет антиколониальный поход к равенству, бросая вызов западному миру. А поход должен быть за правду.

Мы должны бороться не за территории, а за людей. Фактически мы выступаем защитниками так называемого "второго и третьего мира", против "первого". Вот вам яркий пример несправедливости: "первый мир" требует зелёной повестки, при этом он потребляет 80 процентов мировой электроэнергии. Очень хорошо требовать зелёной повестки за счёт других: мол, мы "зелёные" и чистенькие, а вы загаживаете планету. И тут очень тонкие материи включаются. Не поймут нас ни Индия, ни Китай, ни Африка, если мы применим тактическое ядерное оружие против людей, которых мы считаем своими в будущем. Поэтому, с одной стороны, Россия действует с позиции силы, а с другой стороны — ограничена мировым общественным мнением.

В любом случае переговоры с Западом невозможны. Европа исключила российскую власть из жизни и лишила её легальности и легитимности. Мол, мы не признаём вас властью, вы уголовные преступники, а с уголовниками мы не разговариваем. Мы будем разговаривать со следующей российской властью. А значит, отступать нам некуда.