Воспоминания журналиста: "чёрный октябрь" и трагедия российского парламентаризма

Парламентский корреспондент "Вестей" в 1993-1996 годах Рустем Сафронов вспоминает и осмысляет трагический юбилей событий "чёрного октября".

Фото: Личный архив Рустема Сафронова

Я знаю, что такое, когда тебе в грудь попадает пуля. Сначала ты падаешь, но ещё мыслишь о прошлом, о том, о чём думал ещё секунду до выстрела. Думаешь, что продолжаешь снимать, но уже падаешь. Кажется, что твоя лопатка взорвалась, а тело чувствует себя так, как будто тебя сбросили с третьего этажа на асфальт.

А потом ты валяешься на траве, из тебя хлещет кровь так быстро, что ты чувствуешь, что ещё минут двадцать-тридцать — и ты умрёшь.

Так раскололась на две части, на две почти равновеликие половины, моя жизнь. Это случилось 4 октября 1993 года, когда я, корреспондент "Вестей", был ранен во время выполнения редакционного задания неподалёку от полыхающего здания Верховного Совета.

Для меня начинался долгий путь по больницам России и Дании в сопровождении моей жены Сьюзан Гилман… Операция, реанимация….

Много людей, ещё советских людей, погибло тогда, в "чёрном октябре" 1993 года. Мне повезло выжить…

До октября 1993-го был шанс на "народный капитализм"

А для страны начиналась уже жизнь при капитализме. С советской властью покончили именно тогда.

Да, вопрос стоял именно так. До октября 1993 года сохранился какой-то шанс на некую социал-демократизацию России.

Я брал незадолго до этих событий интервью у вице-президента Александра Руцкого, который говорил и о чудовищной коррупции при осуществлении приватизации, и о чемоданах компромата у него на высшее российское чиновничество. Руцкой, отвечая на обвинения, что Верховный Совет и он, вице-президент, препятствуют реформам, подчеркнул, что был сторонником социалистических методов хозяйствования и выступал за реформы именно в таком ключе. И что здесь он принципиально расходится с Борисом Ельциным.

Действительно, Верховный Совет был весьма представительным парламентом, где были самые разные силы, но тем не менее было желание пересмотреть характер приватизации по Анатолию Чубайсу, темпы реформ и двигаться к системе, где в приватизации и в управлении предприятиями принимало бы большее количество граждан, трудовые коллективы. То есть предполагалось что-то вроде "народного социализма" по Святославу Фёдорову или же "народного капитализма", как бы ни называть этот строй, но с сохранением значительного госсектора и приватизацией с участием трудовых коллективов. Народ уже устал к этому времени от "шоковой терапии".

Ельцин поставил на грубую силу

Это и не устраивало Егора Гайдара и других так называемых "молодых реформаторов" и ельцинское окружение.

Тогда ельцинисты торопились. "Дайте работать!" — требовал премьер Виктор Черномырдин. Правительство и президент считали, что парламент мешает проводить им реформы.

Конституционных полномочий у президента Бориса Ельцина распускать парламент не было. Поэтому была сделана ставка на грубую силу.

И это делалось в стране, где были сильны авторитарные традиции, длинна история деспотизма, где были долгие годы однопартийной системы.

И удивительным образом авангардом, обеспечившим идеологическую поддержку насильственному разгону парламента, оказались известные властители дум, российские интеллигенты, казалось бы, люди либерального сознания.

Был ли шанс на мир

Был ли шанс на мирное преодоление конфликта между Верховным Советом и президентом Ельциным осенью 1993 года? Конечно, был. В истории иногда бывают времена, когда, говоря словами Маркса, "оружие критики" уступает "критике оружием". Но я категорически не согласен, что тогда был такой момент. Я освещал за несколько дней до кровавой бойни переговоры, проходившие при посредничестве Патриарха Алексия, и могу свидетельствовать, что непримиримую позицию занимали именно ельцинисты. Сторонники Верховного Совета пытались найти пути разрешения кризиса мирным путём. Однако решение было уже принято. Блокада Белого дома, спираль Бруно вокруг и бесконечно звучащая через усилитель песня Газманова "Путана", отключённая канализация в Доме Советов — такими мерами сопровождались мирные переговоры…

Было очевидно, что трагедии не избежать.

После того, как демонстранты прорвали кольцо блокады вокруг здания гостиницы "Мир" и Верховного Совета, в стане сторонников Ельцина была некоторая растерянность. А потом, уже после останкинской бойни, когда "Витязь" расстреливал из крупнокалиберных пулемётов толпу, пытавшуюся прорваться в Останкино, либералы Григорий Явлинский и Борис Немцов требовали применить силу.

Известна фраза Бориса Немцова накануне расстрела Дома Советов: "…Давите, давите, Виктор Степанович, времени нет. Уничтожайте их!" Маховик насилия в стране был развязан. Неудивительно, что уже в наши дни сам Борис Немцов пал жертвой покушения. Многие политические вопросы в современной России принято решать силой, но начало было положено в октябре 1993 года.

Конституционный суд не признал ни чрезвычайный порядок управления страной по ельцинскому указу, ни разгон парламента.

Десять лет спустя после трагедии мой коллега по "Вестям", политический обозреватель Николай Сванидзе в программе, посвящённой десятилетию "чёрного октября", заявил, что в разговорах о том времени "много жеманства", подчеркивая, что он был за применение силы и ничуть не жалеет о случившемся.

Переворот 1993 года породил чувство страха у многих граждан России, дал ощущение, что силой можно пропихнуть любые реформы невзирая на сопротивление народных масс.

Культ политического насилия, уже существовавший в российской традиции, ещё более укоренился и "освежился", напитавшись пролитой кровью.

Амнистия, объявленная Государственной Думой (уже новым ельцинским парламентом) по итогам октябрьских событий, похоронила надежды на уголовное преследование тех, кто развязал бойню.

До сих пор неизвестно подлинное число погибших у Белого дома, речь должна, видимо, идти о нескольких сотнях человек. Только моих коллег журналистов погибло 7 человек, а 11 было ранено.

Оружие ельцинистов повернулось против них же самих

Последствия разгона парламента ощущаются и сегодня. Без разгона Верховного Совета невозможны были бы залоговые аукционы, открывшие пусть к формированию в России олигархического режима. Да, сейчас, благодаря мерам президента Владимира Путина в нулевые годы, а также в результате СВО и западных санкций, позиции олигархии подорваны. И она уже не может так влиять на судьбы страны, как прежде. Но тем не менее роль её остается весьма значительной.

Государственная Дума — это сильно ослабленный вариант нижней палаты парламента, не имеющий прежних контрольных полномочий, занятый законотворчеством.

Неслучайно как-то, ещё в 2003 году, словно проговорившись, председатель Государственной Думы Борис Грызлов заявил, что парламент — это "не место для политических баталий".

В России создана суперпрезидентская республика, дающая президенту почти неограниченные полномочия. Ельцинисты делали её под себя, но просчитались. Новый лидер оказался иным и проводит политику, принципиально отличающуюся от ельцинской. Любопытно, что те, кто ныне осуждает российское руководство и принимаемые им решения, — очень часто те же самые люди, которые поддерживали разгон Верховного Совета.

Остаётся надеяться, что эволюция российской политической системы будет продолжаться и наследие "чёрного октября" будет в конце концов преодолено.

Российскому парламентаризму ещё предстоит долгий путь развития.