Отличается ли лечение (и если отличается, то чем) в федеральных и районных поликлиниках, в России и других странах? Об этом главному редактору "Правды.Ру" Инне Новиковой рассказал главный гематолог Юго-Западного округа Москвы, завотделением онкологии поликлиники №11 Олег Захаров.
Читайте начало интервью:
Успехи онкологии начались с гематологии
Кровь: онкогематология — обезьяна всех болезней
От чего возникает рак — неизвестно, как лечить — понятно
Онкогематолог: все жизнеспасающие препараты в России доступны
— Олег Дмитриевич, медицина идет вперед. Пушкин умер от ранения в бедро. Сейчас это вообще ерунда полная. Понятно, что тогда не было таких возможностей. Сейчас идет разговор уже о качестве жизни больных онкологией… И есть еще масса разных болезней, при которых люди всю жизнь пьют лекарства, витамины…
— Да, конечно. В современных критериях оценки лечения сейчас, безусловно, всегда учитывается качество жизни. Если больной остался жив, но не может уже нормально жить по-прежнему, потому что многого не может сделать, не участвует в семейной и общественной жизни, конечно, его качество жизни низкое. Другое дело — когда это полноценный член общества.
— А есть такие болезни, от которых до сих пор нет лечения?
— Нет, таких нет. По крайней мере, в онкогематологии точно нет (я говорю про свою область). Есть болезни, конечно, которые поддаются лечению более тяжело, которые требуют более тяжелых препаратов, потому что пока просто легких препаратов не придумано. Но, опять же, наука очень быстро развивается. И каждый год мы получаем что-то новое, какую-то субстанцию, которая фактически меняет наш взгляд на данное заболевание.
Именно с гематологическими заболеваниями так обстоит дело, потому что клетка крови активна, у нее есть куча всяких разных характеристик, которые всегда изучались, чтобы найти ключики к этим мишеням. Таргетная терапия — это как раз такой метод, когда мы даем препарат, который действует на цель.
В частности, при хроническом миелолейкозе был найден такой ключик, который заставляет опухолевую клетку умирать. Любая клетка должна родиться, выполнить свою функцию и умереть. Но опухолевые клетки умирать не умеют. Они умеют только наращивать собственную массу и делиться, делиться, делиться — воспроизводить себе подобных.
При хроническом миелолейкозе был подобран ключик, который закрывает эту мутацию, блокирует ее. И клетка просто гибнет, как положено гибнуть нормальной клетке. И так все они погибают. Человек полностью выздоравливает. Но мы боимся отменить дальнейший прием препаратов, потому что вдруг осталась всего одна такая клетка. Тогда она будет делиться и болезнь вернется.
Пока наши методы исследований не позволяют сказать, что не осталось ни одной клетки вообще. Таких методов исследования в гематологии пока нет, но мы уже приближаемся к этому — фактически к выявлению чуть ли не единичной клетки, которая где-то там затерялась.
— Вы же еще и завотделением районной поликлиники, прямо совсем в поле. В России есть федеральные и региональные лечебные центры. Но все-таки в основном люди лечатся по месту жительства.
— Да, конечно. Подавляющее большинство пациентов лечатся по месту жительства, потому что когда близко к дому, это реально удобно.
— Но все-таки многие стараются попасть в федеральные центры? В чем разница — квалификация персонала, оборудование, лекарства, методы лечения?
— Мы в обычных поликлиниках имеем те же препараты, что имеются в федеральных центрах. У любого врача есть стремление к тому, чтобы пациент лечился дома. Он должен лечиться дома. Без госпитализации. Максимум должна быть госпитализация в дневной стационар. То есть пациент пришел, ему ввели некий препарат, и он ушел домой.
Вот этому мы способствуем всемерно. И сейчас правительство Москвы и Департамент здравоохранения города Москва уделяет очень большое внимание развитию сети онкологических дневных стационаров, максимально приближенных к месту проживания пациента, для того чтобы пациент мог получать лечение в максимально удобной для него обстановке. Хоть это и банально, но дома действительно стены лечат.
А мы, например, в онкогематологии госпитализируем только пациентов, когда это действительно требуется. Либо это тяжелый, исходно запущенный пациент, либо это маломобильные пациенты, которые не могут к нам приезжать ежедневно из-за своего состояния. Действительно есть такие заболевания.
В каких-то случаях также бывает, что некоторые необходимые методы требуют высокодозной химиотерапии. Или случается, что пациенту требуются постоянные переливания крови. Да, безусловно, в таких случаях необходим стационар. Но подавляющее большинство пациентов лечится в условиях дневных стационаров и спокойно проживают в привычной обстановке.
— В Россию сейчас достаточно часто из других стран тоже приезжают лечиться. Это лучше всего свидетельствует, что российская медицина на хорошем уровне. Но если сравнивать с европейской, есть какие-то отличия? Или в основном разница в ценах?…
— Мы делаем все то же самое, что делает большинство клиник в мире. Естественно, есть некоторые единичные клиники, которые отличаются особенным уровнем по каким-то направлениям. Например, Andy Anderson Cancer Research Center (США). В Европе тоже есть определенные клиники, которые работают исключительно на науку, проводят клинические исследования.
Да, там могут сделать что-то такое, что еще нигде не зарегистрировано, но это под страх, риск и ответственность пациента. В том числе, там как раз апробации проводят. Если они проходят успешно, то через некоторое небольшое время это становится рутинной практикой во всем мире.
Фактически делаем то же самое и мы, в том числе новейшей иммунотерапией занимаемся. Это сейчас очень развивается в лечении солидных опухолей. Недавно как раз была присуждена Нобелевская премия за это. Препараты у нас есть. Правительство Москвы сейчас действительно закупает все необходимое и делает все возможное.
Беседовала Инна Новикова
К публикации подготовил Юрий Кондратьев
Смотрите видеоинтервью полностью: Гематология: прорыв в будущее онкологии