Прогресс меняет нашу жизнь, а заодно и наше прошлое: нынешние достижения кажутся сами собой разумеющимися, а наши предки — идиотами. Профессор медицины, заведующий кафедрой истории медицины Первого медицинского университета имени И. М. Сеченова Дмитрий Балалыкин в прямом эфире видеостудии Pravda.Ru рассказал, что до 60-х годов XIX столетия хирурги удаляли конечности без анестезии. Нынешние врачи, при всех их достоинствах, не смогли бы сохранить жизнь пациенту в таких условиях.
— Насколько продвинулась вперед медицина по сравнению, скажем, с дореволюционной?
— Даже раны тогда не умели дезинфицировать, а только прижигали огнем (гомеостаз). Лекарственная база докторов была, как у деревенских знахарок. Средняя продолжительность жизни в России еще в начале XX века не превышала 35 лет. Благодаря развитию медицины за полтораста лет число людей на планете Земля увеличилось в 50 раз. Современное здравоохранение и фармацевтика — несомненное благо для человечества.
— Раньше хирурги были вынуждены оперировать крайне быстро, потому что отсутствовала анестезия. Чем быстрее, тем меньше риска, что пациент умрет от болевого шока на столе, это правда?
— Вспомните блестящий фильм Бондарчука "Война и мир". Куракину отнимают ногу. Доктор в фартуке — как мясник по существу. Все возможности анестезии — это возможности мензурки с водкой. Так что, да, это действительно так.
Пирогов в Берлине, в клинике одного из крупных немецких профессоров, стал свидетелем такой истории. Два доктора спорят уже, когда на столе пациент, которому показана ампутация верхних конечностей, как это сделать быстро. Они заключают пари, и пока один надевает пенсне, удаленная конечность уже просвистела мимо его носа. То есть — моментально выполненная операция.
Было два способа — правильный и неправильный, это не значит, что правильный был распространен. Но были прекрасные доктора. Гений Пирогова — он всемирный. Как оперировали Пирогов, Паре, Гален, — так ни один современный хирург (да простят меня мои коллеги), оперировать не умеет!
— Вы человек верующий и воцерковленный. Теперь у многих медиков и ученых — религиозный взгляд на мир и подход к профессии. Как вы можете охарактеризовать эту духовность, каково ее влияние на жизнь и работу? В чем это проявляется?
— Религиозность в нашем деле — естественна. В советское время, конечно, с этим были проблемы. Вместе с тем, для таких профессий как врач, учитель и других профессий служения характерна некоторая внутренняя пассионарность. Даже в советское время это можно совершенно спокойно сравнивать с некой сублимированной религиозностью. Для христианина главное — ощущение любви, христианство одним словом — любовь. Это религия любви. Христос об этом особенно проникновенно говорит на Тайной вечере. В медицинской профессии реализовать это стремление, это чувство, эту страсть в христианском смысле слова проще всего. И в этом смысле? как раз когда люди не имели возможности так откровенно следовать заповедям Христа, исповедовать православие, именно в медицине была возможность подвижничества.
Вспомним трилогию Юрия Германа "Дорогой мой человек", "Я отвечаю за все"… Там как раз говорится про эту жертвенность, может быть, где-то с какой-то подменой понятий, но тем не менее. И в просветительском движении второй половины XIX века, когда студенты старших курсов или выпускники уходили в село с идеей просвещения, помогать крестьянам и так далее, в этом тоже был вид миссионерства.
Некоторые из них откровенно руководствовались при этом религиозными идеалами, как, например, молодой выпускник Киевского университета Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, впоследствии ставший профессором, очень крупным хирургом и епископом. Владыку Луку мы сегодня почитаем в лике святых. А кто-то при этом мог бравировать своим кажущимся атеизмом, но тем не менее, шел служить обществу.
Я не думаю, что готовность сегодняшних наших студентов самым горячим образом воспринять этические идеалы профессии принципиально разнится от готовности моего или других поколений. Другое дело, что ведь гореть-то вечно не будешь, есть момент профессионального выгорания.
Это опять-таки фундаментально касается профессий врача и учителя. Именно правильная духовная жизнь дает уникальную возможность — спастись и предохранить себя от этого профессионального выгорания и служить дальше еще больше.
Конечно, сейчас возможности совершенно другие. По свободе вероисповедания, я думаю, сегодня Россия относится к числу наиболее свободных стран мира. Это касается и нас, христиан, и наших сограждан-мусульман, евреев и всех остальных верующих людей. Свободы есть абсолютно все.
Трудности с исповедованием своих религиозных взглядов сейчас имеются у жителей целого ряда европейских стран. А у нас, к счастью, нет этой удушающей политкорректности, которая всех причесывает под одну гребенку. Такая свобода ставит определенные проблемы и задачи научного, этического и практического плана.
Организации системы здравоохранения, исходят из тех прав, которые есть у пациента в связи с этим. Другое дело, что нам нужно вспомнить опыт, условия, в которых медицина существовала и развивалась в предшествующей эпохе. Надо оценить, как это влияло на развитие самой медицины как науки и как системы оказания лечебной помощи.
— С точки зрения традиционалистов, мы семимильными шагами приближаемся к концу света, цивилизация сама себя губит постоянно ускоряющимися темпами. На стороне прогрессистов обычно выступает именно медицина. Врачи говорят: посмотрите, что было еще лет сто назад, и какой прогресс мы имеем теперь. Какова ваша точка зрения?
— Конечно, в этом есть резон. Каверзности и перегибы с любых сторон глупы, это бесспорно. Есть такая тенденция, когда консерваторы-традиционалисты становятся совсем уже замшелыми. Также про неолибералов часто иронизируют, у них тоже над многим можно посмеяться.
Мне кажется, надо понять две очень простые вещи. Во-первых, — да, мы идем к концу. Если мы верим в Страшный суд, во Второе Пришествие господа нашего Иисуса Христа, в конец света, то рано или поздно это будет. Зачем по этому поводу беспокоиться? Ну будет — и будет, значит — воля божья. Нам-то чего по этому поводу переживать? У нас свои задачи — спасение души, делание добрых дел, реальных подвигов любви в конкретной нашей профессиональной и духовной жизни. Поэтому я думаю, что вообще эти разговоры не нужны совершенно.
Широкая аудитория не вполне отдает себе отчет в нескольких вещах. Во-первых, в абсолютной фармакозависимости современной цивилизации. Нас расплодилось семь миллиардов. Если убрать технические способы — медицину, приборы, фармакологию, фармпроизводства, мы вернемся, наверное, к численности в 100-150 миллионов, населявших Землю в прежние времена.
— Вы считаете, что с семи миллиардов возможен такой спад?
— А почему нас семь миллиардов сейчас? Это стало возможным прежде всего именно благодаря достижениям медицины и фармацевтики. А возможности выживаемости человечества в естественных условиях, в диких, так сказать, условиях — значительно ниже.
В отсутствие септиков и антисептиков, нормальной хирургии, фармпроизводства и так далее, детская смертность была крайне высокой — из восьми детей семь умирало. Продолжительность жизни была намного меньше. В 30 лет — это уже человек среднего возраста, а в мои 46 — уже человек пожилой. Вот и вся история. Поэтому это надо тоже хорошо понимать и соизмерять.
Глупо создавать сакрализацию науки как нового бога, это смешно. Но так же смешно недооценивать эти вещи. Современная научная медицина складывается совсем недавно — к концу XIX века. То есть сам XIX век — очень разный. В начале него медицина по своим техническим и клиническим возможностям была практически такой же, как и во времена Гиппократа.
Беседовал Александр Артамонов
Подготовил к публикации Юрий Кондратьев