Штирлиц воровал яблоки. В детстве

Много лет назад на репетиции спектакля "Медведь" в столичном Театре киноактера совсем молодой режиссер запальчиво крикнул совсем молодому артисту: "Я сделаю из тебя Жерара Филипа!" Режиссера звали Станислав Ростоцкий, а артиста — Вячеслав Тихонов. Так получилось, что Ростоцкий слова не сдержал: Жерара Филипа он из Тихонова не сделал. А зачем нам второй Жерар Филип? У нас свой герой. И "Семнадцать мгновений весны" для нас значат не меньше, чем "Фанфан-Тюльпан" для французов.


О князе Болконском и министре Фурцевой

- Вячеслав Васильевич, вы часто отказывались от главных ролей. Например, Ростоцкому пришлось долго убеждать вас в том, что учителя Мельникова в "Доживем до понедельника", а потом — хозяина в "Белом Биме..." должны играть именно вы. Это довольно странно. В чем дело было?

- В моей трусости, наверное. Я не был уверен в себе. Если роль серьезная и от нее зависит судьба фильма, то никого подводить не хочется. Когда я не находил в себе качеств, которые были необходимы, чтобы сыграть того или иного героя, то искал какой-нибудь предлог, чтобы увильнуть. Эти уловки не всегда действовали, порой я сдавался — начиналась работа, где постепенно что-то складывалось, и в результате получалось неплохо.

- Предложение сыграть князя Болконского вас сильно испугало?

- Как раз наоборот, мне очень хотелось сыграть Болконского. И я даже намекнул на это Бондарчуку. Мы как-то встретились еще до начала съемок, и я между делом заметил, что Болконский-де самый загадочный герой романа Толстого и что мне бы хотелось на эту роль попробоваться. Но Сергей Федорович мне сразу ответил, что князь Андрей совершенно другой. То есть дал понять, что в этой роли меня не видит. Тем разговор и кончился. На роль князя Андрея был утвержден Иннокентий Смоктуновский. Но его неожиданно позвал Григорий Михайлович Козинцев на "Гамлета", и Смоктуновский бросил все и уехал в Питер. После чего Бондарчук решил сделать перестановку и назначил на эту роль Олега Стриженова, который уже был утвержден на Анатоля Курагина. Но по каким-то причинам не вышло и со Стриженовым. Так выяснилось, что актера на роль Болконского нет.

- А вас Бондарчук продолжал в упор не видеть?

- Я в то время уже снимался в "Оптимистической трагедии" у Самсона Самсонова, играл матроса Алексея. Играл с удовольствием, но все равно было грустно, что такую роль упустил. Мне помог случай. Вернее, Екатерина Алексеевна Фурцева. Она следила за съемками "Оптимистической трагедии" и время от времени просматривала отснятый материал. И вот однажды, повстречав в министерстве Бондарчука и зная, что у того проблемы с актером на роль Болконского, она спросила: "А почему бы вам не обратить внимание на молодого артиста Тихонова?" Меня срочно вызвали с Дона, где мы снимали "Оптимистическую трагедию", и я прилетел на кинопробы. Сцену для проб Бондарчук выбрал чуть ли не самую трудную. Встреча Андрея и Пьера на пароме, где два друга беседуют-спорят о смысле жизни. Помните, Толстой пишет о том, что встреча с Пьером стала эпохой в жизни князя? Вот эту эпоху мы и сыграли на кинопробах с Сергеем Федоровичем, который в том числе и себя пробовал на роль Пьера, чтобы понять, подходим ли мы друг другу.


О наколках и князьях

- Все ваши герои — люди поступка. Со Штирлицем и князем Андреем понятно. Но даже Левка Моргулис из "Сочинения ко Дню Победы" - тоже человек поступка: сказал, что сбегает за спичками, а сам ушел от любящей его женщины навсегда. Вы бы так смогли?

- Это для меня слишком безответственно — покинуть близкого человека, не предупредив, чтобы меня не ждали. Я иначе воспитан — мне ближе поступки князя Андрея.

- Вы хотите сказать, что получили дворянское воспитание?

- Нет. Просто они ближе моей натуре. Хотя и Толстой заставлял меня порой делать то, что мне не свойственно. Когда я играл Болконского, то часто сам задавал себе вопрос: а мог бы я так же, как он, ежедневно писать с войны письма отцу? Нет, наверное. Все же я воспитывался в рабочей обстановке, меня окружали дети рабочих. В маленьком ткацком городке Павловом Посаде, где я рос, отношения между людьми были очень простые. Нас не столько школа воспитывала, сколько улица. Мальчишеское братство. Видите, у меня наколка на руке?

- Вижу. Вы не единственный народный артист с подобным украшением — у Кирилла Юрьевича Лаврова тоже имеется...

- Это как раз начало войны. Тогда все ходили с наколками — так модно было. Хорошо еще, мне хватило ума наколоть только свое имя "Слава". Все украшали себя именами первых девочек, а у меня тогда девочки не было — ну и вот. А потом никак не мог это дело вытравить. Пришлось двух князей с наколкой играть.

- И одного штандартенфюрера. Странно, что вас Мюллер не раскусил. Значит, детство у вас было боевое — без драк улица на улицу не обходилось?

- Драк как раз было не так уж много — мы свою смелость иначе проверяли. Например, залезть ночью в чужой сад за яблоками. Причем у каждого был свой сад, где такими же яблоками можно наесться до отвала. Но какой же в этом интерес?

- Вас воспитывали в строгости?

- Какая там строгость... Отец на работе целый день, мать тоже. Нет, бывали, конечно, серьезные разговоры с отцом, но всегда в мягких тонах. И не более чем разговоры.

- Многие актеры говорят, что они были решительно против того, чтобы дети шли по их стопам. Другие, наоборот, поощряют стремление чад продолжить семейную традицию. А вы не отговаривали свою дочку, когда она решила стать актрисой?

- Нет. Если бы я запретил ей тогда волею отца, то неизвестно, какой бы счет потом она мне предъявила. Ведь и в моей жизни было нечто подобное. Десятый класс я окончил в 1945 году. Как и все, стал думать: куда документы подавать? А потом объявил родителям, что хочу стать актером и что буду поступать в институт кинематографии. Дома поднялся переполох: даже думать забудь об этом, какой из тебя актер? Отец гнул свое: "Никакого кино — ты должен заниматься техникой, как я". А мама говорила: "Ты должен получить профессию, с которой легче будет жить в смысле продуктов, поэтому поступай в Тимирязевскую сельхозакадемию". И вот на этот шум вышла моя бабушка. Глава нашего дома, очень мудрая женщина и доброты невероятной. Если есть во мне доброта, то она от нее. Так вот, вышла моя бабушка, сама доброта, и, обращаясь к маме, сказала: "Валя, не запрещайте Славику идти туда, куда он хочет. Он еще молодой. Сам не раз может свое решение изменить. Но если вы ему сегодня запретите — он всю жизнь будет считать, что вы ему помешали..." Сказала эти мудрые слова и тихо ушла обратно в свою комнату. После этого я с молчаливого родительского согласия стал сдавать экзамены во ВГИК.

- Я не очень понимаю, почему родители так удивились вашим планам. Вы что, даже в школьной самодеятельности не участвовали?

- Никогда в жизни. Я очень стеснялся выходить на сцену. И если вдруг нужно было что-нибудь прочитать или спеть — я боялся этого как огня. Но я был покорен кино. Наши фильмы тянули меня в тот сказочный мир, который был мне недоступен.

О штандартенфюрере

- Когда мне сказали, что Татьяна Лиознова хочет попробовать меня на роль Штирлица, я пришел на студию, чтобы сделать фотопробу. Военная форма уже была готова, я в нее облачился, а вот с гримом все было неясно. Я для себя решил так: Штирлиц там один среди врагов — значит, не должен отличаться от них. А у фашистов в моде были гитлеровские усики, которые узкой дорожкой торчали из-под носа. Ну и я себе соорудил такие же. Когда мою фотографию показали Лиозновой, она пришла в неописуемый ужас, увидев Тихонова с гитлеровскими усиками. "Уберите сейчас же! — говорит. — Это страшно!" А потом мы с ней решили, что я буду сниматься, так сказать, со своим лицом. Пусть зрители в первых сериях узнают известного артиста — тем сложнее и интереснее задача: заставить их забыть, что я — Тихонов, и думать только о Штирлице.

- Одолжив внешность Штирлицу, вы невольно обрекли артиста Тихонова на пожизненное звание штандартенфюрера советского кино.

- Недавно мне на даче стало плохо с сердцем. Время позднее, врачей рядом нет. Правда, неподалеку военный госпиталь — туда меня родные и привезли. Доктор в приемном отделении заполняет карту: "Фамилия, имя, отчество?" Я говорю: "Тихонов, Вячеслав Васильевич". Он спрашивает дальше: "Воинское звание?" "Штандартенфюрер", — отвечаю. Доктор поднял глаза, вгляделся: "Ох, извините, не узнал..."

- В роли Штирлица вам пришлось помногу молчать в кадре. Вы к долгому молчанию привычны?

- Я не то чтобы очень люблю молчать, но мне всегда интереснее не то, что человек сказал, а то, о чем он промолчал. Слова сами по себе не всегда важны. Хотя мне многие зрители рассказывали, как они досочиняли наш разговор с женой во время встречи, где мы не проронили ни слова — общались только глазами.

- Этого эпизода не было в сценарии?

- Да, мы его придумали сами. Я подружился с одним очень интересным человеком, полковником Госбезопасности, бывшим советским резидентом в Англии , которого мы потом выменяли на сотрудника английской разведки. К тому времени, как мы начали снимать "Семнадцать мгновений...", его уже не было в живых. Но я запомнил его рассказ о том, как ему устроили встречу с женой. И этот рассказ меня потряс. Когда я начал играть Штирлица, то постоянно думал вот о чем: профессиональных подробностей много, а где взять человеческое? То, чему люди будут верить и с чем будут сверять себя. И тогда я вспомнил этот рассказ и поделился с Лиозновой.

Дмитрий САВЕЛЬЕВ, vestnik.com, ИД "Провинция"

Куратор Любовь Степушова
Любовь Александровна Степушова — обозреватель Правды.Ру *