Женщины в космосе: Только начало

Почти двадцать лет Валентина Терешкова была первой и единственной женщиной-космонавтом. А сегодня в мире уже 40 астронавток. Космические леди есть не только у США, но и у Великобритании, Канады, Франции, Японии. Первым космонавтом независимой Украины, повернись судьба чуть иначе, могла стать 26-летняя на ту пору киевлянка Надежда Адамчук. Впрочем, ее полет еще впереди, ведь Надя по-прежнему в составе отряда украинских космонавтов.

«Идет космический эксперимент. Входить только в тапочках!» — предупреждает надпись на тяжелой двери лаборатории в Институте ботаники НАНУ, где работает кандидат биологических наук и кандидат в космонавты Надежда Адамчук-Чалая.

Мы встретились с ней накануне сорокалетия первого женского полета в космос. И, естественно, первый вопрос был о Валентине Терешковой — знакома ли с ней?   

— Нет. Я знакома только с теми, кто готовил ее к полету, — встречаемся с этими специалистами на научных конференциях. Конечно, сам полет Терешковой — подвиг, но меня больше восхищает то, как она сумела реализовать себя после полета, в обычной жизни. Она очень сильная личность.

А вот с Еленой Кондаковой я познакомилась на мысе Канаверал, она готовилась к полету по российско-американской программе. Тоже очень целостный и реализованный человек. Не разбрасывается, не прилагает лишних усилий, а всегда — ровно столько, сколько нужно для решения данной проблемы.

Хорошо знала Калпану Чавлу, это американская астронавтка, член совместного украинско-американского экипажа «Шаттл-97». Первый раз она летала вместе с Леонидом Каденюком, а несколько месяцев назад, во время второго своего полета, погибла при взрыве «Колумбии». Я с ней общалась в Штатах, встречались и в Киеве. Остались фотографии, но понять, что даже останков ее нет на Земле, — невозможно. Это то, чем чреваты космические полеты. На такой высоте уже никто тебе помощи не окажет, что бы ни случилось.

— А до этого, проходя космическую подготовку, вы разве не задумывались об опасности полетов?

— Пассивная опасность ирреальна. А тут проявилась ее реальность.

— Тем не менее вы не отказались от своей мечты полететь в космос?

— Конечно, нет. У меня есть шанс. Если успешно закончатся эксперименты, которые сейчас ведутся у нас в институте, они потом будут поставлены на орбитальной станции. И там их сможет выполнить уже только биолог со специальной подготовкой. Надеюсь, что моя кандидатура будет поддержана.

У меня и в первый раз шансы были довольно высокие, не хватило только опыта работы в экстремальных ситуациях и технической подготовки. У одного нашего украинского кандидата — тысяча парашютных прыжков, другой — летчик-космонавт, третий окончил Военную инженерно-космическую академию. А я, — тут Надежда заливается веселым смехом, — балетную школу.

— Серьезно?

— Да, танцами занималась в детстве, потом туризмом — прошла горные системы от Карпат до Камчатки, от Карелии до Байкала. Это все мама. Она у меня педагог. Она привила любовь к биологии, она мне показала мир.

— А с парашютом так и не прыгали? Разве теперь дорога в космос начинается уже не с аэроклуба?

— Вот-вот, — снова веселится Надежда, — американский психолог так и спрашивал: а сколько у вас часов налета на самолете, а сколько вы работали под водой, а сколько парашютных прыжков? В то время я ничего на это не могла ответить. Поэтому, когда вернулась в Киев, поехала на «Чайку» и несколько раз прыгнула с парашютом. Самое интересное, что психологически к парашюту меня готовил мой муж — человек, который сам не сделал ни одного прыжка! И представьте, первый прыжок был великолепным — просто встала на ноги и пошла по земле.

— Сейчас продолжаете «космические» тренировки?

— Бассейн, подводное плавание. Комплекс упражнений для опорно-двигательной системы. Потом сама для себя составила комплекс для вестибулярного аппарата.

— А как вы попали в космические кандидаты?

— Я работала в Институте ботаники, занималась подготовкой экспериментов для космоса. Мне много пришлось общаться с американскими специалистами из НАСА, которые приезжали к нам по этой программе. Думаю, это сыграло главную роль.

Со мной проходила отбор и Кристина Чабан, ученый из Львова, она тоже занимается биологией клетки, сейчас работает в Германии. Ну а потом две кандидатуры — Ярослав Пустовой и я — были одобрены Национальным космическим агентством и нас послали в Америку. Там мы тоже проходили тесты.

— И встретились с психологом, которого вспоминаете почти во всех интервью...

— Да, он не мог понять положительно воспитанную советскую девочку. То, что в школе беспроблемно училась, что после школы сразу поступила в институт, потом в аспирантуру. Моя беспроблемность для него значила, что где-то есть какие-то скрытые проблемы, но они заблокированы. Вот непонятно было ему: как можно до 26 лет не вести какую-то утонченную личную жизнь.

— У вас к тому времени не было, как сейчас говорят, бойфрэнда?

— Да никого у меня не было, некогда было этим заниматься! У меня была работа. Я должна была защититься. Все. Была масса ребят-друзей, но просто друзей. Такое общение было нормально, традиционно для нашей страны. И даже сейчас, когда у меня уже есть муж, я не считаю, что те годы для меня были утрачены. Наоборот, у меня не было багажа стрессов от работы страстей.

— Со времен Терешковой полет женщины в космос для нас является куда большим героизмом, чем полет мужчины. А как американцы относятся к теме женщина и космос?

— Они не делают никакой разницы между мужчинами и женщинами. Главное — профессионализм. Разве что системы тестов для мужского и женского организма совершенно разные.

В центре имени Кеннеди мы видели отдельный музей, посвященный чернокожим астронавтам. Вот они — герои. Для нас, воспитанных в духе интернационализма, это было немного диковато: разве что-то зависит от цвета кожи?

— А музея женской космонавтики, конечно, нет?

— О, — смеется Надежда, — это было бы оскорбительно для них, наверное. Там вообще отношение к женщине функциональное. Никаких там — руку подать, поддержать. На базе наблюдала, как женщина, ждущая ребенка, волокла огромный ящик, а проходящий мужчина не мог, да и не хотел ей помочь. Потому что то была ее работа. Ей за эту работу платят.

Зато там в порядке вещей, когда родные или няньки привозят на работу младенцев, чтобы работающие мамы их покормили. На том же американском мысе Канаверал для этого есть отдельные комнаты.

И на научные космические симпозиумы женщины приезжают с детьми, даже с младенцами. У детей там — свои бейджики, свои сумочки, они зарегистрированы. Бегают, ползают, смотрят на огромном экране снимки с Марса... Возникла проблема — мама пошла сменила подгузник и дальше участвует в дискуссии.

— Вы свою дочь Лизу тоже возите по симпозиумам?

— Как раз собираемся с ней в экспедицию. А когда Лизоньке было десять месяцев, я поехала с ней на съезд Украинского ботанического общества в Харьков. Там, на съезде, моя дочь и сделала свои первые шаги.

— Вы уверенно надеетесь полететь в космос. Не вставал ли в связи с этим вопрос: может, подождать с рождением ребенка?

— Зачем ждать? Американцы, наоборот, отдают предпочтение космонавтам, которые уже имеют детей.

— Почему?

— Тот, у кого нет семьи, детей, больше склонен рисковать, поскольку отвечает только за самого себя. А когда знаешь, что тебе надо еще вернуться к семье, к детям, по-другому ведешь себя в самой экстремальной ситуации.

— Какие еще особенности американского отношения к космонавтам?

— Они формируют отряд раз в два года, и пока все не отлетают, новых не набирают. Дают шанс каждому.

— То есть по американской системе вы бы уже слетали в космос?

— Да, но набирают они только граждан США.

Валентина Симкович, "КИЕВСКИЕ ВЕДОМОСТИ". 
Фото Владимира Гонтара.