Даже тюрьма должна быть человеческой

Какой закон в России регулирует вопрос пребывания человека в СИЗО и тюрьмах? Кто и как контролирует соблюдение прав человека в местах заключения? Об этом Pravda.Ru рассказала член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества по правам человека, президент Межрегионального благотворительного фонда помощи заключенным Мария Каннабих.

— Какая законодательная база существует вокруг содержания заключенных?

— Закон об общественном контроле за обеспечением прав человека появился в нашей стране в 2008 году. Первое чтение по этому закону было еще в 2003 году, но, к великому сожалению, закон не был принят. Второе и сразу третье чтение подряд прошли в мае 2008 года, а в июне 2010 года президент подписал этот закон. И вот теперь началось опробование этого закона.

Это очень сложный вопрос, потому что такого закона нет нигде в мире. Похожие законы существовали в других странах, но они далеко не такие. Например, в Великобритании были такие люди, которые назывались визитерами, они тоже ходили по колониям и тоже смотрели, как соблюдаются права заключенных. Есть такой же закон во Франции, он называется "Посетители тюрем". Но у нашего закона широкие полномочия, наши визитеры, которые будут посещать и посещают уже колонии много лет, могут все осматривать, делать какие-то замечания. В других странах мира они тоже делают это, но, например, во Франции приходят в тюрьмы только в том случае, если сам человек, который сидит в тюрьме, приглашает этих людей. А у нас ходят сами, проверяют, смотрят, как люди питаются, как работают с ними врачи, как их учат, как они находятся в камерах и т.д.

У нас людей, которые занимаются этим законом, мы называем ОНК — общественные наблюдательные комиссии. Эти люди работают не только в отношении Федеральной службы исполнения наказания, они не только посещают колонии и следственные изоляторы, они работают и в других местах. Например, в отделах министерства внутренних дел, на гауптвахтах, что связано с батальонами минобороны. Они работают со специальными образовательными школами, куда дети с 11 до 18 лет попадают.

Процесс формирования контроля за правами человека в тюрьмах шел очень тяжело и трудно, потому что не было ОНК, надо научиться работать с ними. Туда пришли совершенно разные люди. Как вы думаете, кто придет работать в тюрьму? Почему человек пойдет работать в тюрьму? Скорее всего, пойдет человек, который как-то связан с тюрьмой. Например, пойдут туда работать те, у кого дети, родители, родственники сидят. Часть этих общественников может работать, часть из них могут быть пенсионерами. Они могут быть совершенно разными людьми, и они в свободное время попадают в колонию. Конечно, надо обучить этих людей, как работать с заключенными, что они должны делать, как они туда придут, как они будут разговаривать, что они будут спрашивать у тех людей, которые находятся в заключении. Это довольно тяжело.

— И как проходит осмотр мест заключения? О чем и кого вы спрашиваете?

— Мы приходим туда и смотрим за тем, где находятся люди, как они живут. Если это, допустим, СИЗО, то там маленькие комнатки, где люди находятся. Желательно, чтобы они выглядели достаточно прилично. За это общественные наблюдательные комиссии и борются. Еще борются за то, чтобы было неплохое отопление, освещение, чтобы было достаточное количество мест, если мы говорим про следственные изоляторы. А если мы говорим про колонии, там до сорока, даже до шестидесяти человек находятся в большом помещении, где они спят. Это тоже надо все осматривать, знакомиться, узнавать, какие там матрасы, удобно или неудобно, холодно или тепло.

То есть огромное количество вещей надо знать обычному человеку, который посвятил себя общественно-наблюдательным комиссиям, он все это должен уметь делать. Он должен приходить, смотреть обязательно медицинские места, где находятся врачи, какие есть врачи. Желательно посмотреть, чтобы врачи были разные — не только один терапевт, а были какие-то врачи-специалисты, ведь в колониях народу до тысячи, до двух тысяч бывает. Надо, чтобы там был и стоматолог, и дерматолог, и другие какие-то врачи. Желательно, чтобы врачи часто осматривали людей, которые находятся в колониях, это очень важно. Если человек заболевает, его должны отправить в больницу. Если больница есть в колонии — это одно, если нет - его отправляют в какую-то близлежащую больницу.

— Проблемы со здоровьем, мне кажется, наиболее сложные в местах заключения. Вспомним случай с Магнитским, а недавно произошло еще несколько резонансных случаев, когда люди гибли в СИЗО от сердечного приступа в Московской области, в Челябинской области. И самая главная проблема в том, что врачи, которые осматривают этих больных, или поверхностно смотрят их, или у них нет медицинских карточек этих больных.

— Да, все, связанное с медициной в местах принудительного содержания, очень тяжело и трудно. Если говорить о центре нашей страны, то там еще ничего, а в отдаленных местах, где у нас самые большие колонии, например, в Свердловской области, в Челябинской области, врачей найти очень сложно.

Хотя я лет двадцать занимаюсь этими проблемами и хочу сказать, что сдвиги определенные есть. У нас появляется большее количество врачей, появляются разные специалисты, появляются стоматологи, даже в некоторых местах заключения вставляют зубы. Но это очень-очень редкое явление. В общем, людей лечат, не скажешь, что этого нет, это неправда будет, но недостаточно это делается. Хотелось бы, чтобы это все было более совершенно.

— Что еще надо фиксировать представителям ОНК при посещении мест заключения?

— Надо осмотреть место, где заключенный находится, обязательно надо посмотреть, как он питается, обязательно посмотреть столовую. Многие наши члены ОНК теперь даже пробуют, чем кормят наших подопечных, осужденных.

Есть еще такая проблема: ОНК хотелось бы, чтобы у них были какие-то места, где они бы находились, собирались, о чем-то разговаривали. И поэтому я, когда бываю в разных колониях, всегда разговариваю с администрацией и говорю: "Помогите, пожалуйста, общественным наблюдательным комиссиям, найдите какое-то местечко, где они могли бы существовать". Часто идут навстречу, иногда навстречу не идут, и члены комиссии пытаются устроиться где-то сами.

Дальше мы просим, чтобы ОНК помогали в том смысле, чтобы у них появился транспорт. Я прошу администрацию, чтобы раз в неделю давали, допустим, машину, чтобы ОНК могли ездить в различные колонии или в СИЗО и т.д. Прошу, чтобы был телефон, чтобы они могли разговаривать с матерями, отцами заключенных. Это тоже важно.

— А государство дает деньги ОНК? Ведь есть государственные гранты, на которые существуют какие-то общественные организации. Как вы считаете, эти общественные комиссии достаточно средств имеют для того, чтобы осуществлять в полной мере свою деятельность?

— Ничего подобного. Наши общественники вообще никаких денег не имеют. Государство дает очень мало грантов, поэтому все общественные наблюдательные комиссии получить эти гранты не могут. У нас больше 81 общественной наблюдательной комиссии, и столько грантов нам никто не даст. Какую-то часть грантов, наверное, эти люди получат, но их очень немного, и поэтому надо что-то придумывать, выкручиваться самим. Многие платят из каких-то своих денег, из денег своих организаций, стараются каким-то образом помочь.

— А есть ли какие-то проблемы общения с заключенным, с одной стороны, и с администрацией — с другой?

— Когда общественно-наблюдательные комиссии появились, им было очень сложно работать. Сами сотрудники колоний или следственных изоляторов реагировали так: "Что это такое придумали? Не будем мы вас пускать никуда". Но каждый член ОНК получает удостоверение, которое подписывает Общественная палата, с этим удостоверением он идет в колонию или куда-то еще и предъявляет его. Но прежде чем предъявить, он пишет заявку, что хочет посетить такую-то колонию, посмотреть столовую, медицинскую часть, посмотреть, как живут осужденные и т.д.

Сейчас в ряде ОНК с руководством мест заключения иногда устанавливаются очень конструктивные отношения. Но это не сразу произошло, был длительный процесс, пока их не пускали, пока были проблемы. Сейчас, конечно, отношения уже значительно улучшились. Они уже знают друг друга, они договариваются, когда ОНК придут, что они будут осматривать. Руководство, как правило, уже стало относиться к этому более-менее спокойно, камера открывается, в камеру мы заходим, спрашиваем: "Какие проблемы, жалобы? Что нехорошо? Как ходит медицинский персонал, часто бывает или нечасто?" Спрашиваем, можно ли как-то увидеться с родственниками.

Где-то с нами не разговаривают особенно. А где-то нам рассказывают, какие существуют проблемы. Сейчас люди стали более открытыми. Восемь лет назад, когда мы только начали эту деятельность, люди боялись с нами разговаривать, а сейчас они уже разговаривают чаще, свободнее.

— А вы можете ставить вопрос о правомерности нахождения того или иного человека в СИЗО? Можете ли говорить о переводе на домашний арест в случае экономических преступлений?

— Это сложно. Конечно, хотелось бы, чтобы по возможности люди, особенно которые совершили какое-то не тяжкое преступление, находились на домашнем аресте. Это лучше всего. Мы всегда боремся за это, но мы этот вопрос решить, к сожалению, не можем.

— Но вы можете в прокуратуру написать соответствующий запрос?

— Да, конечно, что мы и делаем.

— Помимо улучшений по медицинской части, вы видите еще какой-то прогресс в обеспечении прав заключенных? Если он есть, насколько он внушает оптимизм, что мы будем приближать наши условия содержания заключенных к европейским?

— В Европе действительно неплохие условия содержания заключенных. Во многих местах, в Англии, во Франции, у каждого своя маленькая комнатка, есть телевизор обязательно, часто есть компьютеры, а у нас нет компьютеров, не положено. А вот, например, в Америке, не очень все красиво. Поэтому говорить о том, что везде хорошо, а у нас плохо, было бы неправдой. А говорить о том, что у нас лучше стало, можно.

Гораздо лучше стало. Сколько лет я работаю, у нас совершенствуется материальная база, совершенствуется медицина. Более приличные, симпатичные камеры появились. То есть есть положительные сдвиги.

И сотрудники тоже становятся лучше, чем раньше. Много новых людей пришли сюда работать, много молодежи, и они более серьезно относятся к заключенным, меньше их обижают и лучше разговаривают с ними. В последнее время появились и дворики прогулочные, и еще какие-то места, где играют в футбол, бегают, занимаются спортом. Все появляться начинает, все совершенствуется в жизни, но, конечно, еще недостаточно.

Беседовала Любовь Степушова (Люлько)

К публикации подготовила Мария Сныткова