Парижская прихоть русского драматурга

Судьбой русского драматурга Александра Васильевича Сухово-Кобылина стала французская модистка Луиза Элизабет Симон-Деманш (Louise Elisabeth Simon-Dimanche). Осевшая в Москве парижанка не была матерью его детей, да и вообще единственной женщиной ветреного барина. Роковой женщиной Луизу сделала ее собственная смерть. Точнее убийство Луизы едва не превратила Сухово-Кобылина в каторжника, но сделала успешным драматургом.

Фото:

Знакомство Луизы и Александра состоялось в парижском ресторане "Пале-Рояль" в 1841 году. Крестник царя Александра I, названный так в его честь, с бокалом шампанского и газеткой Charivari ("Шаривари" буквально: "Кошачий концерт") в кармане жилета он подошел к столику, за которым сидела Луиза, и любезно раскланявшись предложил тост "за очаровательных французских женщин" в ее лице. Биограф Сухово-Кобылина писатель Владислав Отрошенко сообщает о Симон-Деманш: "В тот вечер она, как обычно, скучала за ужином с пожилой дамой, унылой подругой-наставницей, из тех, что неизбежно прилепляются к молодым и одиноким девушкам, обойденным судьбой".

Александр Васильевич — столбовой дворянин, хранивший в своем домашнем архиве указы царей Иоанна Грозного и Петра Великого "на жалованные роду Сухово-Кобылиных города и села", был наследником крупнейших в России чугуноплавильных заводов на Выксе, хозяином тысяч крестьянских душ, трепетавших при виде своего сурового барина, "бивавшего из собственных рук", владельцем обширных родовых имений в пяти губерниях Российской империи. Род Сухово-Кобылиных выводили к боярину Андрею Кобыле — общему с Романовыми предку. Белокурая с голубыми глазами Луиза — дюжинная парижская модисточка, все состояние которой составлял небольшой гардероб с недорогими туалетами и 400 франков наличностью.

Смуглый красавец и богач сходу покорил сердце Луизы. Александр блистал перед молодой женщиной остротами на четырех европейских языках — французском, английском, итальянском и немецком, на которых бегло разговаривал. Что касается русского, то люди близко знакомые с Сухово-Кобылиным утверждали: "Его острого, как бритва, языка боялись многие, не исключая всемогущего в то время генерал-губернатора". Но Симон-Деманш родного языка своего кавалера тогда не понимала.

По окончании философского факультета Московского университета в 1838 году, в котором он был среди его лучших студентов, Александр Васильевич выехал в заграничное путешествие. Год он прожил в Италии, где "на высотах Альбано зачитывался Гоголем до упаду". Затем два года изучал философию Гегеля в Германии. И в 1841 году оказался в Париже, тут его интересовали главным образом театры. В парижские театры Александр водил и свою модисточку, удивляя бойкую мадемуазель своим знанием города и местного арго, когда приходилось с бою брать билеты в кассах дешевых бульварных театриков, где место в партере стоило два франка и где на афишах стояло неизменное добавление: "Шутка, пародия, шарж". Сухово-Кобылин, будущий автор одной из лучших русских комедии "Свадьба Кречинского", предпочитал балаганы, где давали народный фарс, аристократическому "Одеону", куда ездили пэры Франции и королевская фамилия.

Уезжая домой, Александр Васильевич пригласил Луизу в Россию: "Я помогу вам найти отличное место. Я дам вам рекомендацию к лучшей портнихе Москвы". На прощание он написал на французском языке рекомендательное письмо мадам Мене, хозяйке модных магазинов на Кузнецком Мосту, и приложил к нему тысячу франков "на дородные издержки". Попрощавшись, он весь путь сожалел, что не уговорил Луизу ехать с ним в Москву сейчас же.

Читайте также: Добровольный гарем президента Кеннеди

Утром 6 октября 1842 года в воды Финского залива вошел пароход "Санкт-Петербург", следовавший из Гавра. В каюте первого класса находилась 23-летняя Луиза Симон-Деманш, которая в таможенных документах записала себя вдовой, хотя замужем никогда не была. Сперва Луиза осталась в русской столице и устроилась модисткой в магазин портнихи Андрие на Невском проспекте. Спустя год, пишет Владислав Отрошенко, "она станет известной московской купчихой, компаньонкой и поверенной в коммерческих делах семейства Кобылиных, владелицей бакалейных лавок на Неглинной и винных магазинов в Охотном Ряду с капиталом в 60 тысяч, с апартаментами в доме графа Гудовича, с загородным особняком в Останкине, с многочисленной прислугой, рассыльными и экипажами".

Александр Сухово-Кобылин, титулярный советник канцелярии военного генерал-губернатора Москвы графа Арсения Андреевича Закревского, перед которым дрожали городские обыватели, позволял себе дерзко шутить насчет своего начальника. "В так называемой зеленой комнате Английского клуба, в которой собиралась избранная публика — молодые люди из самых знатных семейств московского дворянства, он в открытую называл Арсения Андреевича "венценосным рогоносцем". Жена Закревского Аграфена Федоровна, урожденная Толстая, двоюродная тетка Льва Николаевича Толстого, не отличалась верностью своему могущественному супругу. Она вышла замуж за Арсения Андреевича "условно", по настоянию императора. Закревская была женщина чрезвычайно обаятельная, сладострастная и эксцентричная. Презирая женскую добродетель, Аграфена Федоровна не заставляла своих поклонников страдать от безответной любви. Лица, посещавшие зеленую комнату, были записаны у Закревского в особую, зеленую же, книжечку. И все, что говорилось там, — а говорилось, как свидетельствуют современники, "нараспашку", — доносили Закревскому".

Александр Васильевич сумел восстановить против себя многих, а не только всесильного правителя Москвы. "Причиной этого была его натура — грубая и нахальная", — писал в мемуарах начальник Главного управления по делам печати Евгений Михайлович Феоктистов, который в молодости был домашним учителем у племянников Александра Сухово-Кобылина. "Этот господин, превосходно говоривший по-французски, усвоивший себе джентльменские манеры, старавшийся казаться истым парижанином, был, в сущности, по своим инстинктам жестоким дикарем, не останавливающимся ни перед какими злоупотреблениями крепостного права. Дворня его трепетала. Мне не раз случалось замечать, что такие люди, отличающиеся мужественной красотой, самоуверенные до дерзости, с блестящим остроумием, но вместе с тем совершенно бессердечные, производят обаятельное впечатление на женщин. Александр Кобылин мог похвастаться целым рядом любовных похождений, но они же его и погубили", — свидетельствовал Феоктистов.

Читайте также: Истории любви: сто жен Фиделя Кастро

Будущий глава цензурного ведомства Феоктистов также принадлежал к племени рогоносцев. Правда, в отличие от Закревской, Софья Александровна Феоктистова требовала платы за свои услуги. И немалые. Министр государственных имуществ Михаил Николаевич Островский, под началом которого служил Феоктистов, назначил его главным российским цензором. Как оказалось впоследствии, самым бдительным цензором, который кастрировал не только произведения Сухово-Кобылина, но и Льва Толстого, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Гаршина, Короленко и других. Александра Васильевича ненавидели не только обманутые мужья. Своим аристократическим лоском и чванством родовитого барина он раздражал друга студенческих лет, демократически настроенного Константина Аксакова, с которым, в конце концов, рассорился.

Зато не переставал водить дружбу с представителями московской "золотой молодежи" — повесами и игроками, среди которых были князь Лев Гагарин и двоюродный брат Герцена Николай Голохвастов. "Они с легкостью проматывали в три дня состояния, женились на богатых купчихах, чтобы на следующий день прокутить в столице все их приданое, делали предложения французским актрисам и, пользуясь их незнанием православных обрядов, заказывали вместо венчания панихиду, после чего счастливые француженки считали себя законными женами русских князей", — пишет в биографии драматурга Отрошенко.

Сухово-Кобылин арендовал для своей французской любовницы весь первый этаж дома графа Гудовича, находившегося в самом центре Москвы на углу Тверской и Брюсова переулка, в двух шагах от дома военного генерал-губернатора. Александр самолично занялся обустройством апартаментов Луизы, покупал туда мебель и отдал ей своих крепостных. Луиза приняла русское подданство и стала именоваться московской купчихой Луизой Ивановной Симон-Деманш. Сухово-Кобылин снабдил ее капиталом в 60 тысяч рублей серебром и открыл на ее имя торговлю шампанскими винами со своих заводов, находившихся в селе Хорошеве под Москвой, а также мукой, медом, патокой и другими бакалейными товарами, поставлявшимися из его родовых имений. За восемь прожитых в Москве лет Луиза так и не выучила русский язык. По примеру своего любовника пылкая француженка была скора на расправу и била почем зря прислугу. Иногда она бивала крепостных девок за то, что те не понимали ее ломаного и невразумительного русского языка.

Луиза вскоре взяла в свои руки управление многими коммерческими делами Кобылиных, которые ей полностью доверяли. Однако жениться на умной, но "безродной иностранке" этот потомок тевтонского рыцаря Андрея Кобылы и последний представитель рода Сухово-Кобылиных не желал. Аристократ старался скрыть свою связь с Луизой и никогда не появлялся вместе с ней в обществе и не представлял друзьям или знакомым. Случались между любовниками крупные размолвки. Луиза ревновала своего возлюбленного, прекрасно осознавая власть его над слабым полом и многочисленные романы ее Cher Alexandre - "любезного Александра". В ответ на страстные письма своей пассии, Сухово-Кобылин посылал ей со своим камердинером короткие и сдержанные записки, в которых называл ее в шутку "маменькой". Иногда Александр Васильевич прибегал к эвфемизмам и иносказаниям, когда приглашал Луизу приехать к нему "пить чай" или "пронзить кастильским кинжалом". Позже это сыграет с ним жестокую шутку.

"Луиза стойко сносила неверность возлюбленного, прощая ему измены и мимолетные увлечения другими женщинами, — пишет Владислав Отрошенко. — Но вот в 1850 году у нее появилась соперница — Надежда Ивановна Нарышкина, урожденная Кнорринг. Эта женщина засияла яркой звездой в московском свете. Она многих сводила с ума. Хотя она и не отличалась какой-то особенной красотой. Напротив, была, по словам современников, непривлекательна внешне — небольшого роста, рыжеватая, с неправильными чертами лица. Но она обладала блестящим остроумием, держалась уверенно и непринужденно, была обаятельна, грациозна и властна".

Нарышкина по уши влюбилась в светского льва Сухово-Кобылина. Используя в качестве посыльного своего супруга Александра Григорьевича Нарышкина, Надежда забрасывала любовника страстными письмами, в которых "ревновала, просила, злобствовала". Вернувшись осенью из подмосковных имений в Москву, Луиза узнала о связи Александра с дамой из высшего света и впала в отчаяние. Горничная Луизы показала на допросе, что ее хозяйка, ревнуя Сухово-Кобылина к Нарышкиной, пошла к ее дому на Сенной и "все кружилась возле дома той Нарышкиной, высматривая, не там ли барин, и где он сидит". Однажды, увидев Симон-Деманш, которая заглядывала в окна с противоположного тротуара, Надежда Ивановна подозвала ничего не подозревавшего Кобылина, отодвинула портьеру, и целовалась с ним на глазах у ревнивой француженки. Александр Васильевич, как ни в чем не бывало, продолжал слать Луизе игривые записочки, подшучивая над своей "маменькой". Ее последнее письмо к нему заканчивалось припиской: "Вероятно, Вы уже скоро не услышите обо мне в Москве".

Вечером 7 ноября, накануне Михайлова дня, Луиза исчезла. Александр Васильевич был в это время на балу у Нарышкиной и остался там ужинать. Кинулся ее искать лишь на следующий день.

10 ноября 1850 года началось следствие об убийстве Симон-Деманш. Ее тело обнаружили за Пресненской заставой на Ходынском поле. "Обер-полицмейстеру Москвы генерал-лейтенанту Лужину. Врач Тихомиров докладывает. Наружный осмотр убитого тела обнаружил, что кругом горла на передней части шеи, ниже гортанных частей, находится поперечная, с рваными расшедшимися краями, как бы прорезанная окровавленная рана, длиною около трех вершков (13, 34 см — ред.). Кругом левого глаза опухоль темно-бордового цвета. На левой руке, начиная от плеча до локтя, по задней стороне сплошное темно-багровое с подтеками крови пятно и много других пятен и ссадин. Начиная от передней части верхних ребер до поясницы и во весь левый бок находится большое кровоизлияние, причем седьмое, восьмое и девятое ребра этой стороны переломаны, а десятое — даже с раздроблением кости". Эти жуткие подробности нужны, чтобы понять, мог ли блестящий барин так зверски убить свою любимую.

"Сухово-Кобылин охладел к француженке, — болтали в московских клубах, — и заменил ее новым предметом страсти. Француженка была крайне ревнива. 7 ноября вечером она, придя неожиданно на квартиру Кобылина, застала там Нарышкину. Между двумя соперницами произошла бурная сцена, пылкая француженка оскорбила Нарышкину действиями, ударив ее по лицу. Не менее пылкий Кобылин схватил тяжелый канделябр с камина, пустил им во француженку и убил. Он призывает своих крепостных и, подкупив их деньгами и обещанием выдать вольную, убеждает принять вину на себя, обещая сверх того свое покровительство и заступничество перед судом".

Александра Васильевича знали как карточного игрока, умевшего напускать на себя спокойствие и блефовать на неудачной карте, поэтому в его отчаяние не верили. "Грозный хозяин Москвы", как называли Закревского, припомнил шутнику его перлы, над которыми гоготали в зеленой комнате. Граф распорядился "установить за всеми действиями отставного титулярного советника Сухово-Кобылина надзор тайной полиции". Им было дано разрешение на допрос Нарышкиной. Александра Васильевича арестовали, а Надежда Ивановна после первого же допроса тайно покинула Россию, предупредив только Кобылина. Когда обнаружилось убийство Деманш, Нарышкина была беременна и 3 июня 1851 года в Париже родила дочь. В память о погибшей француженке родители назвали девочку Луизой. Луиза Александровна носила фамилию Вебер, много лет спустя, император Александр III дал разрешение на официальное признание дочери Сухово-Кобылина. После рождения дочери Надежда Нарышкина вышла замуж за Александра Дюма-сына, они и растили Луизу. Александр Сухово-Кобылин часто их навещал и дружил с младшим Дюма. Кроме встреч и переписки, Кобылин и Дюма вместе готовили текст "Свадьбы Кречинского" для постановки в парижских театрах.

Первую часть своей трилогии Сухово-Кобылин задумал писать во время своего первого ареста. Предварительные наброски некоторых сцен "Кречинского" сделаны им в начале 1852 года. Вызовы в полицию, допросы и хождения по департаментам мешали творчеству, а тюремное уединение ему способствовало. Так на свет появилась пьеса, которая не предназначалась для сцены, а лишь приносившая радостные часы забвение ее автору, но которой было суждено с триумфом выдержать тысячи постановок.

"Богом, правдою и совестью оставленная Россия — куда идешь ты — в сопутствии твоих воров, грабителей, негодяев, скотов и бездельников?" — риторически вопрошал Сухово-Кобылин, всеми фибрами души ненавидевший чиновников, которых презрительно называл "челядью". Теперь нам хорошо известен ответ, куда шла и мчалась Россия — навстречу революции. На смену ворам и грабителям всегда приходят разбойники и палачи. Свои дни Сухово-Кобылин закончил во Франции.

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"