Что взять с ЕС, если даже его святыни в упадке

Сейчас часто приходится слышать о том, что Европа уже не та, ее культура размывается, а во всем этом виновата политика ЕС. С этим, увы, не поспоришь. Где же сегодня можно прочувствовать дух Старого Света, если даже монастыри Европы переживают тяжелые времена. Об этом рассуждает автор Pravda. Ru во Франции Николя Бонналь, побывавший в монастыре Гранд-Шартрёз.

Фото: Источник фото: REX

Монастырь Гранд-Шартрёз был основан Святым Брюно почти тысячу лет назад, это одно из святейших и важнейших мест для духовной жизни западного христианства. Множество раз обитель вдохновляла Бальзака и иных писателей. Сегодня монастырь в агонии, потому что никто не пришел на смену слишком старым монахам, и французская культура уже больше не христианская.

Я возвращаюсь во Францию, чтобы поприсутствовать на одном бракосочетании и повидать моего дядю, который служит монахом в монастыре Гранд-Шартрёз.

И вот я во Франции… Деревеньки ветшают и беднеют, села, если мне позволят так сказать, становятся "нордическими". Африка оккупирует наши полуразвалившиеся пригороды, а англичане, бельгийцы, голландцы, немцы и скандинавы покупают наши поля под паром.

Добрался до монастыря Гранд-Шартрёз… Осталось лишь тридцать монахов, а в век правления Людовика XIV их было около двухсот. Вот уже сорок лет, как я приезжаю сюда, и за сорок лет я видел лишь ухудшение общего положения дел.

На память приходят слова барда Тальезана: "В каждом бедствии нужен выживший". А бедствия идут одно за другим. Ушла от нас прекрасная сестра Одилия, которая умерла после того, как ее собственный монашеский орден выставил ее с работы в монастырской гостинице.

Монахи пребывают в своем мире, если они, конечно, являются истинными монахами (так, во Франции существует 425 монастырей, в которых можно заниматься духовным туризмом), а мир на них, монахов, наступает: то нужно начинать реставрационные работы, то в обители устанавливают лифты.

Монахи Гранд-Шартрёз выжили во время смертельных атак протестантов из Изера, в самых трудных климатических условиях, они пережили надругательства революционеров, охоту на франкомасонов, — и каждый раз они поднимались.

Однако они не смогли выстоять пред лицом потребительского общества и социал-демократии, которая перекрашивает их стены. Ведь общество, которое вскармливает ребятишек зловонными играми, покемонами и пищевыми отбросами, пожинает то, что посеяло.

Мне сказали, что один монах хочет меня видеть. Этот брат — испанец, баск из картезианского монастыря в Бургосе. Он хочет поговорить на своем языке — idioma. Тут же он обращается ко мне на "ты" и сообщает мне, что это общество вовсе не "неоязыческое", оно антихристианское, вот и все. И управляет им князь мира сего. Сестра-итальянка (в гостевом доме, окруженном буками) с мягкой грустью соглашается с ним.

Мой отец хочет все снять на камеру: мы проходим перед жилищем привратника и идем к монсеньору Габриэлю, который в обители вот уже шестьдесят лет. И вот впервые мы обмениваемся словами и идеями.

Габриэль возвратился в монастырь вместе с картезианцами в 1941 году. Его раздражает антиамериканизм части правых католиков, которые, кажется, предпочитают исламизм. Затем он затрагивает свою любимую тему, свою любимую лошадку, как говорит уважаемый отец-настоятель, — речь заходит о григорианской музыкальной нотации.

В течение нескольких минут передо мной проносятся видения абсолюта и изначальное знание: слово, мелодия, звуковая архитектура, "синархия" форм, как говорит он. Я пытаюсь конспектировать, не понимая, однако, всех технических нюансов этой ученой конференции, в которой религиозное искусство смешалось с латынью и греческим, соединились математика, архитектура и музыка.

Габриэль восходит к греческим истокам церковного знания. И нет больше надобности в дао, в буддизме, ни в чем. Если бы Запад только послушал этого ангела традиционного христианского знания, который лишь одним взмахом руки разметает все сомнения, которые интеллектуалы построили в отношении католической иерархии.

Низкий аккорд мужского рода, а высокий — женского. Неужели греческие монахи, правда, ничего не знали об инь и ян? А эти гармонические числа, вдохновленные архитектурой: ионическая и дорическая гаммы? И архитектура оказывается застывшей музыкой. А числа — это скелет музыки.

Неужели же Габриэль так и умрет, не раскрыв своего секрета? Смиренный Габриэль передаст Мадонне права преподавания музыки?

Никогда еще железный век Гесиода не казался мне таким длинным и тяжелым. На пути в гостиницу мне попадается дом Марселина. Он сильно мучается от двух перенесенных операций. Он страдает с улыбкой, как разумный христианин. Он беседует со своим мастером на все руки Ги.

В монастырях мне не спится. Этим вечером я читаю Фому Аквинского. Он задает вопросы, отрицает, дискутирует, приходит к заключениям.

У него заимствовали абсолютно все: Декарт, Спиноза, Кант и другие. Такое чтение успокаивает в наибольшей степени. Он объясняет, что отчаяние приходит от слишком большой разочарованной надежды. Позднее это повторит Бернанос: современный мир разочаровывает, как и обещания Сатаны в раю. Чтение Фомы придает мне сил, он — это та твердая пища, о которой писал Святой Павел.

Я уже говорил, что дьявол виртуален, он не может к себе прикоснуться. Следы от ран можно потрогать, пищу можно попробовать. Святой Дух же — это дыхание, которое делает из нас мужчин и женщин, наполненных и излучающих энергию, как это видно в том испанском монахе, что в 75 лет в монастырских садах восемь часов в день обрабатывает землю, не задавая вопросов своему ревматологу.

Читайте также: 

14 июля - праздник линчевания Родины

Эйфелева башня - развязка мрачной драмы

Хоббит против Нового Мирового Порядка