Анна Егорова: Как нестерпимое стерпеть?

— А что, Анна, маршалу Егорову вы не родня?

— Егоровых в России не меньше, чем Ивановых и Степановых.Из разговора в Кюстринском концлагере.

На государственном приеме в Кремле в честь 53-й годовщины Великой Победы она сидела за президентским столом... Ее сосед — спикер Госдумы Геннадий Селезнев заинтересовался военной судьбой героини. Она отвечала на вопросы высокого чиновника. Но, думаете, рассказывала лишь о себе? Как бы не так! Надо знать Анну Александровну. Всю свою удивительную и далеко не легкую жизнь она лишь единственный раз похлопотала о себе (об этом чуть позже), а так все больше о других, о друзьях-однополчанах, обиженных судьбой.

И на этот раз осталась верной себе и попросила председателя Думы помочь восстановить справедливость в отношении отважного летчика-истребителя Ивана Рубцова, дважды представлявшегося к званию Героя Советского Союза, но так и не получившего положенного ему высокого государственного отличия.

“Правда” в канун Дня Победы напечатала очерк об Иване Рубцове, а 16 мая через газету с открытым письмом обратился к президенту по поводу награждения фронтовика главный редактор.

Но это, как говорится, запевка к большой и поучительной жизни великой русской женщины.

Итак, Анна Егорова, по мужу Тимофеева. Она из прекрасной российской глубинки, из соловьиной тверской земли. Между Осташковом и Торжком затерялась в тверских грибных и ягодных лесах деревенька Володово. Там в большой крестьянской семье Степаниды и Александра Егоровых в числе шестнадцати детей родилась и она, Анюта, Нюра, Аннушка. В живых из шестнадцати остались и выросли восемь детей — пятеро братьев и три сестры. Всех, впрочем, поднимала на ноги мать, отец ушел из жизни рано.

Там Аннушка училась в начальной школе, а потом после четвертого класса ходила за знаниями в соседнюю деревню. И в осеннюю слякоть, и в зимнюю стужу, и в весеннюю распутицу пять верст туда, пять — обратно. Через поле, через лес. В пятый класс из деревни ходило семеро ребятишек. В шестой пошли только двое — Аня да Настя Рассказова. Учились во вторую смену, домой возвращались затемно. Зябко, страшно. Но учиться, познавать мир было страсть как интересно. И свой край Анна познавала в школе с увлечением.

Деревня Прямухино. Говорят, ее с парком и имением основали еще при Петре I. А в конце XVIII века тут поселился дипломат, доктор философии, поэт и переводчик А.М. Бакунин. Но прославил деревню не он, а его старший сын — в молодости артиллерийский офицер — знаменитый во всей России и Европе Михаил Бакунин. На Бараньей горе (правильнее-то Браньей: тут была брань, битва с татарами) бывали Николай Рерих, а позже Константин Юон. Оба мастера запечатлели на своих полотнах здешние живописные места.Районному центру имя Кувшиново дали местные купцы-фабриканты Кувшиновы. Юлия Кувшинова провела от Торжка к поселку при бумажной фабрике железную дорогу. Построила вокзал, больницу, две школы, народный дом, детский сад. На фабрике для рабочих устроила бесплатный чай с баранками и дешевыми конфетами. После Октября 17-го отдала всю недвижимость советской власти. Бывали и такие капиталисты...

Анне Егоровой еще предстояло прославить свое родовое гнездо. И она сделает это. А пока она искала место в жизни после семилетки. Попробовала стать золотошвейкой — в Торжке с древних пор процветало это ремесло. Интересно, красиво, но юная душа просила большого действа. В Москве жил старший брат — Василий. Был он, если по-нынешнему, довольно ответственным чиновником, депутатом Моссовета. Аня поехала к нему. Хотела устроиться на учебу, да плакаты-призывы “Комсомолец — на Метрострой!” спутали все карты. И поступила комсомолка на строительство будущей станции “Красные ворота”, выучилась на арматурщицу.

И все бы хорошо, да новые плакаты по Москве: “Комсомолец, — на самолет!” И пошла комсомолка Анюта с такими же сорвиголовами —парнями и девчатами в аэроклуб метростроевцев. Приняли учлетами... А еще был рабфак, вечерняя школа.И ведь везде успевала. И все свои увлечения справедливо считала любимым и желанным делом. О, максимализм юности!...

Малые Вяземы. Полтора часа езды на пригородном с Белорусского вокзала. Аэродром метростроевского аэроклуба. Первое воскресенье июня. Раннее утро. Соловьиные трели над речкой Вяземкой. Кукушкины, с грустинкой, переклички над дальним лесом. Ясная, залитая солнцем голубень над головой. Погода, как говорят, в авиации, “миллион на миллион”. Полеты. Сначала с инструктором. Потом с командиром звена. И наконец с самим начлетом аэроклуба.

Летчик был что надо. Учил китайцев, привез оттуда ихний орден за отличную подготовку летчиков.

— Полет по кругу. Высота — триста метров. Посадка у “Т” на три точки, в ограничители, — командует Егоровой начальник летной части по переговорному устройству и демонстративно кладет руки на борта кабины.

Действуй, мол, сама, Егорова, а я здесь ни при чем.Ну что ж, сама так сама. Разбег. Взлет. Справа — Голицыно, Большие Вяземы. Слева — наши Малые Вяземы. Первый разворот. Малые Вяземы под крылом. Второй разворот. Третий. Четвертый. И посадка. Точно у “Т”, на три точки.

Самолет останавливается, начлет выскакивает из кабины — и к инструктору Мироевскому:

— Мешок с песком в первую кабину, чтоб Егоровой не скучно было...

Одна? Без инструктора? Первый самостоятельный полет... Она выполнила его на “отлично”. Девчонка с Метростроя обрела крылья. И только теперь отчетливо осознала, что нашла, наконец, истинное призвание. Небо. Пятый океан. Самолет... Любовь на всю жизнь. Прыжки с парашютом еще более укрепили эту любовь.

Большинство парней — выпускников аэроклуба отправились в военные школы летчиков-истребителей. Егоровой вручили единственную “женскую” путевку. В Ульяновскую школу летчиков ОСОВИАХИМа. Город встретил приветливо. Над Волгой, упираясь одним концом в Венец, сияла радуга. А был декабрь. Сданы экзамены, медицина дала добро, получено первое летное обмундирование: брюки, гимнастерка с голубыми петлицами, ботинки с крагами. К лицу высокой стройной девушке пришелся военный наряд. Подъем. Физзарядка. Завтрак. Развод на занятия. Вечером песня на вечерней прогулке перед отбоем. И учеба шла успешно. Но... Ох, уж это но!

— Курсант Егорова, к начальнику училища.

Вызвали прямо с занятия. Вошла, доложила. За столом несколько военных.

— У вас есть брат, Егорова?

— Пятеро.

— А Василий Александрович?

— Это наш старший брат. Депутат Моссовета, работник наркомата...

— Никакой он не депутат и не работник. Он — враг народа. Почему вы скрывали?

— Он не враг, он — коммунист.

Что же это такое? Василий в беде, а она этого и не знала. Хотела что-то еще сказать, но из-за стола долетело:

— Исключаем вас, Егорова, из училища.

Вот тебе и радуга над Волгой. Сдала обмундирование, переоделась в каптерке в свое пальтишко. Без копейки в кармане, но с паспортом, комсомольским билетом, метростроевским удостоверением оказалась за воротами летной школы. Одна, в незнакомом городе...

Пошла в горком комсомола, больше идти было некуда. Нет, не зря все-таки сияла в день приезда радуга! В горкоме выслушали и придумали. Если согласна, дадим тебе, Егорова, работу в трудколонии НКВД для малолетних правонарушителей. Будешь пионервожатой до очередного набора в летную школу. Брата твоего освободят, и все утрясется, не горюй. Не вешай носа, комсомолка.не вешала. Работой с ребятней увлеклась. Впервые там, среди малолетних картежников и карманников, курильщиков и матершинников прозвучал пионерский горн, забил барабан, и первые тридцать мальчишек в красивых галстуках со знаменосцем прошли в колонне ульяновцев в день первомайской демонстрации. Впереди колонны маршировала высокая долговязая красивая девчушка с КИМовским значком на отвороте кофты... Анна Егорова.

В школу опять объявлен был набор. Понесла заявление.

— Опять хочешь пролезть в школу? Проверяешь нашу бдительность? Зря, Егорова, ничего у тебя не выйдет.

Не выйдет? Поживем — увидим. Еще как выйдет. А пока домой. В Москве, с Казанского позвонила Кате, Васиной жене. Встретились, окропили друг дружку слезами. Оказывается, Васю обвинили в связях с английской разведкой. Его статью из “Экономической газеты” перепечатали англичане. А там якобы содержалась государственная тайна. 10 лет определила ему “тройка”... И сослали Василия в Сибирь, в тундру, на Таймырский полуостров...

Достало-таки злое эхо тридцать седьмого года добропорядочную семью Егоровых... Безжалостно ударило по Василию, рикошетом по Аннушке.

Куда деваться? В Метрострой? Сестре врага народа там делать нечего. А-а, куда глаза глядят. Однако решила поехать в Себеж, к брату Алексею. Не доехала. Сошла в Смоленске и опять, как в Ульяновске, постучалась в обком комсомола. Странные по нынешним-то порядкам были времена. Принял девушку сам первый. Выслушал, покрутил в руках ее документы.

— А что, Анна Егорова, может нашу смоленскую ребятню научишь планерному делу, ты ведь и летчица и планеристка.

— И парашютистка...

— Видишь, как хорошо. Соглашайся. Вот тебе на первых порах, до первой получки двадцать пять рублей. Бери, бери, рева, заработаешь — отдашь. Пойдешь на наш льнокомбинат счетоводом. Пока ты всхлипывала, я обо всем договорился. Поезжай прямо туда, вот адрес. Устроишься — и в аэроклуб. Ну-ну, вижу, согласна. Успехов тебе.

Мир не без добрых людей. Это она усвоила с юношеской поры. Однажды комиссар аэроклуба вручил ей путевку в Херсонскую школу летчиков ОСОАВИАХИМа.— Только учти, Анюта, там конкурс большой. Общеобразовательные предметы придется сдавать за среднюю школу.— Да не боюсь я сдам, — ответила Анна. — Зря, что ли, ходила на подготовительные курсы в пединститут?Конкурс был действительно огромный. Молодежь страны, окрыленная подвигами Чкалова, Громова, Гризодубовой, Осипенко, Расковой, валом валила в летчики и штурманы. С запада и с востока поднимались грозовые тучи войны, и молодые готовились во всеоружии встретить врага. В Херсоне Аня встретила ребят и девчат из Москвы и Ленинграда, Минска и Баку, Комсомольска-на-Амуре и Архангельска, Ташкента и Баку. Девчат принимали на штурманское, парней на летно-инструкторское.О старшем брате, по совету смоленского комсомольского секретаря, Аня на мандатной комиссии ничего не сказала. Приняли на штурманское.

2. Су-2 на штурмовик Приняли на штурманское

Война с белофиннами ускорила учебу. Штурманом аэроклуба Егорова уехала в Калинин. В Херсон к ней приезжал ее метростроевский друг Виктор Кутов. Они вместе работали на “Красных воротах”, вместе учились в Малых Вяземах. После окончания летного военного училища Виктор приехал к Анне с надеждой уговорить ее выйти за него замуж и увезти с собой в часть, на западную границу.

— Не торопи события, жених, — ответила Аня. — Окончу училище — сама к тебе приеду.

— Я тебя знаю. Тебя надо, как на Кавказе, силой в жены брать.

— За чем же дело стало? Займись, — шутливо ответила Анна.

Кутов уехал. Уехал навсегда. Они виделись в последний раз.

Летчик-истребитель Виктор Кутов, способный поэт и мечтатель, погибнет смертью героя в боях с фашистами на Северо-Западном фронте. И опять июньское воскресенье. Самое длинное в году. Первый за многие недели выходной. Всю зиму и всю весну аэроклуб готовил летчиков по спецнабору из призывников. С отрывом от работы и от учебы. С выплатой им стипендий.

Подготовили отличный контингент для ускоренного обучения в летных училищах. Итак, воскресенье. Чуть свет, с первым трамваем в сосновый бор— на девичник. Бор благо рядом, сразу за текстильной фабрикой “Пролетаркой”. Шесть девчонок: три Маши — Никонова, Пискунова и Смирнова, Тамара Константинова, Катя Пискарева и Аня Егорова...

Выходной. Берег Волги. Пароходы...

И вдруг с палубы одного из них суровый голос Левитана: “Война”.

— Все, девчонки, пора по домам.

Через час они все шестеро встретились снова. В горвоенкомате. Визит оказался напрасным.

Военком был неумолим:

— Нет приказа девчат брать в армию. На фронте и без вас управятся. Вам и в тылу работы хватит...

Каждый день она обивала военкоматские пороги. Все зазря. Терпения хватило на полтора месяца, когда ей стало ясно: без нее фронту не обойтись. Собралась в Москву. На вокзале провожала ее Маша Никонова, авиамеханик самолета Егоровой. Муж ее, танкист, умирал от тяжелых ран в одном из калининских госпиталей, и она дневала и ночевала возле него. Маша поцеловала на прощание Аню, своего аэроклубовского командира, и положила в карман ее гимнастерки серебряную монету.

— Вернешь мой талисман после разгрома фашистов. Аня пронесла талисман подруги через всю войну. И вернула его Маше. Но спустя много лет после войны. Маша считала Аню погибшей, она узнала об этом от родных Егоровой, получивших официальную похоронку. Но это будет когда-то, а пока Москва. Центральный Совет ОСОАВИАХИМа.

— Егорова? Ну что тебе от меня, Егорова, нужно? Была бы радисткой, санинструктором, я бы твою просьбу тотчас исполнил...

Полковник, судя по виду, смертельно устал. В кабинете его обступили разные люди.

— Нет и нет, Егорова. Возвращайся в Калинин, готовь кадры для фронта.

— Да поймите, нет аэроклуба. Эвакуируется он. А в тыл я не поеду. Мне там делать нечего. Я — опытный летчик и не менее опытный штурман.

— Ладно. От тебя, чувствую, не отвяжешься. Пошлем тебя не на фронт, это дело военкомата, а поближе к фронту. Поедешь в Донбасс, в Сталино?

— Пишите предписание. Поеду.

В сталинском аэроклубе никого не оказалось. Все эвакуировались. Побродила по опустевшему городу, забрела в театр. Давали “Кармен”. Финал у спектакля был неожиданным. На самой высокой ноте знаменитой хабанеры вдруг умолк оркестр. Дирижер, обратившись к залу, извинительно сказал:

— В городе воздушная тревога. Прошу всех спуститься в бомбоубежище.

Оттуда Аня вернулась в пустое помещение аэроклуба. Не раздеваясь, не зажигая света, обосновалась на конторском диване и уснула, как убитая. Разбудил ее стук в дверь. Вошел военный летчик с тремя кубарями в петлице. Старший лейтенант.

— Вы кто? Мне начальник нужен.

— А вы кто? Мне он тоже нужен. Я из Москвы, летчик-инструктор, получила сюда назначение, а тут никого нет.

— Незадача. Я с фронта, за летчиками приехал...

Короче, все сложилось, как надо. “Старлей” Листаревич на своем пикапе привез Егорову в 130-ю отдельную авиаэскадрилью связи Южного фронта. И на третий день пребывания на фронте младший лейтенант Егорова получила, понятно после проверки техники пилотирования, знания матчасти личный самолет. Не истребитель, не пикирующий бомбардировщик, а самый что ни на есть простой из фанеры и перкаля У-2, переименованный позже по имени конструктора Поликарпова в ПО-2. А в просторечии “огородник”, “кукурузник”, “уточка”.

...Мы сидим с Анной Александровной в ее просторной квартире в метростроевском доме, что возле Москворецкого рынка, и который час я слушаю, удивляясь ее памяти и красноречию, рассказ о мужестве и любви к Отечеству. Почти неслышно шуршит лента диктофона, стараюсь не упустить ни одной детали яркой жизни, запечатлеть ее в своем блокноте. И вместе с нею на этом небесном тихоходе лечу с секретным пакетом из штаба фронта в затерявшиеся за линией фронта в снежной замети кавалерийские корпуса генералов Пархоменко и Гречко.

-  Сажусь на вынужденную. Мотаюсь вдоль степных балок и русел рек, прячась от огненных очередей фашистских стервятников, охочих расправиться с невооруженным краснозвездным бипланом.

Привожу вместе с Аннушкой десятки дыр от осколков в матерчатой обшивке “уточки”, и механик Костя Дронов, осмотрев, прощупав десятки пробоин, непременно заметит:

“На честном слове опять прилетела, на одном самолюбии”.

И будет всю ночь клеить и штопать бока и хвост неутомимого труженика войны, чтобы к утру товарищ младший лейтенант, не отдохнув как следует, опять мчалась с пакетом или с высоким штабным генералом или с фельдъегерем в войска, на передний край, под вражеский огонь. Эскадрилья формировалась в Люберцах, и служило в ней много москвичей. Вдали от столицы они были с нею, с затаенным дыханием слушали по радио вести о ее героической обороне.

Аня часто получала письма от подруг с Метростроя. Оказывается, даже в самые тяжкие дни, когда фашисты стояли у ворот города, подземные работы в Москве не прекращались ни на один день. Это ли не вера в Победу, это ли не мужество москвичей? Хотелось быть похожей на них, активнее бить фашистов. Но чем бить, если на связном самолете даже пулемета не было?! Получила письмо и от Виктора Кутова. Писал, что летает на “маленьких” — так летчики называли истребители, что на его счету девять сбитых фашистов, что заслужил орден Красного Знамени и два ордена Красной Звезды.

“Встретимся после победы, любимая...”

Егорова решила стать штурмовиком, непременно штурмовиком, освоить бронированный, крепко вооруженный “летающий танк” ИЛ-2. В феврале сорок второго, в День Красной Армии младший лейтенант Егорова была награждена первым орденом — Красного Знамени. Последний вылет в эскадрилье связи. Ноябрь сорок второго. В огне Сталинград. И у них на Северном Кавказе жарко.

В районе Алагира ее атаковали “мессеры”. Пытаясь спрятаться от их очередей, она маневрировала аж между деревьями. Вправо, влево... А фашисты не отвязываются. Один заход, второй. Еще и еще. И вдруг правым крылом У-2 врезается в крону дерева. Удар, треск. И тишина...

Очнулась и не понять, как она тут очутилась, где же самолет? Доказательств, что ее атаковали фашисты, нет, а самолет разбит. На второй день, к вечеру, она заявилась в чеченский аул Шали, где располагался штаб 130-й АЭ. Доложила майору Булкину. Так, мол, и так, отправляйте хоть в штрафную роту, но разбила вдребезги машину. Командир разгневался не на шутку. Вмешался комиссар Рябов:

— Отправим ее, командир, в армейский учебный полк, пусть переучивается. На нее уже пять запросов из женского полка от майора Бершанской было.

Неожиданно заглянул Дронов.

— Не ругайте моего командира, товарищ майор, я самолет отремонтирую.

И ведь отремонтировал. Но без Егоровой не захотел оставаться в эскадрилье, добился перевода в истребительный полк механиком на Ла-5. И она недолго задержалась в УТАПе. Успела освоить истребитель И-16, легкий бомбардировщик Су-2. Но рвалась на Ил-2.

— Воевать на “летающем танке”? Не каждому мужчине это дано. Две пушки, два пулемета, эрэсы, бомбы в кассетах под крылом. А полеты над полем боев? Пикирование?

Она это знала и отвечала однозначно:

— Все понимаю. Но хочу бить фашистов на штурмовике.

Ее просьбам вняли. Через три дня она была уже летчиком 805-го штурмового авиационного полка. В истории штурмовой авиации в годы войны было всего четыре женщины. Аня одна из них. Вторая — Тамара Константинова, калининская подруга Егоровой. Как и Аня, она тоже станет Героем Советского Союза. Полк, получив новую боевую технику на Безымянке в Куйбышеве, прибыл в станицу Тимашевскую, ту самую, где жила легендарная женщина России — мать Епистиния, проводившая на фронт девятерых детей.

И началась боевая работа штурмовиков. Героическая работа. Тут фашисты после поражения под Сталинградом, в предгорьях Северного Кавказа решили взять реванш. Гитлеровцы, чтобы остановить продвижение советских войск, в спешном порядке оборудовали оборону на Тамани, так называемую Голубую линию. Для поддержки своих войск с воздуха фашисты сосредоточили на аэродромах Крыма и Таманского полуострова почти тысячу самолетов. Плюс еще двести бомбардировщиков на аэродромах Донбасса. В долгу и мы не остались.

На Кубань из резерва ставки прибыли три авиакорпуса. Здесь же воевали части 4-й и 5-й воздушных армий, авиация ЧФ и две дивизии авиации дальнего действия. Такого скопления самолетов на одном участке фронта военная история не знала. Развернулась жестокая борьба за господство в воздухе. И наши выиграли его. Дорогой ценой, но выиграли. Здесь в бескомпромиссной борьбе, в поту родилась слава Покрышкина, Речкалова, братьев Бориса и Дмитрия Глинков, Смирнова, Голубева, Крюкова, Рубцова, “ночных ведьм” из полка ночных бомбардировщиков майора Бершанской. Среди них была и подруга Ани — Герой Советского Союза Маша Смирнова, участница их калининского девичника в первый день войны. И снова отважных штурмовиков, боевых побратимов Егоровой.

...Каждый день полеты. На штурмовку переднего края, скоплений боевой техники за линией фронта, удары по морским транспортам врага. Лейтенант Егорова поблажек не знала. Все на всех поровну. И вылетов, и вражеских зенитных снарядов, и атак стервятников. Однажды комполка Козин на построении объявил:

— Есть важное задание нашему полку от командующего фронтом. Нужны девятнадцать человек. Добровольцы — три шага вперед.

Шагнул весь полк.

— Не получится, — улыбнулся Козин. — Майор Яшкин, — обратился он к начштаба, буду называть — записывайте фамилии для приказа.

Майор Керов! Комэск —вышел из строя.

— Сухоруков, Пашков, Егорова, Страхов, Тищенко...

Назвал девятнадцать. Всех их приняли комфронта Иван Петров и командарм 4-й ВА Константин Вершинин.

— Задание простое, — сказал комфронта, но по исполнению архисложное. Надо пройти над всей Голубой линией и поставить дымовую завесу. Наземные войска начинают ее штурм. Вершинин рассказал, как выполнять задание. предстояло лететь без воздушных стрелков, почти над землей. Без бомб и реактивных снарядов, пушки и пулеметы не заряжать. Вместо бомб на бомбодержателях будут подвешены баллоны с дымным газом. Нельзя маневрировать. Семь километров без маневра, по прямой, на предельно малой высоте. Впереди идущий выпустил дым, отсчитай ровно три секунды и жми на гашетки... Если кто передумал, скажите...

Не передумал никто. Над огнем, под огнем, среди огня и дыма они четко выполнили боевое задание. Возвратились все девятнадцать. Еще в воздухе услышали в шлемофонах: — Внимание, “горбатые”! Горбатыми называли штурмовиков. За кабину, выступавшую над фюзеляжем.

— Внимание, “горбатые”, все участники в постановке дыма награждены орденом Красного Знамени.