Людмила Булавка: почему в нас мало осталось от советской культуры

Стала ли советская культура элементом культуры современной, российской? Или умерла, забыли, бросили? Об этом ведущий Программы "Точка зрения" на канале "Правда.Ру" Саид Гафуров побеседовал с профессором Центра современных марксистских исследований философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, Людмилой Булавкой.

Читайте начало интервью:

— Советская культура перестала быть господствующей тенденцией. И не только она. Сегодня Экзюпери, Хемингуэй, Курт Воннегут уже не в тренде.

Их знают. Но не более. В советское время не знать, кто такой Хемингуэй, было стыдно.

Сегодня советская культура не является господствующей тенденцией. Сегодня рынок со всеми его сериалами, со всеми псевдовоенными фильмами, в которых, прошу прощения, бойцы выходят из боя, а на них глаженые гимнастёрки — всё это, конечно, псевдосимулякры искусства. Но советское искусство сохраняется. Оно сохраняется, и оно, как ни странно, за 30 лет не потеряло своего устойчивого интереса, привлекательности.

Другой вопрос, что сам человек постсоветский, особенно тот, кто каким-то образом вышел из советской культуры советской эпохи, он живёт в жутчайшем противоречии между необходимостью следовать законам современной жизни. А куда ты денешься? С другой стороны, между этими законами, дикими законами дикого капитализма и советской культуры. Надо человеку помочь. Конечно, это этическая ипостась.

— Как этика с эстетикой соотносится? Или эстетики без этики не существует?

— Скажу абстрактно. Понятия добро, истина и красота — эти понятия в их конкретном воплощении — это всегда триада одного целого.

— Снежная королева.

— Если нет добра, нет истины. А красота: если некрасиво, значит, что-то там не так с истиной. Красота становилась критерием состоятельности социалистической. Если этого нет, то нет.

— Я вижу проблему между культурой народа и культурой элиты. Причём культура элиты для меня неизмеримо выше культуры народа. То, что слушают в такси в маршрутных, то, что слушают в автобусе… Я тебе больше скажу: то, что поют эти все популярные рок-певцы, которых я знаю лично, я не могу слушать. А Россини я слушать могу.

— Есть проблема. Ты показал очень болезненную вещь. Дело в том, что люди, которые в силу своей профессиональной деятельностью хоть как-то связаны с культурой, с миром культуры (с наукой, с искусством — неважно), они, конечно, выбиваются. У них потребности, идущие не только от профессионального, может быть, от личностной взыскательности. Есть потребность в искусстве. Человек, который работает на рынке, продавая чайники, стиральные порошки и т. д., который на этом рынке зимой мёрзнет, вечером приходит замёрзший, уставший, ему бы полежать, у него ноги отваливаются от этой работы. Или таксисты, которые работают по 10 часов и т. д. У этих людей нет… Жизнь такова, деятельность такова, что она не рождает никакой потребности в высоком искусстве.

— Но большевики открыли двери Большого для рабочих и солдат…

— Более того, Наркомпрос решал проблему решал проблему красноармейских театров. Шли военные обозы, и в самом конце шёл обоз с этим красноармейским театром.

— То есть, грубо говоря, общество лишает их доступа, видимо, это по политэкономическим причинам. В советское время везде записи, везде классическая музыка звучала.

— Потому что большевики поставили задачу не просто доступа к культурным ценностям, не только вопрос освоения культуры, а вопрос творчества культуры. Вот почему Ленин даёт деньги на пролеткульт, на пролетарские клубы, рабочие клубы.

Даёт деньги больше, чем на высшую школу. Почему? Я занималась этими пролетарскими клубами. Я читала их сценарии. Это журналы 1918-1919-1920-х годов. Ничего там художественного особенного не было кроме цеха рабочих пролетарских поэтов. Я не говорю про Эйзенштейна, Мейерхольда.

— Этим занимались и Блок, и Есенин.

— Ходасевич читал лекции по искусству рабочим. Кстати, очень высоко отзывался о рабочих, об их отношении к знаниям и так далее. И Степун также. Я говорю о другом. Что большевики поставили задачу: рабочий должен не только иметь доступ, не только освоить, но ещё стать творцом этой культуры.

Культуры в широком смысле слова. Какие отношения будут строиться на заводе, на строительстве узкоколейки и т. д. А вот сегодня эти люди, которые обслуживают рынок, это не только они. Так называемые "эффективные менеджеры" — это вообще мне непонятно, что такое. Скажите, пожалуйста, а у них есть потребность прочитать Хемингуэя, насладиться Тютчевым, Блоком? Нет.

— Это воспитывается.

— Нет. Я имею в виду объективно: чем формируется интерес у людей, обслуживающих банки и т. д.?

— Воспитанием.

— Я не говорю об исключениях, которые вынесли эту потребность. Современным рынком она не формируется. Нет, они пойдут на спектакли Серебренникова, они пойдут на престижные выставки только для того, чтобы потом атрибутировать сам факт своего посещения как знак престижного образа жизни. Но потребности — не будут они об этом говорить. Потому что люди сегодня отчуждены от реальности.

А потом искусство — а зачем? Искусство важно, когда человек ищет ответа.

Сегодня вопрос один. Я могу закончить Оксфорд, МГУ. У меня вопрос: как мне попасть на то место, где я буду получать с гарантией и надолго большие деньги. Всё. Это вопрос не этический.

"Мне надо кормить семью", — он говорит. И что ты ему скажешь?

Парень с великолепными способностями не идёт в науку, потому что он понимает, что в науке он будет получать копейки, а ему семью надо кормить.

Вот поэтому у нас появился разрыв учёных 40-50 лет. Дыра образовалась, потому что ребята не шли в науку. Они шли в бизнес, в банки и т. д. Я хочу сказать, что потребность в культуре, конечно, подкрепляется личностными интересами, но только подкрепляется. А формируется объективной реальностью. А зачем? Сегодня этой потребности нет.

Беседовал Саид Гафуров

К публикации подготовила Ольга Лебедева