Михаил Андреев: "За "поэта-песенника" мог просто пришибить"

Михаил Андреев… Может, вы и не знаете, кто это, но его стихи для многочисленных исполнителей вы точно слышали. И вот он в гостях у "Правды.Ру".

Сергей Каргашин: Ты родился в Сибири, в небольшом поселке, но в 27 лет уже стал членом Союза писателей России. Чуть позже получил премию Ленинского комсомола. Сегодня твои песни знает каждый житель нашей страны. Может, не всегда знают в лицо, но так часто бывает с авторами. Вот, например, "Отчего так в России березы шумят…"

— "Отчего белоствольные все понимают?"

— Замечательные стихи, и песня получилась замечательной. У тебя с "Любэ" очень много песен.

— Песен 30, мы с Колей Расторгуевым считаем и сбиваемся. Есть песни для фильма "А зори здесь тихие", сейчас для кинофильма "Родные". Песня "Охота" в каждом охотничьем домике поселилась. "Там за синим утесом покосы" — в каждом доме культуры с подачи "Любэ" и Матвиенко.

— В больших городах до сих пор "Тополиный пух" звучит "Иванушек"… У "Белого орла" есть песня, замечательная совершенно — "Потому что нельзя быть красивой такой". Я даже знаю, кому посвящена.

— А я не знаю.

— Нет, а я вот знаю. Читал, что ты посвятил ее своей жене.

— Конечно. Моя ирония неуместна.

— Что для тебя сейчас первично — стихи или семья? Или это идет параллельно, одно другому не мешает?

— Здесь семья в широком смысле. Все мои стихи и даже исполнители — это члены моей семьи. А первая слушательница — жена Наталья. Она меня за ногу не привязывает к столу: "Пиши". Абсолютно свободное расписание. Что в голову придет, то и делаю.

— Если ехать в Москву, разлука — жена отпускает?

— Даже наоборот, это значит удача. Значит, я еду, например, на "Песню года". Вот она будет говорить: "Зайди в церковь к Матроне, поклонись ей, масло молитвенное привези". Такие маленькие поручения.

— В твоей жизни поэзия — смысл жизни, но еще охота, лыжи. С годами страсть не притупилась?

— Притупилась. Я с отцом ходил на охоту. "И трава на цыпочках встает, чтоб раньше всех увидеть солнце". Это я видел, когда еще не умел ни читать, ни писать, а только косил сено. Потом покосы, картошку копаешь, а потом на охоту идешь. И так из года в год. Охота, конечно, привлекает, но уже с фотоаппаратом.

— Видел фотографию, кстати, где ты с медвежонком. Как он тебе попался, что с ним дальше было?

— Это такое охотничье угодье, он без привязи бегает там. Сам прибился к людям, а маму его так и не нашли. А зима настала — ему сделали хорошую берлогу, и он до сих пор там живет.

— Твоя фраза: "Жить надо дома, а работать в офисе". Я правильно понял, что дом — это Томск, а офис — Москва?

— Москва — офис, да. Это все равно игра слов, дом — это очаг, какой-то вот лени, безмятежности, романтизма, какого-то безделья. Любви, воспитания людей. Матвиенко говорит: "Надо написать песню для фильма нового "А зори здесь тихие". Он уже снят, смонтирован". Елки-палки. Вышел просто из дома, два раза вокруг прошел. И строчки родились в голове.

А зори здесь тихие-тихие,

Бинтами туманов покрытые,

Багрянцем озёра горят.

А зори здесь тихие-тихие.

Как яблони соком налитые.

И солнце как в лапах шмеля.

Люди в жизни поэта

— А как ты встретился с Игорем Матвиенко? Я считаю, это историческая встреча.

— Это дано было. Тогда чтобы песня была, нужно было, чтобы один из авторов был в творческом союзе — как я. У Игоря была группа "Класс", и для нее я писал тоже. На телевидении он как-то затронул тему: вот мне бы поэта найти. И кто-то дал ему телефон мой томский. Я приехал к нему в Москву, и мы подружились.

Вот была у меня для него песня с фразой: "Мы с тобой губами малину в лесу обрывали". Попробовал так: сначала покарябал себе лоб, потом щеки, потом уши — до малины так и не дотянулся.

— Однажды тебе написал какое-то очень хорошее письмо Иосиф Бродский. Как это произошло?

— В Литературной газете были опубликованы мои и многих поэтов стихи. И знакомые мне передали: у Михаила Андреева есть какой-то баланс, баланс шероховатости, баланс такого прикосновения к миру. Такой неуклюжести. Вот это то, что надо. И он (я) в потенциале может развиться в хорошего гармоничного поэта. Дали мне его адрес, говорят: пошли ему еще стихи. А я говорю: "Да не буду даже адрес брать".

Однако все время об этом думал, все же взял адрес и послал стихи. И он в качестве письма прислал предисловие к моей книге. Его секретарь меня прямо поздравил, мол, Бродский вообще редко обращает внимание на какие-то стихи. И это были годы, когда покупали сахар мешками, девальвация была в месяц 30%. Я прямо не знал, что делать. И вот в тот день жена сказала: "Продолжай писать".

— Стихи профессионального автора, по идее, должны кормить? Там авторские отчисления, особенно с песен, были хорошие.

— Да, на самом деле.

— Потом СССР был разрушен, жить не на что.

— Еще как! Я нигде не работал, просто негде. На охоте птицу поймаешь, съешь ее дома, и все. Трудно очень было…

— Но потом РАО начало опять работать, какие-то авторские вроде стали приходить. Песня — это командное творчество. У тебя часто получалось, что суперслова, соответствующая музыка и исполнитель… Но были же и провалы — стихи очень хорошие, а какой-то композитор взял и написал плохую музыку?

— Не до такого, потому что я мог контролировать и работал с композиторами очень достойными. Они провала не допускали. Провал был психологический: если меня кто называл поэтом-песенником, я мог его просто пришибить. Эгоизм зашкаливал, я хотел быть именно поэтом. А Матвиенко мне говорит: "У тебя стихи… там много поэтичности. А нужно оставлять пространство для музыки. Поэтичному стихотворению не нужна музыка".

Может быть, хорошо, что я умел учиться. Не капризничал, а умел очень чётко понимать, что мне говорят. И я быстро понял, что такое песенный текст и поэтический текст. И я понял, что песенное стихотворение от непесенного отличается, как воспитанный ребёнок от невоспитанного.