Чаепития в Академии: "Бунт академиков"

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". Писатель Владимир Степанович Губарев побеседовал с действительным членом РАН, заведующим лабораторией Института земной коры СО РАН Феликсом Артемьевичем Летниковым. Ученый-геолог, по сути, был инициатором так называемого "бунта академиков". Речь шла об острых проблемах российской геологии.

Читайте также: Чаепития в Академии: Истина прекрасна и в лохмотьях!

Один из ученых признался:

— Мы называем академика Летникова "правдорубом".

— Это воспринимать как похвалу или осуждение? — поинтересовался я.

— Каждый думает по-своему…

Честно признаюсь: до нынешнего дня я не знаю, что именно означает "правдоруб", какой потайной смысл несет это слово, однако к академику Летникову я отношусь не только с великим уважением, но и огромной симпатией. Может быть, как раз потому, что он — правдоруб!?

Мы познакомились несколько лет назад во время Общего собрания РАН. Мне сказали, что меня разыскивает академик из Иркутска. Оказалось, это Летников. Он попросил помочь ему опубликовать Открытое письмо Президенту России в какой-нибудь из центральных газет. Он обращался в некоторые из них, но везде с ученого требовали денег, мол, его письмо — это реклама. Причем денег требовали в редакциях много. Почему-то там считали, что академики относятся не к рядовым гражданам, а к олигархам. Мне пришлось использовать все свои связи и опубликовать письмо ученых. Ведь речь шла о судьбоносных проблемах для страны.

Письмо Президенту, инициатором которого стал академик Ф. А. Летников, вошло в историю нашей науки как "бунт академиков". События, связанные с его появлением, случились в последний день общего собрания РАН, когда обсуждались структурные изменения в нашей Академии — создание новых отделений и выборы академиков-секретарей. Ф. А. Летников дождался окончания всех процедур, а затем обратился к своим коллегам с просьбой подписать коллективное письмо на имя Президента России В. В. Путина. Речь шла о геологоразведке.

Факты, которые привел своим коллегам академик Ф. А. Летников, у многих вызвали шок. Ученые давно уже догадывались о том, что положение с геологоразведкой неблагополучное — сигналов тому поступало множество! — но свидетельства известного в стране академика требовали немедленного принятия мер. Но что могут сделать члены Российской академии наук? У них осталось последнее "оружие" — обращение к президенту страны за помощью.

"Мы обращаемся к вам, как к гаранту безопасности России, с просьбой принять быстрые и эффективные меры по нормализации обстановки в сфере изучения геологического строения территории страны и прилегающих морских и океанических пространств, расширения фронта работ по восполнению минерально-сырьевой базы России, — пишут академики и член-корреспонденты РАН. — Со своей стороны мы готовы принять участие в работе любых государственных комиссий, которые, возможно, должны быть созданы для оптимального решения проблемы обеспечения стратегической сырьевой безопасности России".

Что же вызвало такое беспокойство ученых?

Академик Ф. А. Летников вернулся из экспедиции на север Иркутской области. То, что он увидел там, буквально потрясло его: ликвидируются поселки экспедиций, финансирование партий прекращено, разведка месторождений не ведется. По крупнейшим геологическим институтам, с которыми связана разведка и обустройство всех месторождений страны, нанесен "смертельный удар". Некоторые из них не получили ни одного рубля от Министерства природных ресурсов РФ, которое пришло на смену Министерства геологии. В институтах сотрудники отправлены в отпуска без содержания, их зарплата составляет от 300-500 рублей в месяц. В России завершается бойкая торговля природными ресурсами, которые скупаются, в том числе и иностранными компаниями, а люди, которые открывали месторождения и обустраивают их, нищенствуют…

Ученые подготовили аналитическую записку, специально предназначенную для государственных чиновников, в которой подробно определены все этапы работ по освоению природных ресурсов России. В частности, там подчеркивается, что "в 90-х годах прирост промышленных запасов стал стремительно снижаться в результате резкого сокращения поисково-разведочного бурения. После 1992 года, впервые за послевоенный период, прирост запасов не компенсировал объемов добычи нефти даже при ее снижении".

Создается, такое впечатление, что на территории России идут боевые действия, а потому нет возможности ставить новые вышки и вести бурение… Ясно, что такое невозможно в Чечне, но ведь есть еще и Арктика, и Восточная Сибирь, и берега Северного Ледовитого океана. За последние 20 лет дебит новых нефтяных скважин уменьшился более чем в пять раз, в том числе по Западной Сибири более чем в десять раз. Средний размер запасов новых месторождений снизился в семь раз. И все это — результаты ошибочной политики в использовании природных ресурсов России.

Письмо было опубликовано. Но, к сожалению, ответа так и не последовало — обращение ученых РАН затерялось в кабинетах чиновников. Поистине, бюрократические лабиринты в России не только бесконечны, но и неистребимы. Впрочем, аесть ли желающие их уничтожить?!

Об этом и многом другом и беседовали мы с Феликсом Артемьевичем Летниковым.

Я спросил ученого:

— Вы упомянули об экспедиции, в которой только что побывали. Почему зимой, а не летом?

— Когда лед на Байкале, то нам выгодней по "зимнику" проскочить в нужное место, забросить материалы и продукты. Все это оставляется у лесников или в каких-то определенных местах. А уже летом можно отправляться в экспедицию налегке… Но в этом году все лопнуло, так как финансирование полностью прекратилось.

— Это была постоянная экспедиция?

— Да, она работала шесть лет от Министерства геологии. Но теперь его ликвидировали, а чиновники Министерства природных ресурсов, куда передали геологоразведку, посчитали, что такие экспедиции не нужны. Аналогичная ситуация у нас в Бурятии, где у нас много лет работает подобная геологическая экспедиция — там идет разведка месторождений. Люди не уходили, держались из последних сил. И школы работали, и дети учились. Становилось иногда получше, когда приходили на помощь местная администрация и прежнее министерство. Потом начались работы по новой геологической съемке в двухсоттысячном масштабе. Специалисты воспрянули духом…

Я преподаю в университете уже двадцать лет, а потому вижу, как сразу изменилось настроение у студентов: они увидели перспективу, какой-то просвет. А то совсем поникли: придется идти после института в охранники или торговать на рынках. Тут же появилась интересная и важная работа. Геологическая съемка — дело ответственное: начали формироваться партии, пошло финансирование… И вдруг, разом все пошло под откос. Созданные нами коллективы остались без работы.

— Что же случилось?

— Те ребята, что пришли к руководству министерством природных ресурсов, создали "концепцию" (если ее можно так называть!), суть которой сводится к тому, что геологоразведку надо вести только вокруг уже открытых месторождений.

— Понятно, что это бесперспективно…

— Это просто глупость!…

— Может быть, имеет смысл пойти на прием к министру и откровенно с ним поговорить?!

— Он так и не принял двух ведущих академиков-геологов, директоров институтов. А ведь эти люди курировали многие десятилетия важнейшие направления в геологии. Их институты — это золото, платина, никель, другие ценнейшие металлы. В чем суть работы таких институтов? Мало открыть месторождения, их нужно грамотно разведать, определить размеры рудного тела и подсчитать запасы. Подготовка месторождений к эксплуатации требует весьма тонкой и очень квалифицированной работы.

Этим у нас занимались мастера мирового класса. Была отшлифована стройная система, которая позволяла за пять-шесть лет подготовить месторождения к эксплуатации. Я восхищался этими людьми. Это было настоящее искусство горных работ. В России всегда с уважением относились к горным инженерам, и у нас было чем гордиться, потому что это была знаменитая русская школа горняков. А люди, которые к ней принадлежали, были подлинные виртуозы.

— Почему вы говорите об этом в прошедшем времени?

— Над этими мастерами нынче просто издеваются! Любые фирмы на Западе платили бы им по четыре-пять тысяч долларов в месяц, а у нас им сегодня дают "пятьсот рублей в зубы".

— Что-то не верится…

— Я разговаривал только что с сотрудниками Института геохимии редких элементов. Именно они создали сырьевую базу по редким элементам в стране. Теперь им дали по 500 рублей в месяц и отправили в бессрочный отпуск… Неужели я это выдумываю?! Кстати, это были не рядовые сотрудники, а доктора наук. А раз такое положение в геологоразведке, то молодежь в нее не идет.

— Казалось бы, чиновники должны быть заинтересованы, чтобы геологоразведка процветала — ведь в этом случае страна будет богаче. Разве не так?

— Во власть пришли люди, которым интересы страны безразличны… Я полвека работаю в геологии, бывал в разных партиях, осваивал урановые месторождения. А потом вышло Постановление Совета Министров о создании танталовой базы, нужен был металл для авиации и ракетной техники. Геологи быстро решили и эту проблему… Подобных примеров множество… К чему это я говорю? Разные люди встречались на моем жизненном пути, были и негодяи, чаще — замечательные люди, но все они были профессионалами. На высокую должность иные и попасть не могли. Можно ругать коммунистов, ЦК партии, но там за профессионализмом руководителей отраслей внимательно следили.

Да и в промышленных отделах обкомов, где мне часто доводилось бывать, сидели знающие люди. Это была система работы с кадрами. Как в армии, нужно было пройти все ступеньки, чтобы занять "высокое кресло". И самое интересное, что система табелей о рангах, созданная Петром Первым, один к одному сохранялась при советской власти. Эта система была с внутренним контролем, а потому "каждый брал по чину". Она хорошо и точно описана Салтыковым-Щедриным.

— Значит, это и есть "тайна русской души"?!

— Можно итак считать, но что было, то было. И привилегии, и отпуска, и зарплата, — все было строго расписано. Все определялось положением человека, которое он занимал в системе. А потому он ее оберегал, сохранял и следил за ее надежным функционированием.

— И вдруг?

— Вот именно: система была в одночасье разрушена! И теперь чиновник, приходящий во власть, знает, что у него перспектив нет, а потому надо взять сегодня, потому что "завтра" у него может и не быть. Я их, таких чиновников, навидался за последние годы, по мере сил с ними воевал…

Из "Исповеди": "Я за время своей работы поражался такому феномену как ненависть чиновников к ученым. Тем более, к одаренным ученым. И, проанализировав ситуацию, я думаю, что дело заключается в том, что это начинается еще со школы. Будущие ученые отличаются ярким, интересным характером, светлым умом, быстро схватывают все на лету, являются лидерами в классе и сразу занимают определенные интеллектуально лидирующее положение. Остается публика ни туда, ни сюда. Сплошные троечники или четверочники, личности неяркие, неинтересные, не способные на поступок. В классе они находятся ниже среднего уровня. Это как раз будущие чиновники. Если талантливые люди в силу зова судьбы и интеллекта идут учиться, а потом — в науку, обрекая себя на незавидное, нищенское, но интересное существование, то чиновники заканчивают что-то кое-как, обычно то же институты. И в институтах тоже они находятся на позициях ниже среднего. И накапливается неприязнь к людям талантливым и одаренным уже буквально на инстинктивном уровне. Когда такой серенький видит талантливого человека, то у него поневоле против последнего возникает предубеждение и неприязнь. А потом случается метаморфоза. Ученые, талантливые люди в чиновники идти не хотят: для них это скучно, неинтересно, а вот эта серость туда и пролазит. И тут-то серость берет верх. Они начинают командовать, распределяют деньги, определяют судьбы научных учреждений и ученых, добираются до уровней министров, входят в правительство и так далее. И вот здесь многолетняя неприязнь переходит в ненависть к ученым, и стремление всячески гнобить ученых, лишать их денег, загонять в трудные ситуации — это месть за свою серость, за то прозябание, которое они испытывали в детстве и в зрелые годы. Это страшная категория людей".

— В геологии есть что воровать?!

— Геология — это поистине "золотая жила" для воровства. Раньше Министерство геологии торговало лицензиями. К примеру, реально лицензия стоит 50 миллионов долларов, однако ее продают за пять или десять. Понятно, куда идет разница… Мне рассказывал представитель крупной канадской фирмы, что от него потребовали 50 тысяч "зеленых" за то, чтобы именно этой фирме выдали лицензию на разработку одного месторождения. К удивлению нашего чиновника представитель фирмы отказался это сделать, так как если станет известно, что фирма дает взятки, на Западе с ней никто иметь дела не будет…

— Думаю, что таких "чистых" фирм, которые имеют дело с Россией, уже не осталось!

— И это естественно, потому что на природных ресурсах России наживаются огромные состояния. И тут уж мало кто не снимет свои "белые перчатки"… Наживаются не только на лицензиях, но и на продаже месторождений. Практически везде их цена занижена в несколько раз, так как взяточничество достигло невероятных размеров… И особенно это заметно на местах. Хорошо известно, что надо платить главе администрации района, прокурору, экологам и всем остальным, кто должен завизировать разрешение на эксплуатацию месторождения. Продажа природных ресурсов в стране поставлена на поток, и создана могучая система воровства и грабежа. Я уже сомневаюсь, что с ней можно справиться — слишком велика армия чиновников, которая обслуживает ее.

— Значит, старая система геологии была разрушена специально для того, чтобы создать "систему взяточничества"?

— Конечно. Старая система была разрушена, чтобы царствовала бесконтрольность. В советские времена было Министерство геологии и охраны недр. Я по миру поездил и знаю, как там все устроено. В той же Австралии, к примеру. Штат в Министерстве 58 человек. Их задача следить, чтобы кампании хищнически не отрабатывали месторождения. Все документы получают в этом министерстве, их основная функция — контроль и сохранение природных богатств для страны. В условиях рыночной экономики они стоят на страже интересов государства. У нас же задача перед Министерством совсем иная: дать возможность быстрее растащить то самое богатство России, которым начальство так любит кичиться. Причем прежде всего нужно ликвидировать контроль. И планомерно уничтожаются как раз те службы, которые его осуществляют.

— Об этом предпочитают в Москве не говорить?

— Акценты здесь смещены. И сделано это специально, чтобы нельзя было четко понять, что происходит в нашей области по стране.

— А если попытаться сформулировать главное?

— Начинать надо с минерально-сырьевой безопасности страны. Вторая проблема — охрана недр в условиях рыночной экономики. И третье: пересчет запасов. Помню, свою карьеру в геологии в 1956 году я начинал как раз с пересчета запасов. Это аксиома для геологии, для работы с природными ресурсами. У нас же в России в последние десятилетия такая работа не проводится вообще! Да, известны некоторые крупные месторождения, но что толку, если они находятся в глубине тайги и взять их трудно?!

А у нас сейчас только о них и говорят, мол, вот какая богатая Россия… Тут недавно слышал я доклад министра, в котором говорилось, что у нас много танталовых руд. А горно-обогатительные комбинаты один за другим закрываются, в том числе и те, где тот же тантал добывался. Да, геологи открыли давно ряд месторождений тантала, но осваивать их пока невозможно: нет транспортных коммуникаций, людей, социальных условий и так далее. Слова вроде бы звучат громко, а за ними пустота.

— А почему вы говорите именно о тантале?

— В последнее время, буквально за месяцы цены на тантал подскочили в мире почти в десять раз! Пошло четвертое поколение компьютеров, аккумуляторы сменили на танталовые, это и вызвало бум. Я был на Ульбинском комбинате, который мы отдали Казахстану, и его директор сказал, что получил только что шесть тонн танталовых руд из Колумбии на переработку. А ведь в Казахстане были открыты свои месторождения, и сейчас они переживают второе рождение… Кстати, в том же Усть-Каменогорске живет человек, к которому я с удовольствием поехал в гости. Он еле-еле сводит концы с концами, той пенсии, что получает, хватает только оплату жилья и электроэнергии.

А ведь именно он открыл три танталовых месторождения! Они приносят Казахстану миллионы долларов, а геолог мыкается в нужде. В общем, такая же ситуация и в России. Я знаю геологов за рубежом, которые открывали какие-то месторождения и с тех пор живут безбедно. У нас же люди, подарившие стране алмазы и тантал, уникальные природные кладовые, сегодня никому не нужны. А месторождения достались уголовным авторитетам, жуликам, олигархам. Думаю, что теперь открывать месторождения в России будут не скоро. Подорвана и интеллектуальная, и материальная база геологии.

— Можно ли этот вывод подтвердить конкретным примером?

— В Иркутской области было больше сотни буровых бригад. Это была та техническая база, которая обеспечивала перспективу. Теперь бригад нет, оборудование все растащили. Горнопроходческие бригады расформированы. А ведь там работали первоклассные мастера. Где они теперь?! На протяжении многих десятилетий создавался комплекс, который в одночасье был разрушен. Геологи работали непрерывно: открывали, разведывали, вновь открывали… А теперь все выставлено на продажу.

— Денег нет у государства. Может быть, иностранцы нам помогут?

— У меня есть очень яркий пример такой помощи. В Красноярском крае было открыто в свое время небольшое месторождение алмазов. Выставили его на продажу. Сразу же началась борьба между местными и московскими олигархами и зарубежными компаниями. Наконец, одна австралийская фирма приобрела лицензию. У чиновников ликование, мол, теперь рабочие места откроются, деньги в район пойдут из далекой заморской страны.

Впечатление такое, что теперь все местная рать будет купаться в долларах, пусть даже австралийских. Год проходит, два, три… А потом выясняется, что компания дала рекламу на весь мир о том, что они купили алмазные россыпи в России. Их акции тут же пошли вверх. Те небольшие деньги, что они затратили на нашу лицензию, многократно себя оправдали. Конечно же, фирма и не думает осваивать это месторождение… И такие ситуации у нас сплошь и рядом. Зарубежные фирмы "снимают пенки", а все остальное их не интересует.

— Естественно, осваивать Сибирь вместо нас они не будут!

— Но с нашей помощью они просто забирают огромные богатства, которые там есть. Нужно ли еще приводить примеры?

— Что-то непроданное еще есть?

— Кое-что есть, но очень немного.

— Почему же не продали?

— Сопротивляются местные власти и местные олигархи.

— Только поэтому?

— Других ограничений нет. Все так устроено, что местным властям продавать выгодно — в этом случае хоть какие-то деньги идут в бюджет.

— Казалось бы, люди вокруг месторождений должны жить хорошо. Почему же это не так?

— Во-первых, отрабатывают не все месторождения — "снимают сливки". Во-вторых, бизнесмены всячески уходят от налогов, чаще всего попросту не платят их. И, в-третьих, у иностранцев совсем иное отношение к социальной сфере. Купили канадцы крупное наше месторождение, на следующий день к хозяину приходит местный начальник и просит денег, мол, крыша в детском садике течет, насосы на водокачке вышли из строя… А ему в ответ: куплено месторождение, а не поселок, где живут рабочие, разбирайтесь сами. Новые хозяева отрабатывают объект, берут там золото или что-то еще, и все. Ни доллара в социальную сферу они не вкладывают.

— Ситуация коренным образом изменилась?

— Теперь мы должны избавляться от многих прежних представлений. В частности, от иллюзии, что в России есть все. Это не так. К примеру, для металлургии нужен марганец. Его месторождения остались в Грузии, на Украине и в Казахстане. Мы остались без марганца. Казалось бы, министерство должно все силы бросить на решение этой проблемы. В Иркутской области есть перспективные районы. Я предлагаю: "Нужно создать программу "Марганец". Молчание… Аналогичная ситуация с хромом. Есть одно перспективное месторождение в Читинской области, но опять-таки ничего не делается…

Казахи же заломили жуткие цены за хром, и его приходится покупать, так как металлургия без него не может… Но ведь достаточно сконцентрировать усилия на этих направлениях, и проблема марганца и хрома будет решена. Этим должно заниматься министерство, и никто другой. Ситуация коренным образом изменилась бы, потому что вокруг добычи марганца и хрома сразу же образовалась и социальная сфера, и нормальная обстановка. Понятно, что проще тратить валюту на закупку марганца и хрома за рубежом, благо, тут и своровать сподручней. Такова психология временщиков, а именно они царствуют нынче в России.

— Может быть, все-таки краски вы сгущаете?

— Как азиат, я привык смотреть на происходящее философски.

Из "Исповеди": "Чиновники прибрали к рукам государство, прибрали к рукам деньги, опять стали во главе государства, начали руководить. И тут-то они ударили по ученым в полной мере. Почему так произошло? Если при коммунистах было противостояние Советского Союза и стран капиталистического мира, то страх руководящих коммунистических чиновников за то, что придут американцы и под радостные крики российского народа перевешают их на фонарях, определял их отношение к науке. Развитие науки было гарантом их безопасности. Нужно было создавать средства обороны, и поэтому они вынуждены были поддерживать науку и ученых. Когда произошло падение и распад СССР, и рухнула одна система, на смену пришла другая, все изменилось. Пришедшие к власти бывшие коммунисты, выкинувшие партбилеты, стали олигархами, капиталистами и крупными чиновниками-капиталистами. Дети их учатся за границей. Деньги их лежат там в банках. Страх перед пришествием американцев и других капиталистов прошел. И наука им стала не нужна, поскольку наука, как гарант их безопасности, уже не играет своей роли. Поэтому диктат этих чиновников, политиков по отношению к ученым усилился. Ученые попали в еще худшую зависимость от чиновников, и бедственное положение их стало всеобщим. Только до тех пор, пока все руководящее чиновничество не поймет, что их благополучие определяется развитием науки и ученых, ситуация в стране не изменится, потому что власть в стране захватили серые канцелярские крысы, которым кроме того, что сегодня украсть, сегодня пожрать, сегодня что-нибудь добыть, ничего другого не надо. Что будет завтра, послезавтра, их не касается. В любом случае, они сбегут к своим деньгам за границу, там, где учатся их дети, там, где вложены их деньги, где куплена их недвижимость. Это трагедия России".

Наш разговор с академиком Летниковым продолжился уже в Иркутске, куда я приехал летом 2008 года, чтобы познакомиться с Научным центром. Первым в Институте земной коры СО РАН, с кем я встретился, был академик Летников. В этот день он получил сигнальные экземпляры своей книги "Байки и беседы у вечернего костра". Первый экземпляр он подарил мне. Это была своеобразная "Исповедь" геолога. Жаль, что тираж книги ничтожен, и она окажется только у близких Летникову людей. "Достойных!" — как пояснил он. В беседе с ученым мне было интересно все: и научная судьба Летникова, и его взгляды на прошлое и будущее, и нынешняя ситуация в геологии в целом, и в геологоразведке в частности. Об этом я и расспрашивал Феликса Артемьевича. Он начал издалека:

— Я пришел на работу в 53-м году после окончания Щучинского горнометаллургического техникума. Это город Боровое. Прекрасное место, там сейчас у Назарбаева одна из резиденций. Но это к делу не относится… Итак, направили меня в Главзолото МВД СССР. Полковник Рожков ведал им. Что мне понравилось сразу: всех молодых специалистов на работу принимало все руководство "конторы". Захожу в кабинет. Портрет Берии на стене. За столом сидят управляющий, замполит, главный инженер и главный геолог. Все в погонах, кроме главного геолога. Ему из-за "пятого пункта" погоны были не положены — еврей не мог быть офицером ВМД. Я стою перед ними, подаю диплом, направление, показываю свои оценки. По геологическим дисциплинам у меня пятерки были, ну, а по остальным — "шаляй-валяй"… Управляющий говорит мне: "Имей в виду, что у нас все просто. Не хочешь — заставим. Не можешь — научим. Устраивает такая постановка дела?" Искренне отвечаю, что вполне! Это потому что мне сразу же сделали "царский подарок" — дали койку в общежитии и аванс… Я понял, что судьба улыбнулась мне. Через год я был уже начальником отряда.

— Сразу включились в работу?

— Конечно. Поехал в геологическую партию старшим коллектором, а потом техником-геологом. Оклад 770 рублей и десять процентов надбавка "за золото". И началась интереснейшая работа. В самых разных местах Средней Азии. Это и Гиссарский хребет, и Заравшан, и Памир, и многое другое. За пять месяцев я прошел великолепную школу. Ну, а наши начальники приглядывались: кто из нас на что способен. Меня аттестовали младшим геологом, назначили начальником группы, а уже на следующий год отправили на самостоятельную работу. Я заочно поступил в институт. А потом я попал на Урал.

Не хотел, но попал. Нужно было. Со сменой в шахту на шесть часов. Документировал выработки…Эта работа, требующая и физических нагрузок, и повседневной крепости духа, когда просто неохота влазить в брезентовую робу, наматывать портянки и надевать резиновые сапоги, и идти в шахтную клеть. Иногда приходится сидеть в шахтном дворе часами, ждать, пока тебя выдадут наверх. Когда поднимаешься наверх и видишь солнце, голубое небо, природу вокруг, возвращаешься на поверхность земли. Совсем другой мир, и чтобы ощутить это — нужно через все это пройти. И тем более, когда ты шесть или восемь часов находишься под землей, особенно, когда уходишь в выработки, которые уже пройдены — ни души. Занимаешься документацией, зарисовываешь. Здесь спасает только интерес к делу.

И развивается пространственное воображение. Если творчески относишься к делу, то идет профессиональное обогащение, получаешь много материала для понимания того рудного поля, в котором работаешь… В прошлом году приехал в те места. А там месторождение затоплено. Я местным начальником говорю, что здесь я шесть с половиной километров выработок прошел, все задокументировал. Что же теперь? Думают, как вновь начать работы. Все богатые руды забрали, а теперь и к бедным приглядываются. Другого выхода нет — земля-то богатствами не беспредельна, все ограничено, а потому разумно, по-хозяйски подходить к ней надо.

— Вот частник и должен об этом думать?!

— Это в теории. А на деле он лишь о собственных прибылях заботится. Я и возвращаюсь в прошлое, рассказываю о своем личном опыте, чтобы можно было до конца понять, что такое работа геолога, как формируется специалист, и что в конце концов должно получиться. Это реальная жизнь, а не рассуждения о ней.

Из "Исповеди": "Судьба была ко мне благосклонна, поскольку первое, что я увидел в книжном магазине, была "Занимательная геохимия" Александра Евгеньевича Ферсмана. Я еще не начал проходить химию в школе, но купил эту книгу, хотя жили мы бедно, мама дала денег — на книги она денег никогда не жалела. Я буквально проглотил ее как роман. И передо мной открылась новая страна, страна под название геохимия. Я перечитывал эту книгу много раз, она была со мной и в техникуме, и позже. По сути дела Александр Евгеньевич первый вдохнул в меня понимание геологии, геохимии как очень романтической науки. Этот ореол романтизма, который до сих пор окружает для меня геологию, является спасением в трудную минуту и в минуты усталости, и великим благом, когда ты занимаешься этой наукой и хоть понемногу отгадываешь ее загадки, внося свою лепту в те разделы, которые изучаются геологией, геохимией, петрологией, минералогией. То, чем занимаемся мы, изучающие эту планету".

— Вы искали уже не золото, а уран?

— Его в первую очередь… И уникальные месторождения были открыты. Огромные ураноносные провинции. Светлогорск, Грачевка, — названия на слуху у атомщиков. На 900 метров идет руда, причем это смола, а не те крупицы, которые собираются на юге Казахстана с помощью подземного выщелачивания. Богатейшее урановое месторождение! Нужен был уран, и геологи его нашли… К чему я это все рассказываю? Была система геологоразведки. Некоторые ее называют "сталинской". Не буду спорить с определениями, скажу о сути. На конкретном примере. Пробурили мы скважину, взяли образцы. Везу их за двести километров в лабораторию. Уран есть, это мы определили сразу. Но нужно выяснить наличие других металлов — молибдена и так далее. Везем по грязи. Добираюсь наконец-то. Пишу записку, мол, нужно пробы раздробить и проанализировать. Спрашивают о сроках исполнения.

Даю десять дней. Секретарша берет мое заявление, записывает в специальную книгу. Я знаю, что ровно через десять дней анализ будет сделан, я получу все необходимые данные. Почему? Дело в том, что было три степени наказания: "замечание", "предупреждение", и последняя запись в трудовой книжке — "слабая исполнительная дисциплина". И все! С такой характеристикой на приличную работу тебя никогда не возьмут. И напротив. Если "исполнительная дисциплина" хорошая, то молодой специалист рос быстро, так как он мог не только свое рабочее время организовать разумно, но и подчиненных тоже. Ребята росли буквально на моих глазах — становились директорами, начальниками разных служб. А сейчас Путина показывают по телевизору, и он своим министрам говорит, мол, полгода назад было приказано сделать, и ничего…

Все согласно кивают головами, и ничего не делают! В стране исполнительская дисциплина на нуле, вот и идут лишь разговоры о новых кадрах. А зачем изобретать известное?! Не по личной преданности надо назначать министров, а по их исполнительской дисциплине… Наша Академия еще чем сильна? Мы голосуем и выбираем более или менее достойных. А остальные в стране — назначенцы, с ними проку не будет. Это проверено временем, и в доказательствах не нуждается.

— И дальше что?

— Два феномена у нас в Азиатской части России. Первый — это Транссибирская железная дорога. Второй — создание Сибирского отделения Академии наук. В частности, Иркутского научного центра. Задумаемся на мгновение: край тюрем, лагерей, уголовщины, и здесь создается научный центр, который становится по ряду направлений лидером в мировой науке. Разве такое возможно еще где-либо?! Здесь девять институтов, они работают на высоком уровне…

— Не так уж плохо?!

— Но это всего лишь островки в громадном океане. На самом деле, сегодня Сибирь — это колония. Назначают начальство из Москвы, все крупные предприятия и фирмы зарегистрированы там же или за границей, а, следовательно, налоги платят не здесь. Нам же остаются лишь крохи… Дальше что? А вот теперь могу говорить и о геологии. Был я в Австралии. Главный геолог мне рассказывает, что когда пришло сообщение из ЮАР об открытии одного месторождения, то он написал записку о том, что подобные месторождения могут быть и в Австралии. Его направили в ЮАР, он посмотрел местные условия, а потом высказал свои соображения, где надо вести разведочные работы уже в Австралии. Кампания дала ему большие деньги и десять месяцев.

Он открыл месторождение и стал богатым человеком. У него шесть детей, и каждому ребенку он не только смог дать образование, но и помог устроиться в этой жизни. А вот теперь наш первооткрыватель Щукин. Он нашел алмазные трубки в Якутии. Живет в однокомнатной квартире, пенсия — шесть тысяч рублей. А чиновники, которым достались эти "трубки", имеют громадные деньги. То есть мы живем в несправедливом обществе. Молодые видят, что несправедливость идет сверху и до низу. И это не может не угнетать. Я пережил войну, без родителей прошел оккупацию…

— Как это было?

— Началась война. Отец ушел на фронт. Отец и мать были настоящими коммунистами, я горжусь ими. Мама повезла нас из Витебска в деревню к бабушке. Эшелон немцы разбомбили. Никогда не забуду этого! Женщины и дети разбегаются в разные стороны, а немецкий самолет по ним из пулеметов! Я лежу и вдруг мне обидно стало: какой-то фашист летает, а я лежу… Встаю на колени, слышу, мама кричит, чтобы я лег. Вот тут-то во мне все взыграло, встал в полный рост. Я поборол страх перед смертью. Поборол его на всю оставшуюся жизнь… Мама сдала нас бабе Зине, у которой уже было трое. И вслед за отцом мама ушла на фронт. Воевала под Сталинградом. Там в холодной Волге однажды оказалась, и заработала кучу болезней. В 46 лет стала инвалидом.

— А оккупацию хорошо помните?

— Конечно. До деталей. Стоит баба Зина с Ванькой на руках, мы вокруг нее за юбку держимся, а напротив молодой немец с автоматом. Повторяет: "яйки", "млеко", "яйки", "млеко". А Ванька ухватил за ствол автомат и смеется. Немец тоже засмеялся. Отодвинул бабушку в сторону, вошел во двор. Перестрелял курей, а потом и поросенка убил. Бабушка тронулась от страха умом. Год приходила в себя… В 41-м году пошел в первый класс. На стене висел портрет Гитлера. Нас заставляли учить немецкий язык, потом уже белорусский и русский. Немцы назначили старосту, и все колхозные земли раздали крестьянам. Вот только обрабатывать их было некому и нечем…

Но Белоруссия есть Белоруссия. Народ стойкий. Ночью делали "схроны". То есть копали ямы, обкладывали стенки лапником, и туда засыпали ячмень и картошку. Собаки такие "схроны" не могли отыскать, а вот свиньи находили! Два таких "схрона" и спасли нашу семью. Зиму перебились, а весной посадили картошку… Партизанское движение постепенно набирало силу, и немцы начали свирепствовать. Если где-то поблизости взорвали машину или немца убили, то сразу же брали заложников, дома сжигали. Ну, а молодежь поголовно угоняли в Германию. Приближалась Красная Армия. Партизаны предупредили, что на следующий день наше село Костюковичи сожгут. Ночью пришли партизаны, и все мы ушли в лес. Поставили шалаши. Ну, а скоро пришла Красная Армия… Накануне я видел, как командир выстроил весь отряд. Выступил комиссар, сказал, что нужны добровольцы для захвата моста через реку. Весь отряд сделал шаг вперед! Ребята ушли на задание, а комиссар остался с медсестрой в блиндаже. Мы все это наблюдали, и так я получил первый урок политграмоты…

— Не последний?

— Нет, конечно. А как поступили с партизанами? Такие прекрасные ребята были. Их отпустили на три дня домой, а потом собрали всех, отобрали оружие. Вышел перед ними пьяный полковник и сказал, что пока на фронте он с товарищами кровь проливал, они на печи с бабами сидели… В общем, их как штрафников бросили на передовую, где больше половины из них погибли. Мы видели эту несправедливость, и боль от нее в душе навсегда осталась… А потом случилось самое главное. Иду домой и вижу женщину в гимнастерке. Это моя мать. Ее на шесть дней отпустили для поиска детей. Вот она и добралась до нас… А в чем мое счастье было? Я научился бегло читать в пять лет. И когда немцы пришли, то я забирался в стог сена и читал хрестоматию по литературе для 8-10 класса. Я читал быстро и все запоминал.

Это всегда меня выручало и часто губило. А с грамматикой у меня было плохо. Писал на полурусском — полубелорусском языке. Мама была мудрой женщиной. У нас были Куприн и Лесков. Она меня заставила переписывать их. Через полгода я уже грамотно писал. Это сохранилось на всю жизнь. Я боюсь зачеркивать слова, мне их жалко… Позже я понял еще одну особенность: те уроки заложили мне в подкорку правильный русский язык. Я написал несколько книг, не говоря уже о множестве статей. И пишу сразу набело, не переписывая. Черновиков у меня нет. Это очень помогает мне в науке. В Белоруссии прожил до 1946 года. Сформировался я, конечно же, в Казахстане, куда мы переехали из Белоруссии.

— "Мы" — это кто?

— Я, моя сестра и мама. У сестры обнаружили очаги в легких, врач сказал, что нужно переезжать туда, где сухой климат, иначе сестренка погибнет. Есть, сказал, село Боровое в Казахстане, там противотуберкулезный санаторий. Мама приехала в Витебск, чтобы посмотреть, что случилось с нашим домом. Она не смогла даже найти место, где он когда-то стоял… Так что нас уже ничто не связывало с Белоруссией, и мы отправились в дальний путь.

— А как началась наука?

— С "хрустальных ям". Сестренку мама определило в лечебное отделение санатория, а меня в отделение для ослабленных детей. Тоска там была смертная. И мы, ребятишки, шли на ямы, где искали горный хрусталь, то есть кварц. Однажды я сидел на краю ямы и наблюдал, как мои товарищи копаются внизу. Потом отворачиваю мох рядом с собой и вижу кристалл дымчатого кварца. Я провел по его грани, и кристалл засверкал…

Я поразился: в земле могут быть такие прекрасные вещи! Чудо! Теперь уже поиски стали осмысленными… Повезло еще раз: мы нашли пегматит. Поклялись никому не говорить, но один из нас все-таки рассказал своим родителям… Боже, что тут началось! Сосны были повалены, все вокруг перерыто, небольшая залежь пегматитов разграблена… Но я "заболел" окончательно минералами, и с тех пор старался обследовать окрестности. Мама хотела, чтобы я поехал в Минск в строительный техникум, но я твердо стоял на своем — только геология! Я поступил в горный техникум. Мне повезло, я сразу верно определил свое призвание…

Из "Исповеди": "Вот говорят: геология — романтическая профессия, путешествия. Но я должен сказать, что геология — это очень тяжелая специальность, интересная и многогранная. Есть геологи-съемщики или поисковики, которые опоисковывают, или изучают поверхность земли, проводят время в экспедициях, в маршрутах. И бывает эта работа монотонна, однообразна и неинтересна. Потому что когда вы попадаете, например, в Каратау, где тянутся монотонные карбонатные толщи, или, как у меня было в пятьдесят четвертом году в Киргизском хребте на съемке карабалтинской свиты: сланцы, сланцы, и сланцы каждый день… Вот здесь-то профессионализм выражается в том, что в этом притупляющем однообразии надо не пропустить малейшей детали, которая может сыграть огромную роль. А тем более рудопроявление найти или месторождение. То есть надо быть предельно внимательным. Тем более в горах, где ты карабкаешься по скалам, осыпям, кручам; и если ты лишний раз поленился ударить молотком, то можешь что-то и пропустить. Это тяжелая работа — и в жару, и в дождь, и в снег. Но самое интересное — жажда нового: увидеть, открыть, ожидание чуда, что ты что-то откроешь, что-то найдешь, движет тобой и толкает тебя вперед, и ты преодолеваешь и реки, и горные перевалы, и миришься с неудобствами. И жажда нового ведет тебя все дальше и дальше. И нужно сказать, что мир, который открывается перед тобой, стоит того, чтобы терпеть лишения и неудобства".

— Много довелось побродить по свету?

— Две практики — на Урале. Средняя Азия — это золоторазведка. Потом Алма-Ата — газонефтеразведка. Затем меня "совратили": я жил бедно, а потому перешел на уран. Под землей в шахте я провел четыре года. Это черная смоляная руда.

— Где это было?

— В Казахстане. Мало кто знает об этих месторождениях, а ведь это крупнейший урановый район в мире. В Степногорске было сорок тысяч жителей. Здесь кроме урана был еще фосфор и цирконий. Завод по производству удобрений работал неплохо. Рудник и поселок Грачевка — крупное месторождение урана. И несколько более мелких месторождений. В общем, здесь одна из крупнейших урановых провинций в мире.

— Вы говорите об этом с грустью. Почему?

— Все сейчас распалось. Месторождения проданы иностранцам. Идет их варварская эксплуатация. Конечно же, я принимаю все это с болью — не только как специалист, но и как человек, отдавший этому району молодость. Ведь большинство моих товарищей по тем годам давно уже лежат в земле — уран есть уран…

Ну, а Кокчетав я езжу каждый год в отпуск. Десять дней мне достаточно, чтобы полностью восстановиться. Считаю эти места своей родиной. Да и научная моя деятельность связана с этим районом. С точки зрения минералога он не только очень богат, но и хорошо изучен, а потому многие свои идея я проверяю именно там. Ну и друзья я мои там… И самый старый друг — Мишка Абдурашидов, мы еще с техникума вместе. Это наиболее порядочный и честный человек из всех, которые мне встретились в жизни.

— А как в науке оказались?

— Учился я заочно. Лентяй был фантастический! Меня спасала феноменальная память, а потому учеба давалось легко. Жену свою встретил в техникуме. В Алма-А те мы жили трудно: керосинка, стул и раскладушка в крохотной комнатке, которую мы снимали. Я понял, что пора браться за ум. За два года я закончил четыре с половиной курса вуза, приучил себя к усидчивости. А кончилось все это тем, что написал кандидатскую диссертацию!

— Что-то не верится…

— Почти детективная история. Случилось так, что почти на спор с приятелями я написал заявку в издательство на книгу о геофизике. Вдруг через десять дней приходит письмо с просьбой прислать аннотацию на книгу и план ее. А потом приходит договор на 20 листов и срок сдачи 24 декабря. А шло уже лето… Я сел за стол и начал писать. Конечно, помог огромный практический опыт да и способность работать двадцать часов в сутки. Почти написал к сроку, но опять-таки выручило издательство. Получаю от них письмо, что рукопись надо сдать к 1 марта. Таким образом, у меня еще три месяца… И тогда я пишу на первой страницы, что это кандидатская диссертация и защищаю ее! Книга чуть позже вышла как монография… А потом меня пригласили в Иркутск, где и работаю до сих пор.

Из "Исповеди": "Новое научное направление, которое я создал — синергетика среды обитания человека, тоже базируется на геологии. Это направление изучает взаимодействия полей, создаваемых геологическими телами, это главным образом зонами глубинных разломов, ионосферой и техногенными полями, которые создает человек. То есть, геология стала многолика и более того — геология сейчас вышла и в космос, занимается изучением Луны и планет Солнечной системы, метеоритов. И здесь огромное поле деятельности для людей самых разных наклонностей. В геологию сейчас приходят и математики, и физики, и люди, склонные к глубокому анализу явлений на базе математики. Уже не говоря о том, что все аналитические службы, это физические, химические методы, армии физиков и химиков работают вместе с геологами, получая огромную информацию за счет уникальных приборов, которые создаются физиками, технологами. И все это вместе служит одному делу — геологии".

— Если попытаться расставить все по порядку: самые значительные события?

— В 1961-м окончил институт, в 62-м году родилась Анка, потом кандидатская диссертация и лаборатория, а в 1972-м году защитил докторскую диссертацию. А за всем этим — работа, работа и работа.

— Сейчас стало легче?

— Нет. Вкалываю, как проклятый, потому что работа приносит огромное удовольствие. В том числе и физиологическое… Мозг задействован у нас всего на два процента. Когда нагружаешь мозг, то вырабатываются гормоны, которые стимулируют весь организм. Заканчиваешь какое-то исследования, у тебя такое впечатление будто бокал сухого вина выпил! Ощущаешь огромную радость, подъем. Потом может оказаться, что ты ерунду написал, но радость творчества тем не менее остается. И очень важно, чтобы делал это именно сам…

— То есть с соавторами такой радости не испытаешь?

— Меня аспиранты часто спрашивают, мол, почему у меня всего четыре-пять статей в год, а у других академиков и по десятку бывает? Я отвечаю, что пишу статьи всегда сам, иначе не испытываешь удовольствия и удовлетворения. Какая же радость оттого, что ставишь свою подпись под чужой работой?! Я считаю, что любовь и творчество явления одного порядка, а потому предпочитаю индивидуальный, а не коллективный секс.

Из "Исповеди": "Само удовольствие занятий научным трудом компенсирует все остальное, потому что тут, как говорил Гёте, для одних наука — любимая женщина, для других — дойная корова. Для тех, для кого наука — любимая женщина, занятие наукой, конечно, счастье и радость, а для кого дойная корова, это, конечно, скучное и грустное занятие. Такой все время ждет каких-то наград, каких-то привилегий, то есть ждет "молока" от этой коровы. А если его мало, то это уже трагедия. С другой стороны, сами понимаете, что если корову не кормить, то она и молока не даст. Я счастлив, что стал геологом, стал ученым. Ученый в любом ремесле — это высший уровень познания. Это элита, и поэтому я благодарен судьбе за то, что она сводила меня с исключительно интересными людьми, с которыми я, может быть, и не всегда общался, но, наблюдая их со стороны, понимал, что это эталон, и от него, от этого человека, от общения с ним, от его трудов брал очень много, по крайней мере, видел, к чему нужно стремиться. Это уже немало, потому что, когда не видишь перед собой совершенства, к которому следует стремиться, теряется цель. А цель — это все".

Читайте все материалы в серии "Чаепития в Академии"

Читайте самое интересное в рубрике "Наука и техника"