Чаепития в Академии: хранители ядерного щита

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". Писатель Владимир Степанович Губарев побеседовал с академиком Георгием Николаевичем Рыковановым. Научный руководитель Федерального ядерного центра России, выдающийся ученый-ядерщик рассказывает о создании отечественного ядерного щита, проблемах разоружения и испытаниях в его профессии. 

Читайте также: Чаепития в Академии: Истина прекрасна и в лохмотьях!

Наша беседа с научным руководителем Федерального ядерного центра России академиком Георгием Николаевичем Рыковановым состоялась во время торжеств, посвященных 100-летию со дня рождения Кирилла Ивановича Щёлкина — великого ученого нашей страны, одного из тех, кому мы обязаны созданием ядерного и термоядерного оружия.

В Снежинске открылся новый памятник Щёлкину. Дело в том, что предыдущий, открытый, как и положено, в честь трижды Героя на его родине в Тбилиси в советские времена, однажды ночью таинственным образом исчез. Попытки разыскать похитителей и сам памятник оказались неудачными. Это естественно, потому что по непроверенным, но достоверным данным, памятник был убран по распоряжению самого Саакашвили, мол, "героям России нечего делать на грузинской земле". Предпринимались попытки добыть памятник, чтобы установить его в Снежинске, через Украину, потом Швейцарию, но сделать ничего не удалось. И тогда был на Урале создан новый памятник, на открытие которого мы и приехали в закрытый атомный город.

Торжества прошли нестандартно, тепло, и это показало, что жители города относятся к Щёлкину с уважением и признательностью за все, что он сделал для них.

Георгий Николаевич Рыкованов о своем предшественнике сказал так:

— В истории нашей Родины есть люди легендарные, о которых, к сожалению, широкая публика не знает. Связано это с особой секретностью, которая окружала работу этих людей, но от этого их вклад в нашу науку и технику, в обеспечение обороноспособности страны отнюдь не становится меньше. Это относится к трижды Герою Социалистического труда, лауреату Ленинской и трех Сталинских премий 1-й степени, основателю нашего ядерного центра Кириллу Ивановичу Щёлкину. При встрече с журналистами, в публичных выступлениях я стараюсь упоминать о Кирилле Ивановиче, рассказывать о его жизни. И делаю это потому, что историю нашей Родины и тех, кто ее, как говорится, "делал" нужно знать, иначе мы не сможем строить будущее. К счастью, сейчас о Щёлкине говорится все больше и больше. Это связано с публикацией официальных документов "Атомного проекта СССР". Сквозь сухие строчки Постановлений и всевозможных решений высшего руководства страны отчетливо прорисовывается образ великого ученого и гражданина, которым являлся Кирилл Иванович.

— Легенда?

— Нет, каждодневность! Идеи Щёлкина столь же актуальны сегодня, как и полвека назад. Такое ощущение, будто он живет среди нас. Точнее: оказывает свое воздействие, будто время не властно над такими людьми. Так случается, когда мы имеем дело с гениями. Я приехал сюда в 1977 году, и тогда, как и сейчас, мы поклоняемся отцам-основателям нашего Института. Наверное, в этом и заключается преемственность поколений. В ядерных центрах России — знаю не понаслышке! — эти традиции бережно хранятся, что немало способствует успеху нашей работы.

— Итак, здесь вы с 77-го года… И сразу чем начали заниматься?

— Разработкой ядерных зарядов.

— Но в это время началось разоружение!? Помню, как раз в это время шел интенсивный обмен делегациями между СССР и США, различные конференции проводились. На них шло обсуждение сокращения ядерного оружия… В общем, мы начинали "дружить" с Америкой!

— Я не замечал этого, потому что приходилось постоянно ездить на полигон, принимать участие в испытаниях. И так продолжалось первые тридцать лет моей работы в Центре! Так что о том времени я могу сказать мягко так: разоружения как такового мы не чувствовали.

— Известно, что в начале Атомного проекта специалистов в систему Средмаша отбирали просто: наиболее талантливых студентов и выпускников приглашали на собеседование, а потом они получали предписание явиться в такой-то город, по такому-то адресу… В 70-е годы что-то изменилось?

— Когда заканчивал институт, меня пригласили на собеседование. Сказали, что я должен поехать сюда. Вот и все.

— А с вашим мнением посчитались?

— Нет. Я говорил, что не хочу ехать. Мне сказали: надо! Вот и весь разговор…

— Почему не хотели ехать?

— Считал, что в подобных институтах науки нет…

— …и?

— Был не прав — ошибался, наука здесь есть. Она в основе всего.

— Неужели в МИФИ не было известно, что именно происходит здесь?

— Нет. Мы ничего не знали о существовании этого центра. Информация была скудная, а потому чем здесь занимаются, студенты не знали и не могли знать! А те преподаватели, которые могли знать, никогда не упоминали о таких центрах. Тот же академик Ю. М. Каган, к примеру, начинал свою научную работу на Урале в Свердловске-44, но никогда об этом не говорил. А нам он читал курс физики твердого тела. В системе Средмаша было принято держать язык за зубами — ведь там секретными работами особой важности занимались. В этом ведомстве приучали больше слушать, чем говорить. И этим принципом мы пользуемся до нынешнего дня.

— И дальше?

— Что именно?

— Поездили на испытания и дальше?

— Мне исполнилось 35 лет и вот тут-то и началось то, что вы называете "разоружением". С тех пор мы стали заниматься в основном тем направлением работ, которые связано с научно-техническим поддержанием боезапаса.

— Что за этим стоит?

— Все очень просто. Когда у вас есть возможность испытать изделие, то это одно. Вы, к примеру, сомневаетесь с модели или у вас есть неясности с какими-то физическими процессами, вы проводите испытание и получаете ответы на свои вопросы. Оказалось, что это довольно просто и дешево. А вот когда у вас нет такой возможности — вы не можете проверить свои сомнения в эксперименте, то необходимо провести много других экспериментов. Приведу такой наглядный пример. Он спонтанно возник у меня, когда я делал доклад в Арзамасе-16, когда туда приезжал премьер-министр Касьянов. Ситуация с финансированием Федеральных ядерных центров была крайне тяжелая, поэтому всяческим образом Минатом пытался доказать, что Центры нужно финансировать в первую очередь. Я и привел очень простой пример.

Есть у вас зажигалка, и вы хотите убедиться в том, что она горит, то есть работает. Вы провели соответствующие манипуляции с ней, получили огонь, убедились, что она действует. Теперь представьте, что вам запрещают получать огонь. Что вы должны сделать? Первое: убедиться, что идет газ, когда вы нажимаете кнопку. Второе: убедиться, что идет газ нужного химического состава. Третье: убедиться, что искра, поджигающая газ, появлялся в момент, когда это требуется. И так далее, так далее, так далее… Но зажигалка — простой технический объект. А если говорить о ядерном заряде, который, наверное, все-таки посложнее, то там процессов разных очень много, и вы должны быть уверены в том, что понимаете каждый их них. Вот вам и отличие ситуаций, когда есть ядерные испытания и когда они под запретом.

— Значит, вы сторонник испытаний?

— Как технический специалист я понимаю, что экспериментальные проверки необходимы. Но проблема ядерных испытаний — вопрос политический.

— И нравственный?

— В определенной степени, так как существуют разные понимания и оценки любой проблемы.

— Если использовать образ зажигалки, то становится понятным, почему вам нужны суперкомпьютеры — только на них можно моделировать процессы зажигания и горения?

— И для этого тоже. Поэтому у нас в Ядерных центрах находятся одни из самых мощных компьютеров, которые существуют в мире. Однако компьютеры могут обеспечить только проведение тех или иных расчетов с определенной точностью. В этом смысле они позволяют моделировать реальные процессы, но не более того…

— Тогда такой вопрос. Работа любого теоретика в вашей области всегда оценивалась тем, насколько успешен эксперимент, то есть испытания придуманного им "изделия". И это основа карьеры теоретика. А как сейчас?

— Примеров можно привести много, а соответственно и выводов, и судеб людских. Я же рассказу о себе. В моей практике были неудачные испытания. Если говорить серьезно по этому поводу, то есть очевидная истина: если вы хотите получать новые знания, то обязательно должны пройти через отрицательные результаты. Без них успеха вы не добьетесь. Если их нет, то это означает, что вы все знаете и просто топчитесь на месте.

Думаю, что многие разработчики ядерных зарядов обязательно сталкивались с отрицательными результатами. Конечно, для теоретика каждая неудача — это серьезное потрясение. Когда идете на опыт, то всегда рассчитываете на успех. Но для меня, к примеру, неудача всегда позволяла переосмыслить случившееся и перейти в работе на новый уровень.

— Если оценивать прошлое, то те люди, которые определяли судьбу Федерального ядерного центра на Урале — Забабахин, Романов, Феоктистов, Литвинов и многие другие, выдавали новые идеи и, хотя были очень молоды, сразу же занимали ключевые должности. Это традиция Средмаша стремительно выдвигать таланты? Или время тогда было иное? Сегодня такое может происходить или идеи новые уже не нужны?

— Сегодня для молодых стало сложное. По той простой причине, что раньше можно было намного быстрее проверить свои идеи, получить тот или иной результат. Сейчас нужно длительная и кропотливая работа, чтобы подтвердить свои новшество множеством разнообразных экспериментов, которые в совокупности дадут новый результат.

— Я хотел бы перейти к новой теме. Имею в виду ядерное разоружение. С одной стороны подразумевается, что будет уничтожено некоторое количество ядерных боеголовок, которых слишком много и в США и у нас. Понятно и очевидно. Но другая грань разоружения — это торможение развития вашей области, то есть разные ограничения, которые не позволяют или, по крайней мере, затрудняют создание новых, более современных изделий. А может быть, оружие настолько совершенно, что уже не нуждается в модернизации?

— Можно сказать, что ядерное и термоядерное оружие уже достаточно совершенно. Тут особого преувеличения не будет. Но я так не ставил бы вопрос. Все же ядерное оружие без надзора оставлять нельзя. А это означает, что у вас всегда должны быть специалисты, которые хорошо понимают, что можно и чего нельзя делать с этим оружием. В том числе не только при боевом дежурстве, но и в процессе хранения, потому что, как вы знаете, большая часть арсенала находится на складах. Современный подход к оружию, как мне кажется, требует более высокой квалификации специалистов, чем это было в прошлом.

— Тот принцип, что существовал раньше, мол, тот, кто собирал оружие, должен его и разбирать, остается и сегодня?

— Конечно. У нас есть серийные заводы, где собирается оружие. Министерство обороны его эксплуатирует. После завершения гарантийных сроков боеприпасы возвращаются на серийное предприятие, где и осуществляется разборка. А мы осуществляем научно-технический контроль, необходимые проверки. Есть определенные регламенты, прописанные до деталей. По ним мы и работаем.

— Вы пришли сюда в 1977-м году и впервые увидели "изделие". Сейчас у нас 2001-й год. Насколько изменилось ядерное оружие за эти годы?

— Дистанция в 35 лет слишком велика! Оно изменилось в первые 15 лет моей работы, причем весьма существенно. Некоторые изделия того времени уже представлены в нашем Музее оружия, следовательно, их можно показывать широкой публике. Конкретных цифр я называть не буду…

— … ой, ни в коем случае!

— Но образный пример все-таки приведу. Решалась одна проблема боевого блока для морского флота. За сравнительно небольшой период времени ядерный заряд стал в два раза легче и в два раза мощнее своего предшественника. Это свидетельствует о том, что прогресс в нашей области был весьма ощутим и эффективен.

— Таким образом, можно сказать, что "ядерный дракон" — извините, но такой образ я в свое время придумал для совместной работы трех мощных центров Урала — вашего института, ракетной фирмы имени Макеева в Миассе и КБ, которым руководил Семихатов — действует и сегодня?

— Мы сохраняем не только теплые дружеские отношения с ними, но и рабочие тоже. Это тоже традиция.

— Есть ли конкуренция с Арзамасом-16. Или это по-прежнему творческое сотрудничество?

— Конкуренция как была, так и осталась. В частности, по продвижению своих разработок для армии. Но по математическому моделированию, о чем мы говорили раньше, по физическим моделям — это уже сотрудничество. Здесь усилия надо объединять, потому что многие проблемы можно решать только общими усилиями.

— Вы считаете оправданным, что был создан второй ядерный центр?

— Время подтвердилось верность такого решения. Не только в прошлом, но и особенно сейчас. Нет испытаний, а потому взаимная экспертиза сейчас необычайно важна. Коллеги из Арзамаса обязательно оценивают наши разработки, сейчас, пожалуй, более пристрастно, чем в прошлом. И соответственно мы не даем спуску нашим друзьям-соперникам. Так что польза обоюдная. В целом же выигрывает государство.

— А вы кого предпочитаете: морской флот, авиацию или ракеты? С кем из Главных конструкторов было легче сотрудничать — с Челомеем, Янгелем или Макеевым?

— Была негласная договоренность, что мы в основном работали с морскими комплексами, "Саров" с ракетчиками. Впрочем, иногда и тому и другому институту удавалось "перехватить" заказы…

— Я знаю, что однажды группа из Арзамаса-16 во главе с Юлием Борисовичем Харитоном приехала в Миасс, чтобы уговорить Макеева работать с ними. Но тот не "поддался", сказал, что привык иметь дело с уральцами, мол, вы надежнее… Традиции сохранились?

— Безусловно. Также как и то, что каждый институт старается расширить ареал своего влияния.

— Чем вы особенно гордитесь?

— Во-первых, тем, что все боеголовки морского базирования — это разработки нашего института. Гордимся тем, что наши изделия есть в стратегических ракетных войсках — я имею в виду один из современных комплексов, принятых на вооружение. Все авиабомбы разработаны в нашем институте. Нашими специалистами сделаны уникальные образцы зарядов — это и самый легкий боевой блок, и снаряд калибра 152 мм. Гордимся и тем, что в институте были проведены эксперименты, которые позволили зажечь чистый дейтерий. У нас есть термоядерные устройства, чистота которых 99,85 процента.

— Так называемые "чистые заряды", которые по сути не заражают местность?

— Да, их можно использовать для проведения промышленных ядерных взрывов.

— Я считаю, что это и есть настоящее разоружение, когда усилия ученых и специалистов направлены не на войну, а на мирное использование ядерной энергии!?

— Программа промышленных ядерных взрывов имела три основных направления. Во-первых, сейсмическое зондирование. Второе — создание подземных ёмкостей. Третье — создание каналов, неких гидротехнических сооружений для проекта переброски северных рек на юг. Сейсмологи и геологи получили уникальную информацию, причем существенно дешевле, чем обычными методами, и за более короткий срок.

Понятно, что это связано с калорийностью обычной взрывчатки и калорийности деления урана. Ёмкости под Стерлитамаком, которые были сделаны для слива химических вредных отходов, действуют до сих пор. В рамках этих программ были созданы уникальные взрывные устройства, которые могут быть применены, если новые проекты появятся. Такую возможность я не исключаю.

— Еще одно направление, которое разрабатывалось в институте, использование ядерных взрывов для получения электроэнергии. Проект фантастичен, но в наше время очень часто даже необычные и непривычные фантазии реализуются? Как вы оцениваете такого рода проекты?

— Есть монография "Взрывная дейтериевая энергетика", написанная группой наших сотрудников. Это попытка показать энергетическую эффективность такой технологии. Речь идет о том, чтобы найти способ использования энергии, которая выделяется при взрыве дейтерия. Проект предусматривает в большой подземной ёмкости, диаметр которой порядка 100-200 метров, осуществлять серию взрывов, преобразовывать их энергию в электрическую. На мой взгляд, проект настолько сложен и необычен, что в ближайшие десятилетия практически неосуществим. Да и заниматься им не будут, так как в настоящее время нет такого дефицита энергии, чтобы приниматься за такого рода проекты.

Они же требует объединенных усилий многих стран. К тому же есть атомные реакторы, которые способны обеспечить энергией человечество на ближайшие сто лет, а бридеры, которые появятся в ближайшее время, еще больше, то есть на двести-триста лет… Существует и программа создания термоядерных электростанций. Группа международных экспертов убеждает, что демонстрационный реактор появится уже в середине ХХ1 века. Так что вариантов много.

— И еще один вопрос. В начале 90-х годов, когда эйфория в стране безумствовала, шел разговор о том, чтобы открыть все десять закрытых городов России, где создается атомное оружие, мол, пора снять с них охрану, допустить внутрь коммерческие структуры, в том числе и зарубежные. Сейчас разговоры стихли?

— Ответы могут быть разные. Но я воспользуюсь опросами общественного мнения, которые проводились в 90-е годы и теперь. В прошлом большая часть жителей города высказывались за то, чтобы открыть город. Но постепенно количество таких людей уменьшалось и уменьшалось, сейчас большинство жителей Снежинска за то, чтобы охранная зона оставалась. Причины понятны и объяснимы.

— А с точки зрения производственной: нужен ли дополнительный рубеж безопасности?

— Вокруг промышленных площадок существуют зоны безопасности, и их, конечно же, вполне достаточно. Тем более, что в последнее время мы их серьезно усилили. Что же касается зоны вокруг города, то с точки зрения безопасности граждан и наших сотрудников она полезна и нужна.

— Как известно, ни шпионы в прошлом, ни террористы в настоящем ни разу не проникали в ваш город, но рысь все-таки однажды прошла сквозь все заграждения и оказалась у одного из стендов! Возможно ли, такое сейчас?

— Информация у вас не совсем точная. Действительно, рысь прошла на территорию, но она сразу же была обнаружена. Евгений Иванович Забабахин, которому немедленно доложили о ней, распорядился ее не трогать и аккуратно вывести за пределы промплощадки. Это было сделать нелегко, так как рысь не очень-то подчинялась командам охраны, но в конце концов ее выпроводили из зоны. К сожалению, сейчас крупных животных в округе нет. Даже лосей. Охотники их выбили, когда было тяжелое экологическое положение в стране… Если же говорить серьезно, то степень защиты охранных зон совершенствуется ежегодно. Так что можно не сомневаться: ядерный арсенал страны под надежной защитой.

— Спасибо за это. Значит, традиции и в этой области сохраняются?

— На каждом предприятии есть свои традиции. Но если говорить в целом о Средмаше, то его главная традиция — это делать свое дело честно и ответственно, добиваться поставленных задач. Так воспитывали нас, молодых специалистов, когда мы пришли сюда.

— И еще: всегда почитались учителя, научные школы?

— Конечно. Но одновременно нас учили, что до тех пор, пока сам не убедился в том или ином явлении, авторитеты над тобой довлеть не должны.

Читайте все материалы в серии "Чаепития в Академии"