Чаепития в Академии: Всего одна нить жизни

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". Писатель Владимир Степанович Губарев беседует с выдающимися учеными. Его сегодняшний гость — специалист в области органической химии и промышленного синтеза, академик Владимир Александрович Тартаковский. Выдающийся ученый, оказывается, никогда не давал интервью журналистам. Это — первое.

Фото:

Он доказал, что трудовая книжка некоторым людям нужна лишь для записей благодарностей, наград и званий. Среди них — высшие для химика. Это премия АН СССР им. А. М. Бутлерова, Ленинская премия, и в последнем в ХХ веке году — Демидовская.

В 1955 году Владимир Тартаковский окончил МГУ и был направлен на работу в Институт органической химии АН СССР им. Н. Д. Зелинского, где и работает до сегодняшнего дня. В 1959 году он защитил кандидатскую диссертацию, через семь лет докторскую. В 1987 году был избран член-корреспондентом АН СССР, а через пять лет — академиком РАН. Он прошел весь возможный путь в Институте — от младшего научного сотрудника до директора.

А интервью журналистом Владимир Александрович Тартаковский никогда не давал. Это — первое.

— Вам присуждена весьма престижная Демидовская премия. В дипломе значится: "За развитие новых методов органического синтеза и создание уникальных материалов на основе новых классов гетероциклов". Следовательно, это комплекс ваших работ. Какую из них вы считаете самой важной?

— Не судите меня строго, но считаю одним из наивысших достижением нашего Института имени Зелинского и меня как директора — это создание системы непрерывного образования по химии. Был открыт лицей, химический колледж и аспирантура. Связка "учитель-ученик" весьма плодотворна. Школьники 9-10-х классов имели возможность работать в лабораториях нашего института, затем они поступают в колледж, химфак МГУ или другой вуз, но связи с нами не теряют — у них есть возможность поступить в нашу аспирантуру. Удивительно плодотворная, изумительная система подготовки научных кадров! Достаточно привести такой пример: один из наших "подопечных" стал призером Олимпиады химиков, которая проходила в США.

Там были представители 38 стран, и наш ученик занял второе место… К примеру, была крупная конференция в Гетеборге. Я получил приглашение принять в ней участие и сделать доклад. Но я предложил организаторам конференции заслушать не меня, а доклады двух моих учеников — один аспирант первого года, а второй — учащийся пятого курса высшего химического колледжа. Ребята поехали в Гетеборг, сделали блестящие доклады. Естественно, я этим горжусь! Так что система непрерывного образования, безусловно, себя оправдывает и вселяет в нас уверенность в будущем нашей науки. Более того, мне кажется, что это единственное, что способно спасти науку России.

— Вы пессимистично смотрите в будущее?

— Мы не можем не размышлять о нем!… И прежде всего мы должны посмотреть на главные достижения уходящего века. Конечно, я имею в виду химию.

— Истоки будущего в прошлом?

— Безусловно! И это не банальная истина… Мир как бы состоит из многих иерархий. Чтобы понять суть явления во всей его глубине, нужно исходить из физических законов, и "опускаться" в глубь ядра.

— Как по кругам ада?

— А занятия наукой это не только радость открытий, но прежде всего мучения — сомнения, незнание, поиски… К сожалению, разум человека не способен в полном объеме впитать всю информацию. Если в основу всех знаний положить огромное количество элементарных фактов, то воспринять это сложно. И поэтому наука исторически разделилась на несколько иерархий. Самая фундаментальная отрасль, безусловно, физика. Далее — химия, где оперируем уже молекулами, группой атомов, какими-то структурами. Следующая ступенька — это уже биология… И так далее, то есть мы можем дойти уже до социальных "площадок" этой величественной лестницы науки. Человеку проще начинать восхождение с какого-то уровня, но для того, чтобы подняться на него, нужно осмыслить все предыдущее. Таким образом, единая нить знания не может прерываться.

— Значит, каждый химик обязательно становится физиком?

— Большая часть химиков работает на атомно-молекулярном уровне.

— А ваши интересы?

— Я занимаюсь органическим синтезом. Наша профессия похожа на строительную… У нас есть какой-то набор "кирпичиков". Всех их более ста, но в обыденной жизни мы обходимся полутора десятками. Из них-то мы и должны создать некую конструкцию. Это могут быть самые разные вещи: лекарства, пестициды и так далее. Но вы должны четко представлять, какая именно "химическая конструкция" отвечает нужным потребительским свойствам, и вам надлежит ее воссоздать. Если строитель свои "кирпичики" соединяет раствором, то химик вынужден оперировать очень маленькими частицами. Он помещает набор их — несколько миллиардов — в колбу или сосуд, и дальше химик должен что-то с ними сделать: нагреть, помешать, встряхнуть и так далее, для того, чтобы они, столкнувшись друг с другом в этой "мешанине", образовали ту конструкцию, которую задумал сделать химик-синтетик. В ХХ веке химики выработали приемы получения именно задуманных "конструкций".

— Пытаетесь подражать природе?

— Конечно. Венец ее творения — человек, который на самом деле является некоей причудливой комбинацией многих химических реакций и информационных потоков.

— Значит, господь Бог ближе всего к химикам?

— Он, конечно, встряхнул все и получил то, что желал. Однако многие "ноу-хау" он скрыл от нас, и их надо расшифровывать, чем собственно мы и занимаемся.

- И такая работа предстоит ученым и в XXI веке?

— В химии произошла революция, которая позволила нам с помощью физических приборов и методов заглядывать в элементарные акты соединения структур. В начале и середине ХХ века для химика-синтетика обязательна нужна была интуиция, так как он вынужден был работать при дефиците информации. Нужна была догадка: что же получилось в результате твоих действий? Сейчас химику стало в этом отношении намного легче — появилось множество методов, которые позволяют довольно четко представлять как характер проделанной работы, так и конечный результат. Стало меньше случайностей, а, следовательно, химия превращается в точную науку, в науку, где сюрпризов меньше.

— Но не значит, что работать легче!?

— Конечно. Объем знаний резко увеличился. И в химии идет процесс аналогичный тому, что мы наблюдаем у физиков: исследователь "опускается" на более низкий уровень, он углубляется в микромир, и теперь уже рождается у нас новая область науки — нанохимия.

— Этот термин нуждается в пояснении!

— Это возможность понимать природу элементарного акта: молекулы сближаются, затем вступают во взаимодействие, получается новое соединение, которое начинает изменяться. Все процессы идут во времени, и исследователю очень важно заглянуть внутрь, определить строение не только конечного соединения, но и всех "промежуточных". И это позволяет нам управлять химической реакцией, то есть подбирать те условия, в которых задуманная конструкция будет реализована наиболее эффективно. Ну, а временные интервалы нынче измеряются миллионными долями секунды, отсюда и термин "нанохимия".

— Роль химии в XXI веке, на ваш взгляд, резко возрастет?

— Безусловно. Прикладное значение химии огромно. Весь мир сейчас передвигается на автомобилях, на самолетах — это химическое топливо. Русский ученый Ипатьев, к сожалению, эмигрировавший в Америку, в свое время заложил основы глубокой переработки нефти. К нам в Академию наук приезжала большая делегация ученых из США. Среди них был и руководитель фирмы "Дюпон". Он говорил, что 20 процентов национального дохода Америки дают именно процессы глубокой переработки нефти…

— А мы по-прежнему торгуем сырой нефтью и "топим печки ассигнациями"!

— Мы не умеем дорожить тем, чем владеем… Особенно хорошими учеными, которые уезжают из страны. Хоть некоторые и считают, что это нормально, но я не могу согласиться. XXI век — это создание постиндустриального общества, в котором природные ресурсы, полезные ископаемые не будут играть главную роль. Величие нации и развитие общества будет зависеть от суперсовременных технологий. Без науки, без образования, без молодежи построить такое общество просто невозможно!

— Предположим, сейчас наступает 2050 год. Какое достижение за последние 50 лет поразило бы вас больше всего?

— Очень трудный вопрос… Я, наверное, по натуре пессимист, и в этих случаях вспоминаю слова Марка Твена, который говорил, что "самое печальное зрелище — это молодой пессимист, если не считать старого оптимиста". Наука развивается столь стремительно, что можно предвидеть кажущиеся сейчас невероятные свершения, но важнее всего — это изменение создания людей. Меня больше всего удивило бы и обрадовало, если бы все достижения науки служили бы во благо человечества.

— Пожалуй, это самое прекрасное предсказание!

Читайте все статьи серии "Чаепития в Академии"

Читайте самое интересное в рубрике "Наука и техника"