Федор Гайда: "Самые радикальные революционеры – сотрудники полиции"

Историк Федор Гайда — о параллелях между предреволюционным 1904 годом и текущим временем, провокациях среди оппозиции и "новой безысходности". Беседует главный редактор "Правда.Ру" Инна Новикова.

Читайте начало интервью:

• Федор Гайда: "Мы скользим по наклонной плоскости"

— Расскажите о полицейских провокациях среди оппозиции того времени. Это очень интересно.

— Провокация состояла в том, что в революционную среду внедрялись агенты, которые всячески мутили воду и провоцировали людей на незаконные действия, чтобы тех потом отправили на каторгу. Эта практика очень печально аукнулась, потому что в 1905 году власти столкнулись с феноменом двойных агентов, из которых самая яркая фигура — Евно Азеф, основной организатор революционного террора в этот самый период. Он брал деньги, отвечал за эсеровский террор. А эсеры убивали в том числе министров и великих князей.

Деньги он брал у партии, совершал теракты, но про некоторые просто говорил, что не смог организовать. И в Департаменте полиции ему платили, где он тоже объяснял: тут получилось сорвать теракт, а тут нет. Брал деньги и у тех и у других, и жил очень красиво. Его не волновало, кто реально будет убит, а кто нет. Это просто был его немаленький бизнес. Когда все вылилось наружу, был страшный скандал.

После такого полиции пришлось отказаться от практики провокаций. Но пострадала как она, так и революционное сообщество, террор перестал быть "модным". А террор успешен только тогда, когда его поддерживают хоть какие-то общественные сегменты. А когда это явление лишается поддержки, то перестает существовать, как, например, в России после 1909 года.

Но в 1911 году все-таки Столыпина успел убить провокатор Багров, однако это был одиночный выстрел. Террор возобновился только в 1917 году.

Провокации, конечно, были не единственным методом Департамента полиции. Есть такой прекрасный пример, как зубатовщина, когда создавалось цивилизованное рабочее движение на западный лад под контролем полиции. Чудесная штука, настоящий эксперимент, который вполне можно было развивать — но власть побоялась, из чего и вышел Гапон, организатор событий 9 января.

При Сталине говорили, что Гапон — провокатор и полицейский агент, специально вывел рабочих, чтобы их перестреляли. А на самом деле его тогда считали одним из главных деятелей революции, с которым переписывался Ленин и кого Максим Горький называл в письмах: "Дорогой друг".

— По ошибке мог писать.

— Нет, не по ошибке. Гапон действительно был революционером, хотя изначально сотрудничал с полицией — потом прекратил. Накануне 9 января перешел на нелегальное положение. Вообще все эти события и социалисты, и либералы использовали для себя с максимальной выгодой. А стрелявшая власть была в тупике…

Так вот, прошедший через 1905 год Департамент полиции понял, что надо везде иметь своих агентов. Это мы сейчас говорим, сравнивая с современной ситуацией. Желательно было никого особенно не арестовывать — ведь на их место придут другие, придется и с ними выстраивать работу агентуры. Зачем? Лучше такие, кого мы хорошо знаем. Департамент полиции в итоге знал к 1917 году о подполье больше любой революционной партии. Именно их архивы сейчас в этом плане наиболее ценны для историков. К тому же есть такая замечательная партия, которую точно не надо арестовывать, которая очень удобна. Это партия большевиков.

— Почему вдруг?

— Это самые радикальные революционеры. Но при этом после 1905 года и до 1917 что такое большевики в России? Три тысячи человек — капля в море. Особенность заключается в том, что остальные оппозиционеры как-то пытаются договариваться, какие-то коалиции делать, совместно выживать, как говорится. А большевики — такая замечательная единственная партия, которая всегда критикует всех остальных оппозиционеров и всегда раскалывает единство оппозиционных рядов. Всегда.

— И сейчас происходит то же самое.

— Так вот самые радикальные революционеры и тогда, и сейчас — это те самые, не побоюсь этого слова, агенты Департамента полиции.

Стратегически ударить по стагнации

— А что вообще нас ждет именно сегодня с точки зрения ваших исторических знаний? Вот прямо просит вас слушатель наш: как нам выйти из прошлых времен и стать великими сейчас, в будущем?

— Чем силен любой историк — задним умом! Он знает, чем закончилось, выстраивает логические цепочки. Как и любой конспиролог. Вот политологу сложнее: он сегодня что-то говорит, а завтра объясняет, почему этого не случилось. Историк гораздо умнее тех людей, что были в прошлом — он знает, чем закончилось. Потому никакие исторические прогнозы на будущее не оправдываются, и я спокойно могу их делать.

А расскажу я вам вот что. Я не вижу оснований для революционной перспективы в современной России. Ее некому создавать, нет никакой консолидации. Тогда еще и политическая культура способствовала. Современная — нет. Она больше способствует инертности и консервации. Но если мы с этой инертностью не хотим целиком с головой оказаться в серьезном внутреннем кризисе, мы провозгласим что-то как лозунг, чтобы люди успокоились, а через полгода вообще забудем про эти лозунги. Они имеют отвлекающий имитационный характер.

Мы на самом деле перед перспективой деструктивной деградации, когда сама социальная система просто начинает трещать, разрушается не радикалистами с красными знаменами, как в начале ХХ века, а как бы сама собой, и за разрушение вообще никто не отвечает, нет никаких лидеров, и система в тупике. Это опасная перспектива. Я не революционный человек, хоть и не отрицаю революции — они иногда бывают как неизбежные хирургические операции. Так вот лучше, чтобы лидеры были во власти, а не в контрэлите, не в структурах оранжевых революций и майданов.

Что такое оранжевая революция? Это госпереворот, когда как бы под революционными лозунгами просто сбивают верхушку, никакой революции нет. Очень бы не хотелось этого, потому что люди не ставят перед собой серьезных задач. И властная элита может не ставить. Ну вот Украина — у них вся задача была быстро порубить, поделить, разделить и свалить.

Так вот мы сейчас входим в эпоху глобальных изменений, которые требуют адекватной реакции. И дело не только в консолидации. Главное — чтобы властная элита ставила стратегические задачи перед страной. Мы сейчас будем беднеть, кто-то потерял малый бизнес, не сможем ездить за границу… Даже на уровне конкретного человека будет много вводящих его в стресс вещей вроде масок дурацких, которые надо носить.

Коронавирус этот. Но он в какой-то мере является символом наступающих изменений в мире, в который мы входим. Не дай бог нам в него войти, не зная чего вообще мы хотим делать. Надо быть активными игроками, создающими повестку дня даже не столько внутреннюю, сколько международную.

Наступает жизнь жесткая, международная конкуренция резко обостряется, придется лавировать между двумя главными противниками. И наша элита должна быть на высоте. Та часть элиты, которую заботит лишь вывод капитала в Швейцарию, чем раньше исчезнет, тем лучше будет для государственной безопасности. Мы входим в эпоху нового этатизма, очень жесткого госконтроля в самых разных сферах жизни. И это можно назвать диктатурой, можно не называть диктатурой. Это, в общем, обусловлено обстоятельствами.

Беседовала Инна Новикова

К публикации подготовил Михаил Закурдаев