“Искусство начинается с совести”.

27.02.1999 12:00

Соответствуют ли наши “творцы” этому мерилу?
Итог культурной жизни столицы хотя бы за последний год: “музы”, “славы”, титулы по бесчисленным номинациям, декольтированные дивы, драгоценности, смокинги, бабочки на итальянских манишках. И реки шампанского... Это — главное свидетельство бьющей, оказывается, ключом культурной жизни, которой не в состоянии помешать ни голод, ни холод, ни десятки тысяч беспризорных, ни бездомные пергаментно бледные старики в переходах и у вокзалов. Русской культуре, как взахлеб утверждают комментаторы и редакторы, все нипочем.
А вот факты из жизни. Умер учитель. Александр Моторин. Из Ульяновска. Умер от инфаркта, которого могло не быть. Похороны прошли с воинскими почестями. Он прошел Афган. И слишком много души отдавал нынешним школьным неурядицам, недоученным и недокормленным нашим детям, захлебнувшимся нищетой товарищам... Инфаркт наступил после голодной стачки. Пособие семье с двумя детьми собрали из своих грошей коллеги.
Учительница ушла из жизни по той же причине. На переменке. Едва дотянув до конца урок. На похоронах были только ребята и родители.
Телевидение и радио упомянули о печальных фактах между прочим. Без лишних комментариев и эмоций...
Для начала возьмем цифры. Всего две. 9 миллионов человек — столько потерял наш народ за 7 лет так называемых реформ. 10 с небольшим процентов — эту часть прожиточного минимума получают пенсионеры. В среднем. Вторая цифра объясняет первую и гарантирует ее неуклонный рост. В первую очередь за счет стариков и детей, которые слишком часто держатся за счет дедовских и бабкиных крох. Вряд ли есть необходимость оперировать здесь словом “геноцид”. Русский язык обращается к куда более выразительному и точному определению — “примирать голодом”.
Многие ли задумывались над тем, что в русском языке нет аналога слову “культура”. С.И. Ожегов в своем “Словаре” раскрывает смысл понятия как “совокупность достижений человечества в производственном, общественном и умственном отношении”. Для В.И. Даля этот смысл выглядит совсем иначе. Культура — это “образование умственное и нравственное”. И лежит в основе русской культуры не совокупность неких достижений, а — совесть. Иначе, согласно истолкованию того же В.И. Даля, “нравственное сознание” и “чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее от лжи и зла”.
Сегодня общим местом во всех источниках массовой информации стало утверждение о возрождении-де культуры, в котором едва ли не главная роль принадлежит церкви. Потребность возвращения к религии определяется как органическая потребность всего народа. Вот только как отделить зерна от плевел? Ставшую модной обрядовую сторону от действительного постижения все тех же нравственных критериев, которые составляют нашу совесть? Простейший и наглядный пример. Отлитая из бетона модель храма Христа Спасителя, заново отстроенный на Красной площади Казанский собор, в свое время возведенный Дмитрием Пожарским в память освобождения Москвы от иноземных войск, Иверская часовня и по существу прямо между ними — Центральный выставочный зал, Манеж, где под видом произведения искусства происходит действо, превосходящее самые крайние и бессмысленные антирелигиозные представления времен Емельяна Ярославского (М.И. Губельмана).
Ряд висящих на стене новоисполненных икон и дежурный “деятель культуры”, предлагающий посетителям на выбор — плюнуть на них или ударить топором. За плевок можно тут же получить 3, а за удар топором 5 рублей. Идея и представление Галереи Гельмана, того самого, который начинал собирать подписи против памятника Петру I Церетели и кончил получением от мэра прав на создание выставочного центра внутри Старого Гостиного двора на Ильинке. Не касаясь эстетических характеристик подобного замысла, нельзя не задаться вопросом о том “нравственном сознании”, которым определялась в лучшие для русской культуры времена совесть. Совесть не просто человека, но художника, отвечающего в полной мере за те импульсы, которые вызывает в зрителе его деятельность.
Можно быть верующим или атеистом, принадлежать к любой конфессии или отрицать все вместе, но уважение к религиозной символике — это уважение к миропониманию и нравственному укладу твоих современников и сотен предшествовавших им поколений. Без этого уважения невозможна подлинная культура, как и без уважительного отношения к символике светской, определявшей жизнь наших отцов. Тем безобразней, если не сказать омерзительней, рисуется состоявшееся в Москве действо с пожиранием выполненного из торта Ленина в гробу. Если сами первые куски отдавали собственным детям, чтобы навсегда освободиться от “чуждой идеологии”. Преодолеть. Попрать. Вот только что именно? Не человека ли в себе? Ниспровергнуть диктат одной идеологии, чтобы злобно и беспрекословно навязать всем диктат собственный, безграмотность, отсутствие вкуса, превосходство над “инакомыслящими”, которым отличаются так называемые демократы наших дней. В конце концов все зависит не только от убеждений человека, но прежде всего от нравственной соотнесенности его чувств. Только полное ее отсутствие позволяет устраивать эстрадные шоу бок о бок с кремлевскими могилами. Четыреста человек в братской усыпальнице, опущенные в общий ров 10 ноября 1917 года. Сегодня ведется разговор о памятниках на месте захоронения немецких солдат. Так в чем же их преимущество перед нашими соотечественниками, от убеждений которых кто-то решил отказаться, едва успев перепрятать свой партбилет? Как писали современники, “их мертвые, застывшие тела были трагическими символами совершившегося столкновения общественных классов”.
Рядом с так называемым Красным погостом находится не только Мавзолей, но и могилы Юрия Гагарина, академиков Н.Д. Зелинского, И.В. Курчатова, С.П. Королева, Валерия Чкалова, Максима Горького, маршалов Ф.И. Толбухина, Л.А. Говорова, К.К. Рокоссовского, летчиков-космонавтов. Всех не перечесть. И как можно отмахнуться от таких православных святынь, как погребения рядом с Васильевским спуском Василия Блаженного и Иоанна Блаженного, особенно почитаемых московских святых. Это не волнует руководство страны, которое всеми средствами стремится создать видимость благополучия за яркими, крикливыми декорациями, пытается скрыть трагедию народа.
Именно эстрадные шоу служат якобы свидетельством всеобщего довольства, оптимизма и “ресурса доверия” правительству. Крепко поношенные временем, безголосые и откровенно вульгарные, зато сопровождаемые всеми чудесами пиротехники и лазерных фокусов, выключающими нормальное человеческое сознание оглушающими децибеллами, “звезды” еле успевают принимать правительственные восторги и награды, участвовать в избирательных кампаниях, кого-то “поддерживать”, высказываться о большой политике. Это их увековечивают “для последующих поколений” в бетонных плитах Площади искусств. Бок о бок с Покровским собором, на реставрацию которого ни у московского, ни у федерального правительства по-прежнему не находится средств.
Такими же эстрадными “звездами”, только из области скульптуры и архитектуры, захламляется Москва. И главное — не в торжестве низкопробно-мещанского, “елисеевского” (по названию магазина на Тверской улице) стиля, но в полном отсутствии чувства собственного достоинства, которое всегда отличало произведения русского искусства. Сегодняшняя столица прорастает, как бурьяном, бесчисленным множеством памятников на все случаи жизни. Общий их список, подлежащий немедленной реализации, насчитывает около 200 (!) имен. Куда-то втискивается Александр Блок, куда-то Чехов, Суриков, уже готово место для зодчего Василия Баженова на зеленом пригорке у Боровицких ворот, где появится очередное произведение Церетели.
Сегодня все от вновь испеченного академика из президентской свиты до школьника, торгующего на проезжей части улицы сомнительными изданиями и “травкой”, от обладателей “мерседесов” и “лендроверов” до грузчиков с дипломами инженеров-лазерщиков, от эстрадных див до бомжей — все повторяют в оправдание или в утешение слова о “выживании” в условиях “дикого” рынка. Но ведь если оглянуться на нашу историю, в условиях рынка русская культура существовала всегда. В условиях советского строя — немногим больше 70 лет. Ничтожно малый относительно общей истории человечества отрезок времени действительно вместил множество ошибок, злоупотреблений, прямых преступлений. Но он же обладал и такими достоинствами, которые останутся недостижимой мечтой многих и многих будущих поколений: от гарантированного жилья и работы, бесплатного обучения (обязательного для каждого ребенка!) и лечения до права на дешевый отдых и достойную старость.
Стоит также вспомнить, на какую нищету обрекал тот же пресловутый рынок величайших деятелей нашей культуры и как, несмотря на нее, они умели жить и творить по законам совести — не “выживания”, будь то Белинский, Достоевский, композитор Варламов, великий наш художник Александр Иванов или тот же Суриков, отказывавшийся от минимального комфорта ради творческой независимости.
И вместе с тем сооружение памятника в любом городе было всегда событием общенародным, широко и свободно обсуждавшимся. Целые тома может составить история Минина и Пожарского на Красной площади — решение идеи и воплощения монумента заняли в общей сложности около 20 лет, Пушкину на одноименной площади столицы, Гоголю, великолепную скульптуру которого давно и прочно задвинули с предназначенной для него Арбатской площади в крохотный дворик.
А что говорить о петербургском Медном всаднике, созданию которого предшествовали тома переписки Екатерины II с французскими энциклопедистами, Дидро, самим скульптором. Могла, кажется, императрица самодержавно творить свою волю, но считала подобное, по ее же собственному выражению, “самовольство” недопустимым: памятник — дело всего народа. В нынешнем бурном переиначивании истории стало забываться, что больше всего та же Екатерина гордилась именем Просвещенной Монархии — не самодержицы.
После 1991 года в нашей стране произошла подмена понятий. Освобождение от “идеологического пресса партии” обернулось освобождением от моральных критериев, действительная потребность человеческого общества (глубинная, далеко не всегда сформулированная в словах или даже не осознанная) — удовлетворением физиологических потребностей, не ограничиваемых культурным сознанием.
К культуре, в ее истолковании Далем (или просто русскими классиками) не имеют отношения ни поп, ни масскультура. Последняя возникает как некая разрядка и противовес предельно внутренне напряженной жизни. Это своего рода физиологическая разрядка. Или иначе — род наркотика, способствующий размыванию духовных ценностей, которые концентрирует в себе из поколения в поколение подлинная культура.
Деятельность в культуре — это прежде всего внутренняя позиция художника или писателя относительно современного общества. Она не может по своей сущности применяться к желаниям и требованиям государства, но только к положению и состоянию народа, человека. Приходится констатировать банальное: тем, кого руководители государства причисляют к деятелям культуры, венчают лаврами, превозносят, одинаково удобно существовать при всех, в том числе и принципиальных, переменах в государственном устройстве. Именно собственное благополучие становится мерилом их отношений к происходящему в стране. А относительно этого мерила что могут значить толпы женщин-учительниц в подбитых ветром шубейках на железнодорожных рельсах с единственным требованием получить давным-давно заработанные деньги, решающиеся на голодовку работники “скорой помощи”, оказавшиеся без тепла и света жители Приморья, Крайнего Севера, сотен и сотен деревень! Разве не показательно, что ни на одном фуршете, презентации, сочинском “Кинотавре” не раздалось ни единого звука в их защиту, ни одного человеческого отклика на трагическое положение страны. Никто не отказался от премий или гонораров в пользу очереди ждущих операции на сердце малышей. Ни единого слова!
И бесполезно ссылаться на силу государственной машины. Потому что художник в любой области искусства начинается не со служения государственной машине, но с совести. Собственной обостренной (не знающей скидок на “выживание”) и неусыпной совести. Если эта последовательность нарушена, такой человек не может иметь отношения к культуре. Значит, у него отсутствует основной профессиональный признак — “внутренняя невысказанная способность различать добро и зло”, еще одно толкование современниками Пушкина понятия “культура”.