"Люди-то у нас даже мыться как следует не научились. А все о духовном говорят... " - писал журнал "Огонек" 10 февраля 1997 года

«Новое время». 10 февраля (28 января) 1906 года. Москва, 27 января. «…Расследование событий декабрьского восстания выяснило несколько характерных подробностей. Революционеры располагали кадрами дружин вооруженных рабочих и единомышленников в числе до 20 000 человек, причем многие обладали хорошими маузеровскими винтовками, бьющими на 1200 шагов прицела.
Дружинники получали от комитета от 1 р. 25 к. до 2 р. 50 к., а бастовавшие рабочие по 30 к. в день.
В первый момент восстания в распоряжении властей для подавления его было только 1500 штыков; уже потом, когда прибыли дополнительные силы, соотношение несколько изменилось.
Кадры дружинников состояли из очень молодых людей. Самому старшему было не более 23 лет».

«Московский Листок» 10 февраля 1906 года. Московская жизнь. Административные взыскания. «Московский купец Иван Федоров Герасимов за то, что калитка у ворот его владения, на 2-й Мещанской улице, 8 сего января, в 12 час. ночи была отворена и дворник отсутствовал, подвергнут денежному штрафу в размере 100 рублей».

«Петербургская газета», 10 февраля 1908 года. Спортъ. Среди конькобежцев. «В настоящее время среди игроков в ключки (хоккей), идут разговоры о отъезде петербургской команды для соревнования в этой игре с москвичами.
Петербургская сборная команда составляется из лучших игроков в ключки, а присутствие «юсуповцев» дает полную надежду на победу над сборной командой москвичей… Игра будет происходить 3 февраля.
На первенство России на скорость, как известно, едет в Москву Г. Блювас, который с 29 января уже тренируется на московском катке…»

«Труд», №34 (19181), 10 февраля 1984 года. Борцы за рабочее дело. Неподкупный Генрих. «Обычно сдержанный и рассудительный, Генрих и тут оказался верен себе, хотя в душе у него всё кипело.

- Похоже, герр Дюленфельдер изволит принимать нас за простачков или вовсе за круглых идиотов. Господин директор мог бы сэкономить время и красноречие и не расписывать «невыносимое финансовое положение фирмы».

Нам, членам производственного совета, известно, какие прибыли приносила хозяевам наша шахта. За последние три года численность персонала на «Эрин» сократилась в пять раз. Вы, господин директор, думаете, думаете, мы не понимали, к чему идет дело? И вот сегодня вы выложили карты на стол. «Эрин» объявлен смертный приговор – шахта закрывается. К сожалению, не в наших силах предотвратить это – власть на вашей стороне, хотя для всех нас, для наших товарищей в забоях ликвидация шахты означает трагедию. Однако, сдается, вы и те, чьи интересы вы представляете, намерены и на этом погреть руки. Как вы только что заявили, у фирмы нет денег даже на реализацию социального плана, предусмотренного на случай закрытия предприятия. Это ложь! Производственному совету стало известно, что хозяева именно под предлогом необходимости» социальных мероприятий», связанных с массовым увольнением шахтеров, получили 60 миллионов марок государственных субсидий. Это деньги их кармана налогоплательщиков, стало быть из нашего кармана. Вы и их, не моргнув глазом, намерены присвоить да еще пытаетесь на сей счет заручиться нашей профсоюзной поддержкой. Хотите знать, как все это называется?..

Не дожидаясь, пока ему скажут «как все это называется», гендиректор счел за лучшее удалиться, хлопнув дверью…

Генрих Швайнценберга уволили тут же после того памятного заседания производственного совета. Уволили под надуманным предлогом и без выходного пособия…

Шел Генрих домой по знакомым улицам Алена и вроде не замечал их. А дома – жена Анита и семеро детишек, младшим из которых, веселым и славным двойняшкам, чуть больше года. Анита – умница, она все поймет и оправдываться перед ней не придется. Но семью-то кормить надо и за дом платить надо… Вдруг звонок:

- Господин Швайнценберг, с вами говорит Дюленфельдер. Я уже давно искал случая побеседовать с вами по душам. В самом деле, ну зачем нам ссориться? Вы – человек уважаемый, руководство фирмы вас очень ценит. Мы могли бы с вами прекрасно сотрудничать – к взаимной пользе и выгоде. Вы нам – информацию о заседаниях производственного совета, так сказать, в конфиденциальном порядке, а мы вам…Я слышал, вы недавно обзавелись своим домиком да к тому же еще не все долги погасили. От имени руководства фирмы могу вас заверить, что оно берется в случае, если мы придем к соглашению, взять расходы на себя…

Генрих молчал не потому что раздумывал. Мешала говорить подкатившая комом к горлу ярость: его пытались купить! Наконец он заговорил:

- Вы знаете,герр Дюленфельдер, я имею привычку по утрам бриться. И для меня невыносима мысль, что каждый день придется видеть в зеркале физиономию подлеца и предателя…

Увольнение Генриха Швайнценберга вызвало на «Эрне» волну протестов. Развернулась кампания в его защиту. Он по-прежнему остается заместителем председателя производственного совета. И не номинальным, а активным. Пусть вход на шахту ему заказан – производственный совет теперь регулярно заседает у него дома.

На одном из первых таких «домашних» заседаний он рассказал коллегам о своей недавней поездке в составе делегации западногерманских горняков в Советский Союз. О том, как спускался в забой донецкой шахты «Трудовская», о том, какие это мировые ребята – советские шахтеры. О том, что уголь – будь то в Руре или в Донбассе – легко нигде не дается. Но в забой, оказывается, можно спускаться хозяином антрацитовых недр, полновластным и суверенным, а не бессловесным поденщиком господ дюленфельдеров…»

«Огонек», № 06, 10 февраля 1997 года. Отечественные записки. Лариса Голубкина, актриса. «Недавно я была в Петропавловске-Камчатском. Это такой замечательный город! Сопки, над ними дымка! А дома там просто ужасные... Я сказала жителям: если бы я была мэром вашего города, то покрасила бы каждый дом в свой цвет. Помню, мы как-то подлетали на самолете к Рейкьявику. Мне показалось, что это клумба вместо города: крыши, дома - все разноцветное! А мы не умеем украшать свой быт. Мне кажется, у нас поэтому так много разводов, ненависти друг к другу. Я не верю, что люди могут любить друг друга красиво, живя в доме со щелями и вонючим подъездом. Красота чувств заканчивается в этих щелях на стенах. Я, наверное, романтик, но мне так хочется красоты! Мне хочется, чтобы жизнь вокруг нас как-то налаживалась. Но это будет трудно. Люди-то у нас даже мыться как следует не научились. А все о духовном говорят... Идешь, бывает, по улице, а перед тобой девица с грязными пятками. А на голове у нее, между прочим, золотой бант!»