"Вишневые сады" культуры под топорами эпох

Какие моральные ориентиры в культуре и обществе оставил соцреализм и формирует рынок сегодня? Почему ярыми критиками социализма считаются Ленин и Маяковский? На эти вопросы главного редактора Pravda.Ru Инны Новиковой отвечает известный философ Людмила Булавка.

— У каждого времени свои парадоксы. А если взглянуть на наше время, какие у нас парадоксы? Мы пришли к капитализму и имеем все то, что имел капитализм там 100 лет назад. И ничего у нас нового не происходит с точки зрения искусства? Какой у нас стиль, какое время и каким увидят настоящие художники нашу эпоху. За кем будет правда из современных художников? За теми, которые тараканов показывают, или…

— Хорошо вы сказали, за кем правда.

— Что останется нашим потомкам, которые захотят узнать о нашем времени?

— Скажем так, кто кладет голову свою на культуру, как на рынок, за этими правды и будущего не будет. Потому что на рынке сама суть рыночных отношений предполагает, что любой товар сегодня еще свежий, завтра уже нет…

— Котируется только первой свежести.

— …а завтра это уже неинтересно, идет следующий товар. И угнаться за этим нельзя. Поэтому рыночный подход к культуре — это есть самый лучший способ…

— Похоронить ее.

— …похоронить любые культурные и художественные интенции навсегда. Вот мы с вами сидим здесь, пьем чай, и мы можем с вами соглашаться, не соглашаться, дискутировать, горячо дискутировать, но мы не боимся друг друга. А капитал возводит такую стену между человеком и другими, которая не допускает никакого доверия, там нет вообще отношений.

Я покупаю картину не потому, что она во мне что-то пробуждает, какие-то интонации, которые мне уже жизнь не дарит, а потому что я знаю, что это самый котируемый, рейтинговый или, скажем, престижный экземпляр, который находится в группе элитарных.

— Кто-то покупает так, но есть и те, кто покупает картину, потому что она нравится.

— Я не отрицаю этого. Я говорю, что кто стоит на стезе рыночной оптики по отношению к искусству, блокирует вообще само искусство.

Читайте также: "Великое искусство трогает душу, а не нервы"

— Рыночная оптика, наверное, это в нашем понимании негативное понятие. С другой стороны, если вложить деньги в бесталанного художника, он и нарисует что-то бездарное. А если вложить деньги в кого-то талантливого, к примеру, режиссера, то и будет произведение, которое, может быть, и останется. Гостем "Клуба главного редактора" была Любовь Воропаева, одна из первых продюсеров, и она сказала по поводу такого абстрактного, большого шоу-бизнеса: деньги, в товар уже не вкладывают, деньги вкладывают в жен, в сестер, в любовниц, в людей, с которыми есть связи и отношения, чтобы с них потом можно было спросить. Если еще он при этом будет талантливым, то замечательно и прекрасно, но это уже не главное. Поэтому проблема не в том, что деньги дают, а в том, что при этом талант — не главное, а главное — лояльность.

— Да. Во-первых, вы совершенно точно сказали, сегодня талант не главное. Почему сегодня искусство, так же как и наука, закатывается рыночным катком?

С наукой, что происходит? Я не специалист по экономике, но, как я понимаю, сейчас в ходу капитал, который возник главным образом на распродаже государственной собственности, которая была в СССР создана не этими людьми. Эти люди — не Демидовы, которые строили заводы, потом лили чугун, сталь и так далее, они не производили ничего. Я в 90-е, в эти страшные годы, объездила 40 заводов по стране, где были оккупационные забастовки, где рабочие, не получая зарплату по полгода и больше, пытались сохранить данное предприятие, как перспективные предприятия для экономики страны, то есть для нас с вами.

— Да, я помню это время.

— И за это их убивали, избивали. Объехав от Питера до Дальнего Востока эти предприятия, я увидела, как возникает капитал. Это первое. Второе, капитал возник на финансовых спекуляциях. И третье, (а причин гораздо больше) это природная рента. Нефть России — это природное достояние не только России, а всего мира. Как крокодилы где-нибудь в Африке…

И общественная природа этого капитала делает ненужным труд. А раз труд не нужен, то зачем нужна наука, искусство… В XIX веке хозяин говорил: "поедешь в Европу, будешь учиться, как использовать машины, чтобы нам купить эти машины и эксплуатировать рабочих на своих заводах, чтобы получать больше прибыль". Но, все-таки, иди и учись. А раз сегодня не нужен труд, не нужен и человек. Поэтому все, что сегодня идет, это мимо человека.

— Людмила Алексеевна, так все-таки, какой в наше время художественный, культурный стиль? Вот мы ушли от соцреализма и… Капиталистический романтизм?

— Я вижу, что в силу глобальной гегемонии капитала и этого принуждения к общим стандартам рыночным…

— У каждого времени свои стандарты, такие маячки.

— Эта реальность, которая наступает и на нас давит, вызвала в культуре несколько тенденций. Первое — это патриархальная. Потому что глобализация, она угрожает развитию национальных культур. Вот, скажем, включаешь ты киргизскую попсу или польскую попсу, включаешь русскую…

— А они все одинаковые.

— Совершенно правильно. Они поют на языке "мани-мани". Где своеобразие музыки Востока? Причем на Востоке разные направления, тенденции, культурные школы. Этого нет. Это направление появляется, как защитная реакция, это, такой, как сейчас модно говорить, патриархальный тренд в культуре. И не только в русской.

— А какие примеры? Вспомнила, фильм "Родня".

— Это обязательно религия, обязательно с патриархальностью, это когда мы живем большой семьей, есть опора на кровные, родственные отношения, которые в условиях капитализма…

— Это "Брат", "Брат-2".

— Которые в условиях капитализма становятся не кровно родственными, а кроваво родственными отношениями. Потому что человек ищет опору… Человек не лодочник, даже если он очень индивидуальный, он пытается к чему-то большому привязаться. К чему? К роду, к семье, так раньше были трудовой коллектив, завод.

— Партком.

— Или к партии, к каким-то группам. Или сегодня готы, байкеры, то есть любые какие-то общности, каждый выбирает себе по вкусу. И вот человек пытается каким-то образом спасаться от наступления капиталистической глобализации.

— Они стремятся к патриарху?

— Совершенно верно. Эта патриархальность, когда женщина рассматривается только как мать, как творческая личность она не оценивается, дети — только наследники рода и так далее.

— А есть какие-то примеры? Я думаю, что ничего значимого не создано.

— Вы знаете, они появляются. Вот на выставках я видела замечательные молодые художники пишут религиозную тему, причем искренне и очень хорошо. Потому что человек ищет этические опоры для себя, одни находят ее в религии, другие в своем сообществе молодежных субкультур, где у них свои этические императивы и свои законы, по которым они живут. Но это не единственное направление.

Читайте также: "Не путать соцреализ с советским искусством"

Есть социалистическое направление, как ни странно. Причем это молодые ребята, талантливые художники. Например, назову писатель Дмитрий Черный известен в литературных кругах достаточно широко. Он отличается высоким уровнем культуры, может дать много очков людям даже советской культуры, знающим искусство. И эти люди сознательно позиционируют себя в искусстве и в культуре, как левые, социалистические художники, художники коммунистической позиции. Это не значит, что они сидят и пишут только о партии. Они пишут и про любовь, и о культуре.

Есть религиозная, сугубо религиозная направленность, уже не патриархальная.

— Патриархальная и религиозная — это разное?

— Да. Религиозная тенденция достаточно сильная.

— А религиозная какая: христианская, мусульманская?

— Христианская. Я говорю религиозная, потому что там разные конфессии, не только православные. Это реакция на постмодернизм. Мы живем в эпоху постмодернизма. Ведь постмодернизм реанимирует разные тенденции, которые друг к другу никак не относятся. В любой культуре может быть все, но это разное соединено неким всеобщим отношением. Когда тот же Босх в своей картине рисут башмаки, стоящие в позиции, которая в хореографии называется номер один, то это означает, что мужчина и женщина расходятся. Есть те символы средневековья, которые мы прочесть уже не можем, если не являемся специалистами по этой теме, их знали, потому что они были элементами той культуры.

Я скажу словами историка и философа Лосева, в средневековье грешили, но знали, в чем состоит суть греха. А сегодня нет этих всеобщих норм, когда, как вы сказали, не знаешь бежать спасать или фотографировать. И вообще этот вопрос этический. И если в советское время человек стоял бы и фотографировал…

— Какой-то пожар.

— Да, это имело бы осуждение. И это не значит, что человек изменил бы свою позицию, но немножко поостерегся бы выражать свой эгоистический интерес, смотреть на это хладнокровно, отчужденно, так его заявлять публично.

В постмодернизме существуют разные направления, но они не связаны друг с другом. И вот это рождает лоскутный, как говорят, клиповый мир. Посмотрите, что делается даже в детских анимационных фильмах сегодня ходят отдельные части человека. Человек вообще разбивается на части. Эта реклама, которая, казалось бы, ничего в ней страшного нет, но для меня она жуткая. Видимо, реклама крема — женское лицо и вдруг оно разбивается на квадратики, эти квадратики осыпаются.

— Они любят поделить пополам, да.

— Вот постмодернизм несет в себе господство частного любой ценой. И тебя для меня нет.

— Часть — это мое маленькое.

— Не просто маленькое. Потому что, скажем, проблема маленького человека была в искусстве.

— Нет, мое личное, я имею в виду, частное — это только мое и все остальное, вот трава не расти.

— Любой художник, если не выражает личностное, он мне неинтересен. Пример, человек купил участок земли и там был, скажем, дуб, под которым сидел Лермонтов или Вяземский и что-то написал. А человеку надо строить там дом или теплицу под огурцы. И он срубит дуб. Вот это частный подход. Хотя, скажем, это дерево как символ… Может быть, оно не является таковым, но в сознании людей осталось, что однажды сюда заезжал великий поэт и провел там какие-то поэтические минуты вдохновения под этим дубом. Вот частный интерес, который не связан, не соотносится с интересами других.

— Тогда это "Вишневый сад", да.

— Вы прямо сорвали у меня языка. Эти железные дороги капитала, становящегося в России капитализма, проходили через вишневые сады. И мне неважно, что этот вишневый сад для вас символ, а вишневые сады — это символы русской, кстати, патриархальной, в том числе, культуры. Потому что русская культура выросла не только на гневном отрицании крепостничества, всего, что порабощало человека, но и на трепетности и красоте вишневых садов. И вот капитализм уничтожал эти вишневые сады. Вот вопрос, который встал на дыбы в начале XX века, и Чехов это прекрасно зафиксировал. "Вишневый сад" можно включать в историю, в курс политэкономии, потому что обозначены основные понятия — капитал и культура.

— Вишневые сады отечественной культуры вырубают топоры эпохи?

— Немного отвлекусь. В 1914 году крупнейший предприниматель, промышленник Рябушинский на международной технической выставке в Париже сказал, что "пора рубить эти вишневые сады". Это я прочитала в мемуарах Керенского, написанных после эмиграции. Хорошо, пусть не капитализм, но социализм ведь тоже нуждается в железных дорогах, без железных дорог и заводов не будет социализма. Что делать?

Проблема вишневых садов зафиксировала вызов, который обозначил различия между капитализмом и социализмом. Капитализм сказал: "вырубать эти вишневые сады", а социализм сказал: "я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть". И могу привести пример — Магнитогорск. Город, который строился в степи, где деревьев нет, строился крупнейший металлургический комбинат, собрались люди больше 50 национальностей, башкиры, татары, русские, украинцы, белорусы. Резко континентальный климат, сильные морозы зимой, жара летом. И что делали эти рабочие молодые парни и девушки? Они высаживали саженцы вишни, яблони, а рядом с этим живым саженцем вкапывали отлитый саженец вишни, яблони. Потому что, когда еще этот саженец вырастет, зацветет? А вот здесь уже стоит…

— Я не знала об этом.

— Посмотрите, как интересно, сад отливали. Социализм дал диалектическое решение. И гениальность диалектического решения социализма состояла в том, что не такая дилемма — или сады, или индустриализация, а индустриализация, как город-сад.

— Людмила Алексеевна, про социализм спорная история. Потому что, с одной стороны, при социализме действительно очень много городов выросло. Тот же Норильск, извините, но построили его руками заключенных. Было огромное число и жертв социализма, репрессий. И социализм не был так уж мил и добр.

— Совершенно с вами согласна. И более того, с моей точки зрения, методология тех, кто говорит: "вы знаете, в социализме все было плохо" и тех, кто говорит: "в социализме все было хорошо" одна и та же. Почему? Социализм рассматривают с теологических позиций: либо ад, либо рай. Да не ад и не рай.

— Но здесь середина?

— И даже середины нет. Скажу, почему. Вообще, октябрь 1917 года, это мощная вспышка поединка между тенденциями, рожденными не октябрем 1917 года. Культура — это схватка двух тенденций: тенденции освобождения человека от всех форм порабощения и тенденции порабощения человека. Октябрь обозначил эту схватку не на жизнь, а на смерть, как схватку мировую. В этом смысле история СССР — это история не борьбы хорошего с очень хорошим и не борьба плохого с очень плохим, а борьба этой освободительной тенденции и той тенденции, которая порабощала тех, и угнетала, и пыталась уничтожить тех, кто прокладывал дорогу, эту логику освобождения.

Не случайно все советское искусство, которое вошло в мировое художественное наследие, оно об этой схватке. Возьмите фильм "Коммунист" — об этой схватке, фильм "Тишина" — об этой схватке, фильмы "Премия", "Озеро", "А если это любовь?"… И даже "Королева бензоколонки" — это все про схватку. И эта схватка далеко не всегда была в пользу того, кто был героем. Более того, эта схватка показана не так, что сидят сталинисты и антисталинисты. А бывает, что эта схватка проходила внутри одного человека. И как поступить или не поступить? Внутри одного человека и внутри самого общества.

Вот, скажем, такой фильм, который был запрещен и пролежал на полке достаточно долгое время "Неотправленное письмо".

— Я не смотрела.

— Я знаю, что один из американских режиссеров этот фильм за свои деньги дублировал на английский язык, потому что он его потряс. Актерский ансамбль просто великолепный: Урбанский, Татьяна Самойлова, Василий Ливанов и Смоктуновский. Геологи, которые в тайге ведут разведку алмазов в тяжелейших условиях, один за другим погибают. Эта ситуация, во-первых, очень правдивая. Какие у них возникают конфликты по поводу, как дальше поступать. И уже зима… К зиме выжил только один Смоктуновский. Карта алмазов сделана, разведка осуществлена. Но выбраться из этой тайги большая проблема, он ложится на льдину (это уже к весне, видимо, дело), на его животе привязана эта карта в надежде, что кто-то увидит лежащего человека на льдине. Останься он здесь, в тайге, никто может и не обнаружить. А по реке пойдут корабли, навигация, кто-то обнаружит его вероятность больше и возьмут эту карту. Вы представляете наше время? Как бы сегодня это представили. И вся история СССР — это история этой схватки. И эта схватка обозначена не между, как у нас принято говорить, преступной властью и жертвенным художником, что преступная власть уничтожала прежде всего интеллигенцию…

Причем, посмотрите, теологический взгляд на историю: есть злодей и жертвы. Ничего подобного. Если смотреть на это с марксистских позиций, с которых я пытаюсь смотреть на реальность, это схватка между теми, кто пытался ценой собственной жизни не утверждать идеалы коммунизма и не агитировать, а созидать, освобождать людей от разных форм отчуждений.

И находить в себе силы сказать "противоречия социализма". Какой ужас? Противоречие сегодня воспринимается как компромат. Человек, который был включен в эту реальность, как коммунист, он видел, в чем состоят эти противоречия, почему критиковать должны мы себя, а у нас критика всегда воспринимается, как выносить ссор из избы. В этом смысле самыми ярыми критиками социализма были Ленин и Маяковский. Не либералы, а именно Ленин и Маяковский самые яростные критики.

И когда вот такие люди, которые действительно пытались созидать этот новый мир, примеров ведь очень много, я называю "новый человек социализма", который подавлялся человеком функции власти. Потому что ту же власть нельзя рисовать, объяснять, используя только один цвет — черный. Потому что каждый бюрократ, конечно, управленец, но не всякий управленец бюрократ. Власть не средство, а власть — как цель. Это ты для властных отношений, а не власть для тебя. И вот этот поединок продолжался.

Вот вы правильно сказали, нельзя назвать СССР добрым, там такие были трагедии. История СССР, почему в это время такое искусство мощное? А потому что история СССР несла такие острейшие противоречия, что Шекспира мало, чтобы выразить всю полноту тех трагедий. А вот советское искусство выразило. Почему фильмы смотрят по много-много раз? Потому что сама драматургия этой трагедии магнетически действует. Поэтому в этом смысле и искусство СССР, и история СССР являли этот поединок.

— Есть ли сегодня этот поединок? Какой сегодня конфликт?

— Два конфликта, с моей точки зрения. Первый — отрицание капиталистической формы глобализации. Здесь объединяются все — и патриархальщики, и социалисты, и многие другие. Второй конфликт — а что делать? Отрицать надо, а какой новый мир делать? Вот здесь начнется жесточайшее трагическое противостояние между теми, кто стоял плечом к плечу в едином фронте в сопротивлении капиталистической форме глобализации. Вот, где драматургия, с моей точки зрения, будет обозначаться.

— Посмотрим еще, какая сторона более сложная.