Парад Победы сорок первого года

Фронтовиков великой войны все меньше и меньше: едва ли будет сегодня 300 тысяч. И совсем уж мало тех, кто прошел войну с первого до последнего дня в армейских рядах. Генерал-полковник Борис Павлович Уткин, сегодняшний гость главного редактора "Правды.Ру" Инны Новиковой, начал войну московским курсантом, а закончил командиром особого дивизиона реактивных установок.

Фото: Парад Победы 1941 года

— Для нас, наших детей и будущих внуков крайне важно общаться с лучшим поколением в истории нашей страны — вашим поколением победителей. Уже глубокая история — Парад Победы 7 ноября 1941 года, где-то рядом с Октябрьской революцией, а вы, живой и бодрый участник вот здесь, рядом и можете рассказать о тех ощущениях, которые были тогда у людей. Ведь такую безнадежную ситуацию, когда в двух шагах враг, сегодня представить трудно…

— Хорошо и правильно сказано, это находка ваша — парад победы в начале войны. Почему? Потому что ноябрьский парад я называю путеводной звездой от 41 года до Победы — 45 года. В моем представлении между парадами 41 года и 45 года принципиальной разницы нет. Они демонстрировали мощь государства через вооруженные силы. Так вот, в 1941 году показали состояние армии на тот момент, а в 1945 году на параде сказали: "Посмотрите, cравните, что было и что стало, с чем пришли те, кто показывал силу и верность Родине в 1941 году!".

Парад — это была молодость наша, а я курсант 1-го Московского артиллерийского училища имени Красина, здоров, обучен, вооружен, одет по форме. Во все самое хорошее, теплое, модное. Больше того, мы — в офицерском обмундировании были. По тем временам это важно. Наверное, наши командиры, те, кто строил военное училище, не видели разницы между офицерами и нами, курсантами. Нам доверяли. И это доверие я пронес через всю жизнь. В 1967 году, когда стал начальником Свердловского танково-артиллерийского училища, строил воспитательную работу так, как было у нас в 1941 году, на тех же принципах доверия, вел себя с курсантами как с полноценными ответственными офицерами.

Чем еще запомнился парад 1941 года? Непогодой. Это было 8 часов утра. Наше училище стояло первым. И наши две первых роты во главе с будущим маршалом артиллерии Бажановым стояли и смотрели на Мавзолей, который был справа, ждали появления товарища Сталина. Мы знали, что он был на всех парадах. Мело сильно, метель, такая, знаете, поземка и ожидание: что мы увидим? Что мы услышим? Если я скажу, что мы все увидели и все услышали, это будет неправильно, потому что по положению, по расположению на Красной площади, мы это, скорей, ощущали. Потому что в такую непогоду думать, что я все увижу, все услышу — было бы неправильно, но сам по себе — эффект присутствия важен, психологический настрой, осознание того, что участвую в чем-то большом, в историческом. Другие то этого не знают, им это не доверено, а только нам, которых отобрали специально. Это очень большое чувство. Я помню день по мгновениям, даже камушек на Красной площади, на котором стоял, и тот помню.

— Борис Павлович, часто важность события сразу не понимаешь, осмысление приходит спустя годы, а то и десятилетия.

— Абсолютно правильно. Не все знают, что одновременно с Москвой парады прошли в Куйбышеве и Воронеже. В Куйбышев было эвакуировано правительство дипломатические представительства, там, по существу, был главный официальный парад, когда на трибуну перед послами и дипломатами поднялись Председатель Президиума Верховного Совета СССР Калинин и нарком иностранных дел, недавний Председатель Совнаркома Молотов, маршал Советского Союза Ворошилов. И авиация пролетела над площадью. С эшелона сняли дивизию, которой командовал будущий маршал Советского Союза и Главнокомандующий ГСВГ Кошевой и направили на торжественный марш. Одновременно в Воронеже маршал СССР Тимошенко провел парад. Все руководители страны появились на трибунах в трех городах, развеяли мрачные слухи, что Сталин бежал, Буденный в плену, многие убиты… Ободрили армию и народ.

— А как народ узнал об этом насколько быстро, интернета тогда еще не придумали…

— Радио. В стране за считанные годы провели массовую радиофикацию, практически в каждом доме была "тарелка", постоянно включенная. Прекрасный способ и оповещать, и информировать. Не ограничивались только тем, что вешали репродукторы, поощряли очень изучение радиодела. Я школьником в подмосковном селе собрал детекторный приемник и слушал за 45 километров от Москвы классическую музыку из Большого театра. Не уверен, что сегодняшние школьники смогут это повторить.

Помните левитановское "Работают все радиостанции Советского Союза…". Так вот, речь товарища Сталина передавали по всем радиоточкам, практически во все квартиры и дома. Уже потом стало известно, что речь во время парада не удалось операторам записать, опоздали — бездорожье, снегопад, не только звук, но и изображение…

— Неужели их не расстреляли в соответствии с либеральной трактовкой истории?

— Не хотел бы ввязываться в обсуждение, мягко говоря, небезобидных фантазий, все было логично и просто: пригласили товарища Сталина повторить речь еще раз. Был воссоздан антураж трибуны, засняли и записали выступление. Правда, на пленке пар изо рта не идет, как было на самом деле. Транслировали по радио, напечатали во всех газетах. Ведь до войны в каждом районе выходила двухполосная газета, у нас в Раменском она называлась "Авангард", я учеником читал в ней отчеты с процессов 37-го года, речи прокурора Вышинского, защитника Брауде… Так что информированность была достаточно широкая, я уже не говорю об учителях, партийных работниках, к которым можно было обратиться по любому вопросу и получить обоснованный и аргументированный совет-ответ.

— Но, наверное, было и множество легенд, как бывает всегда при крупных исторических событиях?

— Тогда было не до легенд — надо было драться. А вот сейчас — да, приходилось слышать и о танках на Соколе, и о том, что Рокоссовский в Ясенево и Новых Черемушках с пулеметами бегал… Не было такого. Возможно, некоторые разведгруппы проникали на рубеж химкинского канала имени Москвы, может, отдельные шальные мотоциклисты туда прорывались, но ни танков, ни пехотных подразделений там не было. Да и генерал-лейтенант Рокоссовский, а я хорошо знаю вооружение его армии и фронта, не мог с пулеметами отстреливаться от гитлеровцев, не до этого ему было.

— Парад — начало Московской битвы, тогда еще не знали, как она закончится. Почему тогда выстояли? Сила духа? Слабость немцев? Или икона Богородицы помогла?

— Знаете, мне рассказывали об одном серьезном обсуждении хода войны, где анализировали причины побед и поражений. Выступили специалисты, дали расклад по технике, ресурсам, моральному состоянию, полководческим решениям. А потом вышел такой скромный, если не сказать, невзрачный монах, духовное лицо, и очень красиво рассказал, что победы стали возможны только потому, что облетали с иконами и вокруг Москвы, и вокруг Сталинграда. Ну что тут сказать? Хотя вокруг Ленинграда наши командующие произвели облет с иконой.

На мой взгляд, победа под Москвой стала возможной потому, что немецкие генералы проиграли в стратегии и тактике, растянули коммуникации, не подготовились к зиме. После войны один из них, кажется, Манштейн, написал, что Генштаб доложил Гитлеру, что победить удастся только в том случае, если компания закончится до морозов, тот самый блицкриг, иначе фашисты проиграют в любом варианте. И Гитлер пошел ва-банк, не подготовившись к зиме. Вот этот авантюризм, я сказал бы, скудоумие, тоже сыграл большую роль, хотя в принципе ничего изменить не мог.

Но все же не это главное. Победила наша сила духа и умение мыслить, победил полководческий талант наших генералов, мужество и патриотизм солдат. Через Центральный почтамт за годы войны прошло шесть миллиардов писем! Вдумайтесь, это ведь не просто расписанные чернилами листки, это свидетельство небывалого духовного единения и подъема фронта и тыла, мужей и жен, отцов и детей.

— Первые полгода войны многие оценивают как цепь катастроф и поражений…

— Предвзятый взгляд, забывают почему-то и приграничные танковые сражения на Западной Украине, где под командованием Жукова впервые были остановлены немецкие танковые соединения. Самое главное, что в эти тяжелейшие месяцы отступления произошел переход от психологии мирного времени к психологии войны. Вчера солдат хорошо работал в колхозе, сегодня он так же добросовестно учиться стрелять. Перестали бояться авианалетов, научились воевать ночью, бить танки окапываться, вгрызаться в землю. А у немцев, привыкших к французским или польским быстрым и легким победам, падал боевой дух. В половине писем немецких из-под Москвы были пораженческие размышления и нотки.

— Немцы писали и о героизме советских солдат, я просматривала подборку таких писем, просто слезы наворачиваются, когда читаешь о том, как взвод, 10 человек, удерживает 300 или 400 матерых фашистских солдат… Погибает, но не сдается.

— Елена Спартаковна Синявская, доктор психологии, исследовала этот феномен. Я удивлен, почему немецкая цензура пропускала письма генералов, командиров дивизий, который описывает, как он провел этот день в боях с русскими под Москвой или Сталинградом. Зачем фрау Эльзе из Мюнхена или Дрездена знать количество контратак или авианалетов? Эти письма показывают все и развенчивают даже кинофальшивки последнего времени, например, фильм Володарского о Сталинграде, причем развенчивают сами враги, рассказывая о нашем героизме. По ним Синявская и изучает психологию, ее трансформацию у фашистских солдат от шапкозакидательства до глубокого уныния. Особенно много писем взято в Сталинграде, после котла для 6 армии Паулюса.

— Сейчас среди некоторых историков и считающих себя таковыми модно утверждение, что битва под Москвой не то, что второстепенна, но ее значение явно преувеличено.

— Я не зря приравнял парад 1941 года к параду Победы. Битва под Москвой отличается от последующих грандиозных битв тем, что победа в ней позволила сохранить советское и российское историческое государство. Проиграй мы — в войну стопроцентно вступила бы Япония и Турция, а враг попер бы до Урала, посадив в Москве какого-нибудь власова и объявив новое государство-протекторат. В любой другой битве — Курской, Сталинградской — речь не шла о стратегическом поражении, даже в случае неудачи сохранялись шансы оправиться, как это случилось в 1942 под Харьковом. Под Москвой такие шансы были минимальными. Потому путеводная звезда берлинского мая 1945 загорелась поздней осенью 1941 под Москвой.

— Благодарю вас, Борис Павлович, надеюсь, в следующей части нашей беседы мы поговорим собственно о буднях войны, каким они запомнились вам, юному офицеру. С великим праздником Победы вас и всех ветеранов этой войны!

Читайте другие интервью "Клуба главного редактора":

Ирина Роднина: Падение победе не помеха

"Человек — это аналог мобильного аппарата"

Мария Арбатова: США — страна людей-обрубков

Читайте самое интересное в рубрике "Общество"