Евгений Брюн: родители нас не пускали в школы

"Я могу сказать, что среди старшеклассников опыт употребления наркотиков имеют примерно 10-13 процентов. Среди студенчества таких от 15 до 30 процентов. И родители часто скрывают наркоманию детей из ложного понимания позора", — считает главный нарколог РФ Евгений Брюн. Об этом он рассказал в интервью главному редактору "Правды.Ру" Инне Новиковой.

Фото:  

— Евгений Алексеевич, вы как-то сказали, что в Америке не лечат наркоманов. А вот какая у нас система лечения и реабилитации наркоманов? Она вообще существует?

— Исторически так сложилось, что в Советском Союзе и в постперестроечной России в основном развивались медико-биологические программы лечения, за что нас очень часто и по сей день критикуют. Они основаны на использовании медикаментов. То есть детоксикация, грубо говоря. Вывели из запоя или вывели из ломки наркотической и отпустили. Эффективность 1-3 процента годовых ремиссий, так считается. На Западе не занимались этим практически. Человеку предлагается где угодно самому это пройти. Там занимаются социальной реабилитацией. Эффективность тоже нулевая. В 1998 году я обратился тогда к мэру Москвы и предложил систему профилактики, лечения, реабилитации в единой технологической цепочке. Мне доверили это дело, и мы в Москве стали соединять оба подхода. То есть каждый больной должен пройти все этапы лечения: детоксикацию, потом психиатрическое лечение…

— А если он пришел в состоянии нормальном?

— Значит, он на другой этап переходит. Детоксикация, обследование — в любом случае, нужна диагностика какая-то тех последствий, которые он получил от употребления наркотиков.

— Но он должен сам прийти при этом, по собственному желанию?

— Да. Это законодательно утверждено, добровольность лечения.

— Понятно. Он пришел, его обследовали, а дальше что происходит?

— Здесь есть технологии интервенции, вмешательства. То есть у нас есть определенная технология структурированного разговора, когда мы мотивируем человека на включение вот в эту лечебную систему.

— Перед вами сидит разрушенная личность, у которой в голове три извилины и все направлены, на то, как найти наркотики. Такой человек мать родную продаст или уже давно продал, а вы его мотивируете на то, чтобы он … Какие аргументы для этих людей нужны, чтобы они что-то поняли?

— Это могут быть юридические аргументы, это могут быть нравственные аргументы, очень разные. Тут в двух словах не объяснишь. Это всегда индивидуальная работа.

— Евгений Алексеевич, а кого легче уговорить лечиться: наркомана или алкоголика?

— Они одинаково разрушаются. Больной алкоголизмом — (я не люблю слова алкоголик, наркоман) это, как правило, слабоумие; а больной наркоманией — это, как правило, шизоформный дефект, это люди, которые напоминают больных шизофренией в стадии дефекта. То есть распада…

— При этом, больные шизофренией могут иметь стадии, когда не догадаешься, что у них шизофрения.

— Совершенно верно. Точно также и у наших больных. Поэтому это называется социотерапевтическая интервенция, то есть раннее выявление и вмешательство. Как можно раньше мы должны выявить потребителя наркотиков или злоупотребляющего алкоголем и вмешаться… Ну, например, такая фраза "Василий, мы тебя очень любим, но у нас с тобой проблемы, давай их решать вместе".

— А как это происходит? Вот сейчас вводят в школах тестирование на употребление наркотиков. Понятно, что будет тестирование, тогда будут выявляться те, кто употребляют. А до этого закона, как вы выявляли?

— А мы тоже этим занимались. Мы с 2001 года начали в Москве систему раннего выявления.

— В школах или в институтах?

— К сожалению, в школы нас не пускали. Родители, кстати, нас не пускали в школы, они не давали разрешения работать с их детьми. А в вузах мы работали достаточно активно. Первый вуз, с которым мы стали работать, это был Бауманский университет технический, это Горный университет, это ещё ряд вузов.

— А почему именно эти? Там что, самые тяжелые проблемы в этом плане?

— Там разные факультеты с разными проблемами. Кстати, Бауманский институт один из самых чистых. Но, тем не менее там нашлись люди, ректор Федоров- великий ректор, вот это его ответственная гражданская позиция была предупредить развитие проблемы.

— Евгений Алексеевич, сколько в Москве вузов, сколько в стране вузов. И сколько вузов, куда вас пустили проводить тестирование? Вот это же вообще слезы!

— Да, конечно. Но, мы отрабатывали технологии. Я думаю, что небольшая наша лепта в то, что закон сегодня принят, это активная наша позиция по работе в вузах.

Читайте также: Евгений Брюн: Даже муравьи токсикоманят

— А вот ещё один аспект этой проблемы. Почему-то некоторые родители, даже узнав, что с ребенком проблемы страшно стесняются и молчат, и эту тему скрывают. Вы, я посмотрела, вы говорите, что, наоборот, надо об этом кричать. Это такое ложное понятие о позоре или почему?

— С одной стороны это позор, с другой стороны они боятся, что вот этот период подростковый у ребенка закончится, он выправится каким-то образом, непонятно каким, и в каком-то будущем…

— И это будет пятно такое, такой волчий билет.

— Да. И в будущем это повредит его социальному статусу. Мы им объясняем. У нас же жутко сложная технология, несовершенство законодательства. Мы приходим в школу, заключаем договор с администрацией, потом проводим обучающий семинар с учителями, потом встречаемся с родительским комитетом, объясняем им, чего они должны бояться и чего не боятся. Потом мы встречаемся со школьниками. И только после этого мы предлагаем подписать добровольное информированное согласие на проведение вот этой процедуры тестирования. Только после этого мы проводим наши исследования. Очень сложная технология. Все привязались к слову "тестирование", что вот это позор и так далее. Типа "я свободный человек, меня недобровольно будут тестировать".

— Вы знаете, это как с отказом от алкогольного освидетельствования. Чаще всего отказываются те, у кого оно есть.

— Ну да. На самом деле это инструмент, который нам позволяет легитимно, на законных основаниях работать в школах и в вузах. А сейчас для образовательного учреждения это закон, они обязаны заниматься профилактической работой.

— А у вас хватит сил на то, чтобы все вузы и все школы охватить этим тестированием?

— Мы организовали образовательные программы, нам своих сил не хватит, мы обучим школьных психологов, мы обучим учителей выявлять. У нас есть ещё инструмент- комиссии и инспекции по делам несовершеннолетних, и их будем привлекать. То есть, есть разные инструменты.

— То есть, есть достаточные силы, есть финансирование для того, чтобы хоть понимать масштабы задачи и как это все решать.

— Да. Наркологическая служба достаточно большая. И вот в связи с тем, что законов не было, ресурс наш и кадровый потенциал, и вообще ресурс, не полностью как бы реализовывался.

— Скажите, были такие случаи, что вы в вуз обращаетесь к ректору " давайте ваших студентов протестируем", есть вузы очень проблемные в этом плане, очень престижные, а они говорят: нет, не надо.

— Да, сколько угодно, конечно.

— А как они мотивируют, "вы будете мешать учебному процессу"?

— Неудобно о таком известном заведении говорить, но МГУ или Университет дружбы народов, говорят "а у нас этой проблемы нет". А мы знаем статистику ФСКН, что там ежегодно несколько студентов из МГУ арестовываются за торговлю наркотиками или в РУДН тоже самое. МГИМО отдельная тема, там это закрытый вуз и у них своя служба есть, которая этим занимается.

Везде это есть. Допустим, я могу сказать, что среди старшеклассников опыт употребления наркотиков имеют 10-13 процентов, это десятый, одиннадцатый класс. Каждый десятый как минимум из школьников старших классов, имеет опыт употребления наркотиков. Среди студенчества это от 15 до 30 процентов.

— То есть надо идти работать на завод. Даже в армию уже идти нельзя, там тоже наркотики.

— Нет. Давайте разделим. Есть потребители наркотиков и есть больные люди, это разные всё-таки категории.

— Но вот проблема же в том, что, никто заранее не знает, будет он наркоманом или не будет. Кто-то может один раз попробовать и все.

— Может быть такое. Поэтому вот наша задача как можно раньше его выявить. Вот почему я всегда был поборником этого закона о тестировании. Меня много критиковали и в прессе, и в разных кабинетах тоже, но я неуклонно двигался в эту сторону.

— Вот вы протестировали школьников, обнаружили, что вот у этих, вот этих и вот этих ребят, имеются проблемы с наркотиками. Вы узнали, что у них проблемы, и дальше что?

— Расскажу на примере совершенно конкретного вуза. Небольшой вуз, творческий, называть не буду. И там гибнет студент от передозировки наркотиков прямо во время учебного процесса. Ректор, сильный человек, вызвал нас, всех собрал, студентов, преподавателей, стукнул кулаком по столу и сказал "начиная с меня, всех протестировать". И мы всех протестировали. Вот он проявил волю. И студенты, понимая, что их карьера зависит от этого конкретного человека, их руководителя они все нам дали добро на тестирование.

— А тестируют насколько точно. Если человек когда-либо пробовал или употреблял, то тест определит?

— Нет не определит. Это вопрос технологий. Если по моче, то это несколько дней всего глубина.

— А по крови?

— А по крови до полугода. Это наша разработка. Мы ищем не наркотики, а антитела к наркотикам, они просто так не заводятся, они заводятся только в том случае, если человек употребляет наркотики. Вот мы обследовали всех, выявили 15 процентов, это составило в абсолютных цифрах где-то 45 человек, и с каждым из них я встретился. И с каждым из них я провел вот эту процедуру социотерапевтической интервенции. То есть это структурированная беседа, и я задаю всегда в таких случаях очередной проклятый русский вопрос "зачем ты это делаешь?".

— И у каждого свой ответ.

— Нет. Сразу тушуются. Подавляющее большинство, они не знают ответа. Они немотивированно это делают, они делают по подражанию.

— Желание быть взрослее, наверное.

-Да, они желают испытать какие-то новые ощущения. Если ребёнок в детстве играет в машинки и куклы, то подросток до 21 года как минимум играет со своим сознанием, со своей душой.

— Скажите, а когда они хотят попробовать, они что, не знают, никогда не слышали о том, что это опасно, что можно стать наркоманом?

— Дремучие, все дремучие. Люди практически с высшим образованием абсолютно дремучие в плане…

— В плане негативных последствий они ничего не знают?

— Они удивляются "а что, конопля разве это наркотик? А клубные наркотики, ну и что, подумаешь, а пришел в клуб, чего-нибудь там попробовал, предложили ЛСД или экстази, ну и что, такого". Вот такое отношение, потому что неграмотные, потому что у нас нет возможности им рассказывать об этом. А через год мы снова повторили эту процедуру .

— Подождите. Вы провели эту социотерапевтическую беседу и на год исчезли?

— Кто-то ко мне возвращался, задавал другие вопросы какие-то, попутные, но в принципе да, через год.

— Но год они были предоставлены сами себе.

— Сами себе. Было 15 процентов у нас выявлено, через год — всего два.

— То есть это просто результат вашей чудодейственной беседы?

— Это не моя чудодейственная беседа, это технология. Это не то, что я такой умный или такой красивый, или такой талантливый. В принципе, этой технологии можно обучить.

— А почему не обучают? Почему тогда это не используется массово? То есть, наркоманов надо ещё поймать и заставить выслушать, они же ещё слушать не будут.

— А здесь нужен такой социальный прессинг ещё, он выстраивается тоже по-разному. Вот в данном вузе, где мы работали, ректор был такой харизматичный человек. А иногда приходишь, а там легковесно к этому относятся. Чего греха таить, у многих директоров, особенно школ, были случаи, когда просто снимали с работы за то, что он там выявлял большое число потребителей наркотиков.

— Я помню аналогичный случай, только с трудовыми коллективами, там в основном была алкогольная проблема. Администрация, работодатели и профсоюзы абсолютно выключены из этой нашей профилактической работы. Прихожу на большой завод, 30 тысяч сотрудников, рабочих, плюс семьи, то есть колоссальное количество народа. Я прихожу туда к директору и говорю:

— Давайте, я с вами поработаю. У вас примерно 20 процентов вашего численного состава имеют проблемы с алкоголем, кто-то ещё и с наркотиками.

— Нам не надо.

— А почему?

— А мы их увольняем.

— А берете на их место каких? Таких же?

— Таких же.

— Что вы с ними делаете?

— Увольняем.

Абсолютно безответственное отношение. Прихожу в профсоюзы к большому начальнику и говорю "давайте с работодателями поработаем, поговорим, выстроим какую-то профилактическую работу. Он отвечает: Вот юридические сложности, мы не можем. -Хотя, наше законодательство, в принципе, позволяет выстроить систему. Есть коллективные договоры, есть законодательство по социальному партнерству, можно выстраивать такую работу. Но нет желания. У нас должен быть закон прямого действия. Если нет закона прямого действия в России, то никто ничего исполнять не будет.

Специалисты

4.9 141 отзыв Панов Александр Леонтьевич Нарколог Стаж 27 лет Врач высшей категории Приём от 5000 руб.

Мед Токс Ильменский пр., д. 10

4.7 80 отзывов Скворцов Дмитрий Вячеславович Нарколог Стаж 27 лет Врач второй категории Приём от 4000 руб.

Медицинский центр Марии Фроловой Можайское ш., д. 10

4.7 15 отзывов Чередниченко Николай Валерьевич Нарколог Стаж 31 год Врач высшей категории Приём от 5000 руб.

АлкоМед на Багратионовской ул. Барклая, д.13, стр. 1 АлкоМед на Сибирском проезде Сибирский проезд, д.2 к.27 стр.1 АлкоМед на Академика Янгеля Академика Янгеля, д. 6, к. 1

Клиники

10.0 25 отзывов

Васечкин Виктор Борисович медицинская клиника ул. Ватутина, д. 1 Кунцевская Кунцевская Пионерская Славянский бульвар Терехово Кунцевская Давыдково Аминьевская Первичный приём от 5000 руб.

10.0 23 отзыва

Даренский Иван Дмитриевич медицинская клиника Измайловский бульвар, д. 43 Измайловская Первомайская Первичный приём от 5000 руб.

9.9 0 отзывов

Хдрян Артур Айкович медицинская клиника Люблинская,