С кем "связалась" Дуня Смирнова?

В фильме «Связь», который рассказывает грустную историю любовников, нет откровенных эротических сцен, хотя обычно судорожные объятья – если не смысл, то неизбежный фон таких сюжетов. Просто она лежит на боку и осторожно проводит пальцем ему по губам, бровям, щекам. Он плюхается на нее и развязывает подобие пионерского галстука, просто они вместе смеются над обстоятельствами общего советского прошлого, носятся как дурачки или швыряются снегом как две счастливые дворняжки. Про какую связь нам рассказывают?

Фото: С кем "связалась" Дуня Смирнова?

Она – Нина – в своей ванной, красится у зеркала и улыбается сама себе, предвкушая тайную встречу. Он – Илья – орет в телефон какому-то «Але, гараж» про номер машины. А гараж на самом деле Нина, а номер – это их номер в питерской гостинице, в которую он тайком от жены регулярно приезжает из Москвы. Он – Михаил Пореченков, она – Анна Михалкова. Своей повышенной плотностью, русопятостью, самоиронией и наивностью какой-то оголтелой они очень друг другу подходят.

Какая такая связь? Связь – это задымленная пивная с разговорами о политике, это конторский праздник в редакции с гвалтом, банальными тостами и тортами. Связь – это муж – учитель рисования, с которым знакомы с детства, это подростковый сленг у дочки Ильи и отравление от обжорства у сына Нины. Связь – это работа, требующая ежедневных усилий – будь ты хозяин оружейной лавки как Илья или кукла-домохозяйка как его жена. Это груз ежедневных обязательств, сила которых подразумевается, но до определенных пор не осознается. Вот столкнулся, осознал, нож занес…

«Трахни меня», - просит на прощание жена Ильи, когда решает отпустить его к Нине. Она думает, что это связь. «Когда ты закончишь со своим Ильей», - спрашивает учитель рисования у своей Нины. Он понимает, что все зависит от связей. От тех, которые оказываются сильнее. Когда гудит и звенит женин мобильник, а трогать его нельзя.

Можно попытаться вписать в систему. Купить жене такие же духи. Какие нравятся любовнице. Вместе искать подарки – вашему мужу и нашей жене на Новый год. Можно попытаться сохранить ироническое отношение к происходящему. Звонить из соседней комнаты, врать, путаться, бинтовать якобы вывихнутую ногу в примерочной магазина, чтобы показаться убедительной во вранье. Потом все равно придется напиваться, во избежания раздвоения психики.

Илья поясняет, что поговорить ему стало не с кем, что Там – его понимают. Нина ничего не объясняет, а просто любит. Но есть связь. Времена, прошлое, истории, симпатии. В конце концов, можно не задумываться о тех, кто мечется с оборванной веревкой на шее по подворотне или тоскует в деревне. Можно ходить в танцевальный кружок, обнимать престарелого партнера и представлять, что это не муж… Можно использовать кружок, чтобы опять смыться в Питер. В номер 365.

Сто раз все эти истории видены: если не очередные перпевы каренинских мотивов или дама с собачкой, то какая-нибудь героиня Виктории Токаревой, какой-нибудь эпизодик из рязановских лирических комедий, опять московско-питерские странствия как нескончаемый транзит. Тепленькое, не горячее, не раскаленное, а забавное. Это что? Не потому, что бегут откуда-то, а потому что бегут куда-то, к кому-то. Когда-то недополученному, кому-то недоданному. Кажется, последний шанс для любви, а глянешь в зеркало на себя: брюхо-то, мать честная, ну любовница, не любовничек..

Мать говорит этой самой Нине: еще какого рожна надо? Илья говорит жене: ты даже выпить со мной не можешь. Она напивается в компании «голубых» друзей: вначале одушевленного, а потом неодушевленного – унитаза. Муж выхаживает, отпаивает кофе. Что дальше?

Дальше мобильник звонит, Илья мечется по Питеру, в районе зоопарка, вокруг клеток с запертыми большими птичками – образ такой тоже до банальности наивный… А Нина с мужем сидят около этого самого мобильника и страдают. Ничего дальше не будет, связи сильны, есть обязательства и все войдет в свое русло. Или не войдет. Всем не хватало тепла, взаимный теплообмен произошел, поплыли дальше. Не углубляясь, чтоб не затонуть.

А всего то и надо было: напрячься до нужного градуса мускулистого цинизма. Ведь предлагал же Илья открыть магазин и в Питере, взять туда на работу мужа Нины – дизайнером и продолжать обмен визитами. Например? Уйти, разводиться? А дети, а работа, а нынешние мужья, жены, родители, родственники? Или как многие – параллельными сюжетами? Что переживать-то, кругом гляньте. Не хочется, мутит.

Простенькая такая, первая режиссерская работа Дуни Смирновой, популярной киносценаристки, телеведущей, поражает неожиданным отсутствием цинизма. Когда герой Пореченкова подкидывает своей подруге какие-то пошлые маскировочные двухходовки, она просто начинает плакать. Плакать, злиться, швыряться, а он – понимать, что чушь сморозил. Что без связей – невозможно, что оборванные одни означают рождение других. А качества, как известно, никто не гарантирует. И вообще, ниточки и за гробом не рвутся. Независимо от веры в это обстоятельство.

Можно сказать: буржуазная мораль, обывательские представления, советская ментальность, убожество фантазий. А можно сказать: это наша родина, сынок или дочурка, и темный свет кругом означает не признак места, а некачественность, малость наших усилий – по освещению.

Вот осветите, тогда и поймете, где же вы собственно находитесь, куда и какие связи вас завели, что удалось построить. Режиссерская удача как минимум сводится к построению этого диалога двоих – Михалковой и Пореченкова – взаимопонимающих. Восторга от его продолжения, отчаянья – от обрыва. Неубедительность, приблизительность или непроработанность подробностей, эпизодов – этого танцкласса, пивной, оружейного магазина, гостиницы совершенно – не смущают, поскольку хватает главной темы. Да и банальность морали вовсе не постыдна. Типа, не строят несчастья на счастье. Или наоборот, счастья – на несчастье?

Алексей Токарев