30 лет без Цоя: миражи и разногласия

15 августа исполняется 30 лет со дня гибели лидера российской рок-группы "Кино" Виктора Цоя. Музыкант погиб в автокатастрофе под Ригой.

Именно Виктор Цой стал в нашей стране истинным символом русского рока — того самого, что святой и непогрешимый, с уникальной откровенной лирикой. Одни его за это чтут вплоть до того, что готовы разбить оппоненту "морду лица" в пьяной драке. Есть и те, кого он раздражает именно поэтому.

Но посмотрим в лицо правде: Цой не был последователем "русского рока", таким, как стал в итоге его "коллега по цеху" Юрий Шевчук. Даже судя по творчеству видно, что правильнее, по мировым канонам, отнести его к постпанку. Тому самому, кстати, что в наши дни наполняет собой питерскую сцену.

Что выросло из "Бездельника"

Постпанк, напомним, стал переосмыслением панк-музыки, более вдумчивым и менее анархичным. То же самое произошло некогда в голове у самого Цоя, который стоял и у истоков панк-рока.

Какое-то время он тесно общался с создателем первой российской панк-группы "Автоматические удовлетворители" Андреем Пановым и не просто общался, а играл на бас-гитаре, отыграв в том числе исторический для петербургского рока концерт в Москве, организованный музыкальным критиком Артемием Троицким.

Панковское вольнодумие отразилось в песнях "Бездельник" и "Мои друзья", за которые Цоя не хотели пускать в ленинградский рок-клуб. Именно, кстати, потому, что администрация боролась за чистоту и непогрешимость — как нынешние "идейные русские рокеры", не желающие видеть новой музыки. "Ну о чем это? О том, что хорошо быть бездельником?" Точно так же Андрей Макаревич реагировал на приезд в Москву Майка Науменко из группы "Зоопарк" (по крайней мере, поначалу).

Прошло несколько лет, и Цой сам занял место "священной коровы" русского рока, определяющей формат того, что можно услышать, в частности, по радио. И уже нынешние молодые группы выражают в творчестве протест против этого — хотя кто знает, куда бы свернуло в творческих поисках само "Кино", если бы не гибель Виктора.

"Копия Cure"

Вернемся, впрочем, к постпанку. Идейные "западники" утверждают, что ничего своего "Кино" в рок-культуру не принесло, а только копировало шаблоны, созданные группами Cure (в первую очередь), Smiths, Stranglers, Joy Division. Понятно, что Цой был воспитан западной музыкой — а какой же еще?

Но невозможно перенести все эти традиционные, в общем, ходы на отечественную почву без влияния российской лирики. Идет ли речь о простых песнях о немудреной жизни по принципу "что вижу — о том пою" в духе раннего творчества или "новой романтики", которая тоже была мировым явлением в 1980-е и породила в итоге хиты типа всеми любимой "Группы крови".

Еще одним священным знаменем, на которое поднимают портрет Цоя, стала "борьба с попсой". Да, в девяностые, во время страшного засилья низкокачественной поп-музыки, это было актуально.

Но сам Цой вполне нормально воспринимал поп-музыку как явление, говорил, что несложная музыка имеет право на существование. Говорят, даже слушал на досуге "Ласковый май". И сейчас, когда открыт доступ к практически любым стилям и направлениям, когда радио и магазины музыки не являются "цензорами" в отборе того, что слушать народу, указанное "знамя" просто малоактуально.

Кстати, попытки записать даже и "акустического Цоя" в барды не слишком удачны. Виктор относился довольно критично к российской бардовской традиции. "Песни в свитерах у костров" не казались ему актуальными, хоть он и выделял Высоцкого и (пусть это не совсем та эпоха) Александра Вертинского.

Все-таки та акустика, что слушали в 80-е, являлась "акустикой поневоле" — музыкантам было сложно получить под выступление зал с полноценной аппаратурой, и приходилось зачастую довольствоваться квартирными концертами. А там электрогитару-то не всегда было возможно подключить.

Без политики никуда

Наконец, в повестке последних дней невозможно не говорить о связи Цоя с политикой. Хотя музыкант не слишком отметился в поддержке политических сил и течений, в отличие, скажем, от Бориса Гребенщикова ("Этот поезд в огне") и особенно Егора Летова, тем не менее именно "Перемен" считали главным движущим хитом перестройки, а сейчас песни Цоя, включая упомянутую, поют выступающие против режима Лукашенко в Белоруссии.

Песня, бесспорно, бодрая и "боевая", но мне вот как-то всегда казалось, что там идет речь скорее о переменах духовных: "Сигареты в руках, чай на столе — так замыкается круг/И вдруг нам становится страшно что-то менять". А еще вспоминается цитата из песни "Нам с тобой": "И мне не нравится то, что здесь было/И мне не нравится то, что здесь есть".

Цой всегда оставлял широкое поле для восприятия своих текстов, о чем сам говорил в интервью. И свести его исключительно к политической борьбе все же было бы не совсем верным.