СОВСЕМ ПРОПАЩИЙ. Повесть о ненастоящем человеке

Сначала сгинул на войне вовкин дед. Потом дядька. Второй дядька прошел войну вернулся и наложил на себя руки. А третьего убили в Чусовом. Тетку отправили в Березники на строительство завода. И там она пропала без вести. Теперь настала очередь Вовки. Днем Вовка лежит в сенях и слушает магнитофон. Поцарапанный однокассетный "Ритм" почти не заедает. И, конечно, стоит сейчас не меньше трехсот рублей. Для Вовки это безумно большие деньги. И поэтому он отдал за него свой левый глаз.

- Пошел в Кирзавод. Брат там у меня. Умер уже, — объясняет Вовка. — А дочь его, племянница, значит, моя, магнитофон у меня брала. Вот я и пошел его забрать. Прихожу, а они пьяные там все. Сидят, квасят и магнитофон мой слушают. На меня сразу кинулись. Ну и ножом кто-то в глаз мне заехал. Я — в реанимацию.

Реанимация — это вся его жизнь.

Вовка родился от нянечки родильного отделения окружной больницы и плотника. Плотник был болен шизофренией. И уже в шестилетнем возрасте в Вовке врачи признали олигофрена глубокой дебильности.

Так с первого класса он попал в спецшколу. Но учиться Вовка не стал. Вернее, не смог.

- Старшие постоянно били, — говорит он. — И я больше дома жил.

Так он там и живет до сих пор. С язвами желудка и двенадцатиперстной кишки, бронхитом и со своими сорока годами несчастной жизни. И с новым диагнозом — олигофрения малой дебильности.

Лежит в сенях и слушает отвоеванный магнитофон.

В 28 лет Вовка получил срок. За изнасилование. В приговоре сказано, что он с приятелем повалил в сугроб несовершеннолетнюю девчонку. Расстегнули на ней пальто, задрали юбку, спустили плавки. И тут их поймали. Сидел Вовка пять лет от звонка до звонка в Соликамске. И в преступлении, конечно, не признается.

И мама не верит. В отчаянии она пошла тогда в прокуратуру и сказала прокурору, что за взятки какое угодно дело можно "сшить". Вовку от таких слов, конечно, не отпустили. Его не отпустили даже на похороны отца.

И теперь Вовка боится пить.

День-два и — все. Потому что с выпивки у него, признается, "едет крыша".

- Понимаю, вдруг тюрьма, — говорит он, и уголок его рта начинает дергаться. — И сразу бросаю. Хоть какое похмелье, все равно бросаю.

Еще бы. Ведь пить Вовке почти не на что.

Вовка живет с 77-летней мамой Дарьей Алексеевной в гнилом и холодном родительском доме. Живут на две пенсии — 900 рублей у мамы и 400 рублей у Вовки. Мама могла бы получать намного больше, как труженица тыла. Но в собесе требуют свидетельские показания того, что она действительно работала в тылу. А из свидетелей в живых осталось только двое. И престарелой женщине нужно ехать за 50 километров в поселок, где она провела войну, искать этих двух стариков и убеждать их написать для собеса свидетельства.

Собственно, и Вовка должен получать больше. Все 800. Но два года назад Вовка в драке подбил попавшемуся под руку старшекласснику бровь и губу. Родители мальчика подали в суд, и теперь Вовка с каждой пенсии половину отдает за моральный ущерб.

И поэтому они с мамой ничего, кроме рожков, сахара и растительного масла, не покупают.

- У нас даже телевизора нет... — опускает Вовка голову.

- Какой тебе телевизор? — округляет глаза Дарья Алексеевна. — Жрать надо.

Этой зимой на новогодние праздники они покупали по одному куриному окорочку.

А еще вовкина сестра привезла из Перми, где она живет, одежду, которую отказываются уже носить она сама и ее муж. Поэтому и Вовка, и Дарья Алексеевна одеты. На Вовке засаленная курточка, а на маме — выцветший плащ.

Полтора года назад этот плащ ей и пригодился.

Тогда, зимой, Вовка в сердцах выгнал ее на улицу. И мама целый день простояла в тридцатиградусный мороз у калитки. В плаще.

Вовка, конечно, остыл потом и пустил мать обратно.

Несчастный человек. Лежит на полатях, никому не мешает. А глуховатая мама переспрашивает все, что он ей говорит. Вот и не стерпел.

Только мама не обижается. Не обижается даже тогда, когда Вовка, сглатывая слюни, кричит ей: "Это я из-за тебя такой!"

У такого Вовки было два друга. Одного убили в Гайнах. Второй пока жив. Тоже инвалид.

Подруги, конечно, нет. И жениться он даже не думает.

- Девчонки-то есть, — прячет он глаза, — Да все такие, что лишь бы выпить, перекусить и переспать.

Думает Вовка только об одном. Чтобы ему дали комнату.

Комната — это все, о чем мечтает человек, который родился олигофреном, которого били в спецшколе, во дворе и в зоне, которому выкололи глаз за трехсотрублевый магнитофон, и который теперь отдает всю свою злость родной матери.

Вовка даже ходил на прием к главе города. А мама написала заявление на получение комнаты для сына.

Но комнату Вовке, конечно, никто не дал.

- Ему бы ведь чтоб кровать вошла и тумбочка, — умоляет Дарья Алексеевна.

Она уже не плачет. Она только прикрывает ладонью рот и шепотом повторяет: "... только чтоб кровать и тумбочка..."

И тут Вовка не выдерживает.

Он идет в киоск и покупает конверт и бумагу.

Возвращается домой, находит ручку и пишет туда, где его еще не обманывали: "В редакцию газеты. От инвалида детсва. Жалоба. Вот вы много сеичас пишете за все что творится но еще вы не знаете многое. Вот я и мая мать столько уже натерпелись и до сих пор терпим с трицатых годов какая праклятая семья и все мы дети которые ни в чем не виноватые..."

Сергей СЕРГЕЕВ, "Парма-Новости"