Ахматовский Петербург – возвращение

Петербургская аура города — многослойна и разнопланова. Есть Петербург Достоевского, Пушкина, Блока. Есть Ахматовский Петербург. Интерес к нему со стороны тех, кому дорога и близка поэзия Анны Ахматовой, велик, а удовлетворить его достаточно сложно — особенно тем, кто едет в Петербург издалека, чтобы увидеть, почувствовать и погулять по ахматовским улицам, зайти в ахматовский — Фонтанный дом. Но с этим — проблемы. Мемориально-литературная экспозиция закрыта на реконструкцию, и посетители уходили ни с чем. Капитальный ремонт здания, в котором расположен музей, и создание новой экспозиции включены в план празднования 300-летия Санкт-Петербурга. Планируется, что постоянная экспозиция будет открыта в мае 2003 года к юбилею города.

7 февраля эта брешь в историко-культурном пространстве города будет закрыта хотя бы частично. Выставка "О, есть ли что на свете мне знакомей", которая откроется в Фонтанном доме, посвящена Петербургу Анны Ахматовой, в ее экспозиции будут представлены живопись, графика, автографы, мемориальные вещи, фотографии и книги из собрания музея. Эта экспозиция является продолжением одноименной выставки, которая работала в Фонтанном Доме в декабре прошлого года.

Экспозиция представляет разные грани того явления, каким был Петербург для Ахматовой и ее современников. Посетители выставки смогут увидеть живописные и графические работы Зинаиды Серебряковой, Ольги Делла-Вос-Кардовской, Александра Тырсы и других современников поэтессы. Во многом повторяя содержание предыдущего проекта, возобновленная выставка пополнится и новыми разделами. В одном из залов музея разместится музейно-педагогическая мастерская "Сундук с Шереметевского чердака", участники которой смогут почувствовать себя в роли исследователей предметов быта ушедшей эпохи, попробовать силы в создании своего музея. Впервые музей покажет посетителям шестиметровую фотофиксацию знаменитой мозаики из Национальной галереи в Лондоне, выполненную другом Анны Ахматовой художником Борисом Анрепом, а также фотографии и вещи, рассказывающие о сложных переплетениях судеб этих людей.

В своих мемуарах Ахматова пишет: "Первый (нижний) пласт для меня — Петербург 90-х годов, Петербург Достоевского. Он был с ног до головы в безвкусных вывесках — белье, корсеты, шляпы, совсем без зелени, без травы, без цветов, весь в барабанном бое, так всегда напоминающем смертную казнь, в хорошем столичном французском языке, в грандиозных похоронных процессиях и описанных Мандельштамом высочайших проездах".

Начиная с 1913 года над "нижним пластом" Петербурга вырисовываются в ее стихах и другие лики столицы.
1
Вновь Исакий в облачен
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпеньи
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.

2
Сердце бьется ровно, мерно,
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес, —

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Вся любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, —
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.

Петербург дарит блаженство, утоляющее любовь, и надежно хранит память о ней. Арка на Галерной, воскресающий над Летним садом месяц, Исаакий, вновь облачающийся в зимнее серебро, освящают любовь и свидетельствуют о ней перед вечностью. Поэтому-то и оказывается возможным назвать стихи о любви в Петербурге стихами о самом Петербурге как о колыбели высокой любви и сокровищнице любовной памяти. Мерный ритм стиха ("Сердце бьется ровно, мерно") утверждает спокойную гармонию между душевным состоянием героини и строем петербургских пространств. Лексика архаически высока: "облаченье", "грозное нетерпенье", "блаженный миг чудес".

Но символы блаженной памяти омывает темноводная Нева. Для поэтического мышления 10-х годов характерно отождествление Невы с Летой, позднее использованное Ахматовой в "Поэме без героя". Стало быть, жизнь человеческая в Петербурге мыслится на пороге между вечной памятью и полным забвеньем. Отсюда исключительно острое переживание "бега времени": "вновь", "нетерпенье", "сердце бьется", "долгие года", "навсегда", "навеки", "миг", "воскрес", "ожидания", "завтра", "вчера".

Но и это еще не весь Петербург. Зловеще чернеют трубы, душный и суровый ветер сметает с них гарь, и взор вновь и вновь обращается к апокалипсическому видению — к стынущему в грозном нетерпеньи Медному Всаднику, помнящему "тяжелозвонкое скаканье" по петербургским мостовым в кошмаре пушкинского героя.

Не так давно вышла книга "Петербург Ахматовой", написанная Зоей Томашевской. ""Когда началась война, мне было 18 лет" - этой фразой открывается первая страница, и перед нами встает блокадный город, освещенный ясными 18-летними глазами. Воздушный налет, все толпой идут вдоль железной дороги в город, толпу обстреливают с бреющего полета, к ночи Зоя с братом влетают в бомбоубежище, которое было в их писательском доме на канале Грибоедова, 9, а там сидят "все на свете": и Зощенко, и Шварц, и Эйхенбаумы, и Слонимский, и Заболоцкие, и Анна Андреевна. В бомбоубежище гробовая тишина, двое юнцов рассказывают наперебой о том, что случилось: и про обстрел, и про летчика, выбросившегося на парашюте, — видно, что все это их очень развлекло, но ничуть не напугало. И тут раздается голос Анны Андреевны: "Храбрость — это отсутствие воображения". С этим афоризмом на устах Ахматова впервые является в воспоминаниях.

"А теперь я просто расскажу, как сложилась моя жизнь тогда, что я видела и в чем участвовала", — и Зоя Борисовна рассказывает. Вот блокадный Эрмитаж, вот Академия художеств, вот недавно приехавший из-за границы, невероятно знаменитый, но никому не нужный Билибин отказывается уезжать в эвакуацию, потому что не хочет расставаться с книгами, вот Борис Викторович Томашевский во время воздушной тревоги забегает с Анной Андреевной в первый попавшийся подвал, который оказывается бывшей "Бродячей собакой", вот Ахматова в дворницкой дома Томашевских, вот ее вывозят из города, и Гаршин приходит в дворницкую посидеть на диване, где она спала. Вот и Томашевским приходится уезжать, хотя Борис Викторович тоже до последнего сопротивляется, держится за свои книги, и 18-летнюю Зою посылают наверх, в стылую квартиру, собирать вещи — больше ни у кого нету сил. И что же берет Зоя?

Голод, холод, смерть не только поджидают на каждом углу, но, можно сказать, стоят прямо в комнатах. Семье разрешено взять 50 килограммов груза на всех. Надо собраться с мыслями и упаковать самое нужное, чтобы потом не замерзнуть, не терпеть крайних неудобств в Москве. А в квартире лежит заветный чемодан Анны Андреевны, а в нем — "странные, но сокровенные вещи": рукописи, вещи Судейкиной, рисунок Модильяни под стеклом, мейсенская фарфоровая супница, необыкновенно красивое и невероятно тяжелое серебряное зеркало, в которое ничего не видно, рукописные книжки со стихами и заметками. И вот юная Зоя Томашевская упаковывает все это вместе с жизненно необходимыми вещами, и семья дистрофиков, семья голодных теней летит в Москву. Что с того, что за такие сборы Зое потом страшно влетает от матери, — зато вещи Ахматовой окружают ее всю войну, так что ей кажется, что это не она их, а они ее хранят. А потом возвращаются вместе с нею в квартиру с выбитыми стеклами..".

В 1919 году Ахматова пишет стихотворение "Петроград", которое станет пророческим.
Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит,
Но нам священный град Петра
Невольным памятником будет.

Вольным, осмысленным, памятником станет сохранение Ахматовского Петербурга и зарисовка хотя бы в книгах. выставках и экспозициях его исчезающих ахматовских черт.

Последние материалы