Александр Проханов: "Все мои романы - это один большой роман о моем Веке"

Сегодня исполняется 70 лет Александру Проханову. Истовый писатель, журналист, философ, политик, коллекционер бабочек, главный редактор, пожалуй, самой радикальной газеты в стране. Сколько на самом деле ликов у Проханова наверняка, не знает никто. Тем не менее, корреспондент «Правды.Ру» попытался разобраться в феномене Проханова, навестив юбиляра в редакции известной футурологической газеты.

- Почему выпускаемая вами, подумать только, с 1993 года газета называется «Завтра», нет ли здесь подвоха? Ведь завтра, как известно, не наступит никогда…

- Поначалу был «День». Почему, вы спросите, день, а не ночь? Дело в том, что когда для многих моих друзей наступила горбачевская ночь, я зажег полярный день. Потом день – это календарное слово, оно несет светоносный смысл, и к тому же оно в каком-то смысле футурологично: говорит о том, что будет день и на нашей улице.

Когда «День» закрыли после расстрела Верховного Совета в 1993 году, то надо было найти какой-то синоним этому слову. Я думаю, что «Завтра» является во многом смысловым синонимом слову день, ведь мы открыли эту газету, когда было еще военное положение, а мои друзья сидели все в тюрьме. «Завтра» нашло в себе отражение нашего ожидания победы: сегодня мы проиграли, а завтра мы победим.

- С тех пор прошло 15 лет, многое изменилось… Вы и теперь продолжаете жить завтрашним днем?

- Я живу ощущением грядущей победы, которая пока не наступила и, может быть, вообще не наступит, потому что победа удаляется по мере приближения к ней. В этом смысле «Завтра» носит метафизический смысл.

- В какой ипостаси вы себя ощущаете сейчас? Вы остались внутри журналистом, писателем, художником или вам все же ближе политическая борьба, протест?

- Трудно сказать. Я чувствую себя синтетической фигурой, в которой очень много проявлений. И я не исключаю, что вдруг возникнет еще какой-нибудь публичный аспект, который пока никому не заметен. Например, художником и писателем я стал раньше, чем журналистом. Я стремился излагать свои переживания и чувства. Потом я понял, что начинаю овладевать искусством письма.

- Начиная с 70-х вы работали корреспондентом газеты «Правда» и «Литературной газеты». Были в Афганистане, Никарагуа, Камбодже, Анголе…

- Это было время, когда у меня в год было по 15-20 командировок. За один год я купался в 5 океанах. Скороспелые впечатления превращались в журналистские репортажи или очерки. А впечатления откладывались в другие копилки, которые были позже реализованы в книгах, в моих многочисленных романах.

Когда я стал спецкором «Литературной Газеты», получил возможность бывать где угодно, в самых загадочных и закрытых зонах. Потом все это ложилось в мои тексты.

В последние полтора десятилетия, когда я отрабатывал новую стилистику, этот марсианский, галлюциногенный метафоризм. Когда он сложился, я перенес его в литературу. Чистая журналистика – это первый подмалевок, который потом превращается в романистику.

- Как Вы относитесь к политике: как журналист, как писатель-сверхреалист или вы уже давно внутри самого процесса?

- Я к ней отношусь двояко. Есть политические ситуации, как, например, ситуация 1991 года, ГКЧП, противостояние 1993 года, когда я был прямым участником военно-политических процессов, я не разделял себя с политикой. Она была экзистенциальна. В нынешние времена для меня политика является, скорее, объектом для исследования. Она становится моделью для меня, я пишу политику, как пишут портреты. Это настолько увлекательно и дает такие интересные и странные реальные сюжеты, что от них просто грех отказываться.

Приведу пример. Я коллекционер бабочек. Я гоняюсь за ними с азартом, коллекционирую их. Конечно, они для меня с одной стороны предмет обожания, с другой – предмет коллекционирования. При этом я отношусь к ним слегка отстраненно, потому что как можно серьезно относиться к насекомому? С другой стороны это ловля меня страшно увлекает.

Тем не менее, иногда появляется такая бабочка, которая грозит съесть тебя и твоих детей. Она - огромного размера, у нее клыки, она прорывается в твой дом и сжирает твоих младенцев. Вот тогда охота и коллекционирование бабочек становится войной. Так же и в политике. Бывает политика достаточно отстраненная, и ты в ней не участвуешь, и вдруг политика превращается в страшного зверя, который буквально сжирает тебя, твою страну, твоих детей. И тогда она неминуемо становится частью твоей судьбы.

- С кем вы сейчас ведете войну, с какими жуткими, скажем так, насекомыми?

- Со всеми этими таинственными, странными насекомыми, которые появились в русской политике и культуре после 1991 года и даже раньше - после 1987 года. Они сбросили с себя хитиновый покров и обнажили свою сущность. Для меня это были страшные герои, страшные бабочки. Одним из таких страшных жуков был и остается Горбачев, другой чудовищный жук-дровосек, который источил всю страну – Ельцин и вся эта политическая либеральная среда, она является для меня средой бабочек–людоедов.

- Хотелось бы верить, что у каждого человека есть свое предназначение. У вас есть своя секретная миссия на Земле?

- Для меня она свелась к двум задача. Первое: для меня было очень важно описать мой век. Меня это сделало безумным странником и скитальцем. Я никогда не сидел на месте: участвовал во всех войнах, конфликтах. Смотрел все великие стройки, участвовал в Чернобыле, наблюдал,как "Буран" облетает Землю, как в ядерном взрыве в Семипалатинске взрывается гора, потом был вместе с ГКЧПистами, а в 1993 году - с баррикадниками.

Мне хотелось быть постоянно в центре этих основообразующих, или, наоборот, основоразрушающих событий. И здесь, думаю, я выполнил свое предназначение. Потому что все мои романы - это один большой роман о моем веке.

Вторая моя миссия - это миссия смысловых открытий. Открыть смысл – это очень сложная задача. Мне кажется, что и здесь я тоже преуспел. Не мне судить об этом, но мне открылись ряд базовых представлений о моей стране, о моей родине, истории, и я их зафиксировал и продолжаю фиксировать и, может быть, ощущать себя таким посланником, которого заслали в жизнь, как разведчика, чтобы он прошел все пути человечества и вынес бесценную информацию. Я думаю, что все эти задания я выполнял честно.

-  В своих романах, ставших бестселлерами, вы предстаете в качестве идеолога. Скажите, ваши построения – это миф, утопия или все же они имеют некое сущностное обоснование?

-  Действительно, я предельно идеологический человек. И я живу идеологией и пытаюсь ее формулировать.  Например, путинская эра - она знаменуется возвращением к имперскому контексту, имперской идеологии, которая, безусловно, имеет сущностное обоснование.

Если ельцинская пора была порой национального государства, а перестройка — системой мер по сбрасыванию окраин, обременительных для СССР, то опыт 90-х годов показал, что национальное государство невозможно, и идея национального государства превратит Россию в труху. Крах и сбрасывание тех окраин продолжалось в 90-е годы, как сбрасывание Северного Кавказа, Татарстана… Эта доктрина была изменена и сменилась на имперскую.

- Известно, что в начале 90-х вы были близки к коммунистам, даже поддерживали Зюганова… Почему позже вы резко дистанцировались от них?

- Я по своему убеждению сторонник сильного русского государства. Для меня государственная идея является одной из форм религии, которую я исповедую. Когда это государство было достаточно сильным в советское время, я был его певцом, и многие меня за это называли конформистом, особенно либеральная часть советского общества.

Однако я хотел удержать это государство от разрушения, от падения. Когда мое государство стало рушиться на глазах, я стал оппозиционером «перестройщикам», стал «антигорбачевцем». Когда государство разрушилось, я стал радикальным «антиельцинистом» и начал всеми силами поддерживать остатки советской империи. Это был мой период близости с Зюгановым. Однако когда КПРФ и Зюганов утратили энергетику и остыли, как остывает уголь в камине, они перестали быть для меня важными и значительными. И я ушел от этого пепла.

- Сейчас вы активно поддерживаете Владимира Путина, даже, вопреки Конституции, выступаете за его третий срок…

- Когда я увидел, что после 90-х годов русское государство как таковое спасено, изувеченное, измочаленное, слабое, но оно спасено, я выразил свою поддержку президенту. Считаю, что историческая заслуга Путина в том, что он из черной дыры истории выхватил русскую государственность и перенес ее на тот плацдарм, на котором эта государственность может дальше развиваться уже в других руках и других поколениях.

- В заключение хотелось бы услышать несколько слов о ваших творческих планах. Как романист вы можете назвать себя успешным?

- Мои последние два года были необычайно удачливыми. Мои книжные полки ломятся от новых изданий, и переизданий. Помню, как трудно было в советское время издать первую книгу, вторую. Появление каждой новой книги было для меня огромным событием. Помню , как трудно было издаться в ельцинские годы, как я бы полностью демонизирован, и не издавался.

За последнее время было очень много издано и старого, и нового. Только что вышел мой роман «Пятая империя», сейчас я завершу роман «Холм», думаю, что он тоже очень скоро выйдет. Переиздал роман «Дворец» и через месяц выйдут еще два романа о двух чеченских войнах.