Михаил Шемякин: Я остаюсь лицом кавказской национальности

Шемякин не считает себя диссидентом. Он полагает, что имел смелость думать иначе, но в отличие от булгаковского Мастера смог вытравить из себя следы «воспитательной» психиатрии. Он критично относится к России, однако часто приезжает сюда и, критикуя власти, почти всегда получает поддержку своим проектам от самых высокопоставленных ее представителей. Корреспондент «Правды.Ру» смог вывести на откровенный разговор знаменитого художника Михаила Шемякина.

- Михаил, что Вы думаете о творческих людях в России?

  – Им нелегко. Серьезные литераторы, художники, композиторы оказались без поддержки государства беспомощными, как дети. Все это становится страшным.

- А что Вы скажете по поводу самого себя? Ведь Вам серьезно достается от критиков?

- Такой злобной прессы, какую я получаю в России, я больше нигде не имею. Откуда столько желчи и безобразного вранья, не понимаю. С колоссальным успехом прошла премьера балета «Щелкунчик», который я поставил в Мариинском театре. Артисты 30 раз выходили на бис к рампе после того, как занавес был опущен... А наутро я открыл газету, какая–то совершенно безграмотная девица написала: «С первой минуты было понятно, что спектакль провалился». А между тем балет уже 6 лет живет, проходит с неизменными аншлагами и приносит театру колоссальные деньги...

- Какие у Вас творческие планы на ближайшую перспективу?

- В сентябре в Самаре откроются два многофигурных памятника, созданные мной — один жертвам терроризма, а второй — Владимиру Высоцкому. Памятник Володе будет установлен у стадиона, где он единственный раз пел перед многотысячной толпой. Одним из организаторов того концерта был нынешний губернатор Самары Константин Титов. Он и попросил меня увековечить память Высоцкого.  Помимо этого, жителям Самары я намерен представить несколько собственных театральных проектов. Сейчас я работаю над постановкой оперы "Король Лир" Сергея Михайловича Слонимского для Самарского театра оперы и балета. В ней я выступаю в качестве и режиссера, и сценографа.

Также хочу сказать, что недавно вышла книга Александра Петрякова "Зазеркалье мастера" — это своего рода моя биография. 6 сентября в Москве состоится презентация альбома "Шемякин и Петербург", выпускаемого издательством "Вита Нова". И в том же издательстве в конце нынешнего или в начале будущего года должно выйти то, над чем я работал очень долго — 43 иллюстрации к произведениям Высоцкого и мои воспоминания о поэте.

- А легко ли Вам пробиваться со своими картинами в свет? Ведь говорят же, что некая "художественная мафия" существует и по сей день...

- Слава Богу, в России пока не существует художественного рынка. А на Западе можно что угодно продать за миллион долларов. На эту тему я буду говорить в фильме, который снят для канала «Культура». Возмущают меня всякого рода воровство, пиратство. Дело даже не в том, что меня кто-то обкрадывает, продавая подделки моих картин, а в том, что тем самым он опошляет саму идею творчества. Я выиграл несколько процессов чести. Один французский галерейщик наладил работу фабрики, где штамповали скульптуры по каталогам моих работ. Такие вещи должны быть наказуемы. В результате я принципиально уже в течение 10 лет не работаю с галереями. Но все же сейчас у меня полно творческих планов, предостаточно идей, которые, я уверен, будут реализованы.

 - Но ведь далеко не всегда у Вас было столь радужное настроение, не всегда Вы были полны творческих планов. Все мы знаем, что в свое время Вы полгода провели в психиатрической клинике. От чего Вас там лечили?

- При КГБ были отделы, занимавшиеся «спасением молодежи от религиозного дурмана и растленного Запада». У меня был и тот, и другой диагноз, что по советским меркам значило, что я был тяжело болен. Поэтому и лежал в известной клинике имени Осипова, куда свозили сливки «сумасшедшего» общества. Я был доставлен туда как персонаж, который мало того, что пишет странные картины, явно свидетельствующие о душевном расстройстве, так еще и посещает Никольский собор, ездит в Псково-Печерский монастырь - болезнь налицо. В 17 лет меня упекли на три года. Если бы мама с помощью адвокатов через полгода не вырвала меня «на поруки», то вышел бы я из клиники душевным инвалидом.

Даже за довольно короткий срок пребывания в психушке я так прочувствовал действие психотропных препаратов, которыми нас накачивали, что после выписки, как герой «Мастера и Маргариты», готов был бежать обратно: делайте что хотите - связывайте, колите, только избавьте от этих видений и мук. Но я вспомнил, что, когда собака отравится, она уходит в лес и оттуда или возвращается тощая вся, но живая, либо не возвращается никогда. Я сделал то же самое: улетел в Сванетию и жил там, как животное: ел, что с деревьев срывал, спал в пещере, приучил свой организм не чувствовать холод, просто сказал себе, что не буду в этой пещере замерзать ночами, и в тонком подряснике спал на полу в окружении змей…

Так я год бродяжничал, выгоняя из себя всю эту химию. Работать я не мог: брал в руки карандаш, и у меня от беспричинного страха пот просто ручьями бежал. И не работать я тоже не мог, так как понимал, что или покончу с собой, или умру. Как ни пафосно это звучит, но искусство – это моя жизнь. Именно в этих обстоятельствах я и открыл для себя эту  прописную истину.

Я никогда не считал себя диссидентом. Мы просто имели наглость мыслить иначе. Я боролся за свободу выражения, а уже это было наказуемо. Поэтому нас бросали в сумасшедшие дома, чтобы лечить от инакомыслия.

- Но ведь Вы же когда-то и пьянствовали беспробудно...

- Это было в юности. Я ушел в Псковско-Печорский монастырь, был послушником, келейником у отца Алипия. Это глава монастыря, замечательный человек, бывший военный офицер. А у него всегда вечерами было настоящее офицерское застолье. Не будешь пить, отправят спать в сарае. Но последние 13 лет я не пью. Для России пьянство – второй после воровства бич. Стараюсь, как могу, помогать тем, кто решил, как говорят, «завязать».

- Слышал, что сегодня Вам большое внимание уделяет мэр Москвы Юрий Лужков, да и вообще власть. Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее.

- Юрий Михайлович подкинул когда-то мне идею многофигурного монумента «Дети, жертвы пороков взрослых» на Болотной площади. Помню, он вызвал меня и вручил листок со списком тринадцати пороков. Это был неожиданный заказ, ошеломивший меня. Я знал, что сознание постсоветского человека привыкло к реалистичным городским скульптурам, а мне предстояло изобразить пороки - «садизм», «проституция»… Я даже хотел отказаться, т.к не представлял, как можно это воплотить. Педофилия - что же, мне лепить Свидригайлова с девочкой на коленях?

Через несколько месяцев я пришел к выводу, что в такой композиции могут быть только символические образы. Причем обратился я к старым символам, античным и средневековым: к примеру, разврат символизировала лягушка в платье, необразованность - осел, танцующий с погремушкой… Единственный порок, который мне пришлось облекать в придуманную форму, - наркомания, потому что до нашего времени его не изображали. Ангел смерти с ампулой героина встал на левом входе в это страшное сборище пороков.

 - Вы не раз встречались с президентом США Джорджем Бушем. Поделитесь  впечатлениями о его персоне?

- Начну издалека… В Мариинском театре есть церемония поднятия большого занавеса. По традиции, если премьера успешна, большой занавес опускают трижды. На премьере моего балета «Щелкунчик», о которой я уже говорил чуть выше, но в другом контексте, его поднимали и опускали восемь раз, к рампе мы выходили тридцать семь (!) раз. Спектакль привезли в Москву, и посмотреть его пришел Путин. После он пригласил меня выпить чаю вместе с актерами и сказал: «Зная, что вы человек необузданной фантазии, я ожидал чего-то необычного от вас, но такого! Позвоните Валерию (Гергиеву. - ред.) и попросите, чтобы 25 мая, когда в Питере будет президент Буш, шел «Щелкунчик»: я хочу, чтобы он увидел этот балет».

На спектакле Буш вел себя, как ребенок, и даже дал по рукам своему охраннику. Дело в том, что когда балет закончился, присутствующие видели, как охранник попытался увести президента из царской ложи, а тот дал ему по рукам: мол, отстань, не мешай кричать браво. Потом мы в компании двух президентов пили чай, и Буш радостно хлопал меня по плечу…

 - Используете ли Вы свои связи с сильными мира сего для помощи простым людям?

- Да, конечно. Но наиболее ярко на этот вопрос я смогу ответить, пожалуй, с помощью такого эпизода.  Во время второго путча 1993г. мы с моей женой Сарой де Кей были в Москве на баррикадах, дежурили перед мэрией, строили какие-то дурацкие заграждения из газет. Вскоре я был вызван в мэрию. И тогда Лужков спросил у меня, что мне надо в Москве, я сказал, что мне ничего не надо, но хотел бы, чтобы сделали мастерскую для Михаила Шварцмана, которого я на листке бумаги (я его срочно попросил у Лужкова), назвал своим "старшим гениальным собратом по искусству". Лужков взял бумагу, прочел, наморщил лоб и сказал: «Гениальный? Шварцман? Не знаю, кто такой. У меня есть три гения: Церетели, Шилов и Глазунов. Но раз Вы просите…» Лужков сдержал слово, и Шварцману дали мастерскую.

- Правда ли, что одну из медалей Вам вручил лично Путин?

 -Да, и это было в Мариинском театре. Такого теплого приема за свою жизнь не припомню.

– Правда, что вы собираетесь возвращаться в Россию?

– Никогда этого не говорил, и не знаю, откуда взялись все эти слухи. Я до сих пор служу России, несмотря на мое изгнание. Но начинать свою жизнь сначала, приспосабливаясь, я не собираюсь. Я остаюсь американским гражданином, считаю Америку одной из лучших демократических стран, хорошо защищающей интересы своих граждан. С Америкой я работаю очень давно. Моя первая выставка здесь состоялась в 1969 году, еще до моего изгнания из России.

Но все равно, где бы я ни жил, я остаюсь лицом «кавказской национальности». Так же, как Валерий Гергиев или мой троюродный брат Юрий Темирканов. А поскольку сейчас развелось много благородных князей и графов, то о своем кабардинском княжестве я молчу, но очень горжусь, что происхожу из рода Кардановых.