«Защитники демократии» не усвоили уроков Февраля

Некоторые «борцы за свободу» сочли годовщину Февральской революции подходящим моментом для обвинений в адрес нынешней власти. В результате, они (как и участники событий 90-летней давности) демонстрируют способность проболтать из лучших побуждений величайшую державу мира.

Февральская революция… Вслед за Солженицыным вдруг все о ней вспомнили, но не знают, как к ней относиться. В советское время преподаватели истории старались побыстрее пролистнуть краткий неудобоваримый период, как колдобину на пути к сияющей победе Октября.

К 90-й годовщине февральской революции фонд «Общественное мнение» решил исследовать «историческую память» россиян. Подавляющее большинство об этом событии «что-то слышали». Для 60 процентов наших сограждан февраль 1917-го в отечественной истории не связан ни с каким действием или личностью. О падении монархии знают 7 процентов опрошенных, о двоевластии – два, о премьере Керенском – один процент.

В советской школе для каждого ученика это имя, по крайней мере, ассоциировалось с ложью о том, что глава Временного правительства бежал от большевиков, переодевшись в женское платье. Сегодня не знают и этого.

Пятая часть респондентов, которых спросили про февральские события, упомянули взятие Зимнего дворца. Противников отречения Николая II несколько больше, чем сторонников – 28 и 26 процентов соответственно. При этом «монархисты» – преимущественно люди среднего возраста, проживающие в мегаполисах, а их оппоненты постарше и живут в малых городах и на селе. Вот такая у нас короткая историческая память о финале трехсот лет императорского дома Романовых.

Любопытно, кстати, как характеризует понятие «революция» толковый словарь живого великорусского языка. У Владимира Даля это французское заимствование женского рода обозначено как «переворот, внезапная перемена состоянья, порядка, отношений; смута или тревога, беспокойство».

Даль выпустил последний, четвертый том своего знаменитого словаря в 1866 году, но был же у него пример Великой французской революции! Однако знаменитый языковед ни словом не обмолвился о смене общественно-политической формации. Революция у него употребляется применительно к погоде, даже к пищеварению. А переворот гражданского быта – только насильственный. Потому для несвязанного политкорректностью ученого революционер – исключительно «смутчик, возмутитель, крамольник, мятежник».

Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае зовется он иначе. Но поневоле задумаешься – а были они у нас вообще, эти революции?

Первую следовало бы давно и честно признать провальной вылазкой вооруженных экстремистов против законно наследованной власти. Октябрьскую сами большевики долгое время, ничуть не стесняясь, называли переворотом – пока вождь всех времен и народов не расставил точки над «и» в «Кратком курсе истории ВКП(б)».

Если что-то и праздновать применительно к февралю 1917 года, так только добровольное сложение полномочий царствующим монархом, возмутительное легкомыслие династии, неспособной продолжить исторически легитимное правление, и последовавший за этим коллапс государственного механизма.

«Династия, - пишет Александр Солженицын, - покончила с собой, чтобы не вызвать кровопролития, или, упаси Бог, войны. И вызвала – худшую, дольшую, но уж без собирающего тронного знамени».

Ради кого же отрекся император, спрашивает писатель и отвечает: ради самозваного отребья – исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов. Тех самых неведомо как и кем избранных защитников отечества, которым очень не хотелось ехать на германский фронт. Родину не хотелось защищать. Показалось быстрее и легче перерубить ей хребет.

Сегодня эта почти вековой давности история может показаться неактуальной и малоинтересной даже в изложении Александра Исаевича, который всегда пишет умно, но длинно. Однако же и сегодня появляются люди, которым некая высшая идея свобод с выпученными глазами представляется более дорогой и значимой, чем их собственная целая и самостоятельная страна. Трудно отделаться от ощущения, что честь и доброе имя России они защищают для кого-то другого, только не для самой России.

«Когда в стране торжествует произвол, когда управляемое «правосудие» используется как дубина для расправы, а закон становиться декорацией – каждый зал суда, в котором идет политический процесс, превращается в бой за правду и справедливость. Очень часто такой бой – неравный, но тем важнее выразить солидарность с теми, кто защищает жертв политических преследований». Это абзац из обращения наших славных своим диссидентским советским прошлым правозащитников к защитникам «политических заключенных».

Последних якобы много, очень много, хотя на самом деле речь идет о трех. Двое пытались обобрать эту страну как липку, и перепродать энергетическую основу ее благосостояния «истинной» заокеанской демократии. А третий, заплечных дел мастер, устранял тех, кто осмелился встать поперек пути «самой прозрачной» нефтяной компании.

Помешать возданию по делам их и есть, оказывается, «передний рубеж защиты права, защиты чести и доброго имени России». И это еще не все. В обращении, которое подписали Елена Боннэр, Людмила Алексеева и другие правозащитники, процесс над Ходорковским и Лебедевым сравнивается ни много, ни мало с процессом Каменева-Зиновьева! Договорились дальше некуда.

Интересный, между прочим, момент. С Солженицыным наши правоверные защитники гражданских свобод уже давно не друзья. А ведь в свое время за перепечатку «Архипелага» можно было как раз туда и угодить.

Но среди сегодняшних подписантов прежних рисковых уже не наблюдается. Большинству из них «Софья Власьевна» только слегка пальчиком грозила, а нынешняя власть и вовсе не мешает столоваться у чужого дяди. Юбилей того злосчастного февраля напоминает, как из лучших побуждений можно проболтать величайшую державу мира. А хотелось всего-то европейской мелочи – свободы митингов, собраний, шествий…