Какую выгоду получает Россия, подписав "Парижское соглашение"

"Парижское соглашение" выгодно правительствам с пустым бюджетом, производителям всевозможного якобы экологичного оборудования и ряду финансистов? Выгодно ли оно России, или нет? Или в одном — выгодно, в другом — нет? Кто и почему его выгодополучатели в мире и в России?

В чем схожесть и отличие "Парижского соглашения" и "Киотских протоколов"? Об этом "Правде.Ру" рассказал профессор Финансового университета при Правительстве России, руководитель Центра экологии и развития Института Европы РАН Сергей Рогинко.

Читайте начало интервью:

Кому выгодно "Парижское соглашение"

— Сергей Анатольевич, получается, что "Парижское соглашение", в сухом остатке, — это налог на тех, кто использует много энергоносителей, выбрасывает много тепловой энергии?

— Выбрасывает. Энергетика, транспорт, металлурги, химики, цементники и т. д. — весь реальный сектор, то есть добыча ископаемых и первый передел.

— То есть то, что сосредоточено в развивающихся странах, а никак не в странах Запада?

— Запад себя уже давно выделил как некий технологический блок. И вынеся продукцию первого передела и добычу в развивающийся мир, он сейчас заинтересован в том, чтобы это состояние поддерживалось. Поэтому отсюда и идет навязывание, например, той же темы возобновляемых источников.

Надо же понимать, что возобновляемые источники дороже. Для того, чтобы обеспечить возобновляемыми источниками, нужно больше мощности, чем традиционными, потому что коэффициент использования полезной мощности у обычной ТЭЦ и у ветряной электростанции — это разница в разы. Поэтому удельные затраты для обеспечения энергией сразу становятся выше.

А что сказано в "Парижском соглашении"? В преамбуле написано, что самым лучшим способом обеспечения, например, африканских жителей энергией являются возобновляемые источники энергии. Где в Африке столько денег на такие дорогие источники? Откуда? Но сразу уже идет такая вот навеска: покупайте только это. Это уже фактически идет глобальное продвижение совершенно конкретных видов оборудования.

— Будет ли этот налог развивающимся странам как бы передаваться, чтобы они свое более экологическое производство развивали?

— Ну, это не совсем то. Это будет как бы проектный механизм. Заработает он или нет — конечно, вопрос… Ведь многие же закрывают углеродным налогом просто обычные дыры в бюджете. Откуда взялись, например, те же самые "желтые жилеты"? Они взялись из углеродного налога, который очень серьезно захотел увеличить Макрон. Он навесил очень серьезные суммы в виде углеродного налога. И он распространялся не только на автомобилистов, но и на все домохозяйства.

— А домохозяйства-то по какой причине должны платить?

— Так они отапливаются… Газом, дизтопливом и т. п. Теперь на это все навешивается углеродный налог. Поэтому народ и вышел на улицы. И целый год не выходит. Не уходит. Но вопрос в том, а для чего все было сделано. Это было сделано для того, чтобы каким-то образом закрыть дырки в бюджете. Просто латались последствия, мягко говоря, не самой адекватной экономической политики.

— То есть третий уровень бенефициаров — это правительства, которые имеют дефицит бюджета?

— Да, которые закрывают бюджет путем вот этой пафосной климатической, экологической лексики и за счет запуганного климатом населения. Хотя на самом деле все эти вещи к климату вообще не имеют никакого отношения.

— Значит, заинтересованы в нагнетании экологическо-климатической истерии производители якобы экологичного оборудования, правительства и финансисты…

— Причем финансисты — это же не только сборщики налогов. Есть еще и такая тема, как торговля выбросами.

— Да, она была и в "Киотских протоколах". Она сюда перешла?

— Она сюда вернулась, да. Но ее не до конца докрутили на переговорах. Есть надежда, что ее все-таки добьют в конце этого года. Если нет, естественно, перенесут на следующий.

— А нам-то хоть это выгодно? Мы раньше торговали такими квотами?

— Торговали.

— Насколько выгодна эта торговля квотами?

— Дело в том, что изначально, по "Парижскому соглашению", у нас был шанс стать вообще монополистом при продаже этих квот. Мы и Украина теоретически могли стать монополистами, потому что, по условиям шестой статьи "Парижского соглашения", могли бы стать предметом торговли только абсолютные глобальные сокращения выбросов. Но потом там немного не договорились, не доторговались…

— А что такое глобальные сокращения?

— Грубо говоря, если страна сокращает выбросы, то ее еще проектные сокращения имеют тот же самый окрас. То есть ты сокращаешь на уровне страны и тогда продаешь еще дополнительно свое сокращение стране, которая сама должна сокращать, но не может.

— Как бы делится своей квотой и получает вознаграждение за хороший результат.

— Есть торговля на уровне наций, которые делятся квотами, и есть торговля на уровне хозяйственных организаций, на уровне корпораций. Условно, одна корпорация в России сократила (при том что Россия сама еще сокращает в целом), тогда эта корпорация может продать другой корпорации, например, в Испании, которая не может сократить, а Испания должна сокращать, но тоже не получается.

Читайте продолжение интервью:

Эксперт: минприроды не дало России заработать на экологии

Эксперт о политических аспектах "Парижского соглашения"

Климатология и метеорология — заложницы большой политики