Не теряйте буквы. Важно

В старославянской азбуке было 45 букв, в древнерусской - 39. После реформ Петра I и Академии наук букв стало еще меньше. Октябрьская революция сократила их до 32, но буква "ё" отбила позиции, и теперь их 33.

Удобно, но не лишились ли мы с буквами чего-то важного? Об этом в интервью Pravda. Ru рассказал историк-публицист Петр Александров-Деркаченко.

— Петр Петрович, в своей статье о великой орфографической революции вы утверждаете, что русский язык пострадал от того, что над ним постоянно экспериментировали с определенной эпохи. Расскажите, как это происходило и почему.

— Русский язык, безусловно, пострадал в течение всего ХХ века, но я бы сейчас говорил не о нововведениях, не о новоязах и прочих большевистских экспериментах. Я бы хотел поговорить о той орфографической революции, которая была проведена в 1917-1918 году и которая полностью изменила нашу орфографию. Благодаря тому злодейству, которое было сделано в 1917-18 годах, тексты, написанные Александром Пушкиным, и тексты, которые читаем мы, — это совершенно разные тексты.

— То есть речь идет о немногих буквах нашего алфавита — ерь, ять, фета, ижица?

— Букв-то немного, но не всегда количество соотносимо со значимостью. Скажем, была у нас буква "i" десятеричная, и ее отменили. Действительно, зачем языку две буквы "и"? Но в этом был свой смысл. Во-первых, эта буква употреблялась в случае соседства с другой гласной буквой, и слово "Россия" писалось совершенно иначе. Во-вторых, в русском языке было два слова "мир". Было слово "мир" в отношении перемирия, сотрудничества, а было слово "мир" в значении вселенной.

И роман Толстого "Война и мир" изначально писался "Война и мiр", с "i" десятеричной, то есть имелось в виду "Война и вселенная", а не "Война и мир" в смысле воюем — не воюем, это слишком примитивно для Льва Николаевича. Он писал про войну как зло вселенское. Когда "i" десятеричное сократили, получилось "Война и мир".

Других изменений тоже было достаточно много. Прежде всего, любой из нас, кто откроет антикварное издание, выпущенное до 1917 года, увидит, насколько более изящно, красиво и наполнено выглядит русский текст. Все это было порушено в 1918 году.

— Что с этим теперь можно сделать? Можно каким-то образом передать утраченный смысл учащимся школ, широкой общественности?

— Если вы спросите мое скромное мнение, то я считаю, то сползание в абсолютную безграмотность, которое сейчас происходит, когда идет уже даже не упрощение, а выхолащивание русского языка и всякой грамматики, подрывает смысл языка. Это можно было бы остановить, если бы произведения, написанные до 1918 года, школьники и мы все читали в подлиннике, то есть в старой орфографии.

Я вас уверяю, что если вы возьмете достаточно известное произведение Александра Пушкина, возьмете Николая Гоголя и прочтете несколько глав со старой орфографией, у вас будет совершенно другое ощущение от прочитанного.

Для людей прежнего мира, дореволюционного времени было важно не только содержание, для них очень важна была форма, оформление текста, и наш алфавит в этом отношении очень этому способствовал. Но, конечно, мы ничего не вернем, время упущено. И хотя Александр Солженицын считал, что букву "ять" надо хотя бы восстановить в каких-то правах, и я с ним согласен, — все равно это утопия.

Нам главное понять, какое чудовище было сделано в 1918 году, чтобы уберечься от подобных изменений сегодня. Потому что проводятся попытки еще более упростить наш язык.

Но результат только один — это обеднило нашу культуру, истощило нашу орфографию, только и всего. В русском языке, в русской поэзии все-таки орфография играла не последнюю роль. Даже наш алфавит, который нам проще сейчас заучивать, раньше звучал как "Азъ, буки, веди, глаголь, добро" — я азбуку знаю нести добро. То есть во всем был смысл.

— А сейчас смысл пропадает?

— Да. Я помню, как читал вырезки из газет, где рабочие типографии радостно докладывали о том, насколько легче стали весить романы Толстого после исключения лишних букв. Если мерить роман Толстого по весу, то, наверно, да.

Если по восприятию, то здесь я бы поспорил. Но, на мой взгляд, то, что мы сейчас переиздаем наших классиков в новой орфографии, — это неправильно. И вообще, вам не кажется, что сейчас есть какая-то такая подсознательная тяга: мы очень любим сейчас вывески, названия учреждений писать со старой орфографией, зачастую безграмотно, но все-таки.

— В общем, да — банк "Мiръ", газета "Коммерсантъ" и так далее. И все же, как вы считаете, возможно ли вернуть старую орфографию? Сейчас есть типографии, которые печатают с ерами, с ятями?

— Сейчас это только копии, репринтные издания. Вернуть это нереально. Надо ставить реальные задачи. Достаточно перевести классику в старую орфографию, и я вас уверяю, что отношение нас самих к себе изменится.

— Вы в своей статье сравниваете ситуацию с русским литературным языком с той ситуацией, как если бы мы сейчас стали переодевать исторические памятники.

— Да, совершенно верно. Вообще, решение о том, что есть лишние буквы, было достаточно анархическим по своей природе. Оно было у маргинализированных членов Академии. Оно не обсуждалось никак. Были проведены попытки чтения, и даже послали императору брошюру с предложением провести такую реформу. По свидетельству Фредерикса, император двумя пальцами отнес эту брошюру в корзину и сказал, что ответа не будет.

Революция со сломом институтов семьи, армии, Церкви стала ломать и институт русского языка. Была сделано преступление в отношении нашей орфографии. И даже тогда, когда это было объявлено, сами большевики не могли толком перестроиться на новую орфографию.

Они еще до 1918-1919 года пользовались старыми буквами. Сама эта идея абсолютно деструктивна. Она могла возникнуть только в русскую революцию, очень страшную, очень разрушительную, последствия которой мы до сих пор на себе испытываем, но уроки из которой мы должны делать.

— Получается, что мы продолжаем идти в том же направлении, потому что правила русского языка меняются чуть ли не ежегодно. Например, у кофе, который всегда был мужского рода, появилась вторая форма, можно говорить о кофе в среднем роде. Слово "считанный" уже пишут с одной "н", потому что мы избавляемся от исключений из правил.

— Продолжается, причем мы занимаемся не своим делом. Еще Александр Солженицын говорил, что вместо того чтобы постоянно пикировать на нашу несчастную орфографию, нам надо заняться нашей пунктуацией, потому что она у нас самая сложная в мире. Такое количество запятых не имеет ни один европейский язык. И, конечно, запятые можно было бы упростить, потому что эти правила хаотически наросли со временем. Сейчас в них путаются все, и стар, и млад.

— Как вы считаете, если бы сейчас Толстой или Пушкин взяли свои произведения, они бы сумели их прочесть?

— Я думаю, они бы спросили: "Зачем?" Потому что до 1918 года никаких проблем не возникало. Более того, красная профессура тогда выступала за то, что упрощение орфографии снизит количество ошибок и повысит уровень грамотности. А этого абсолютно не произошло, сколько было безграмотных, столько и осталось. Это не упрощение, это ограбление, я считаю, орфографии. И именно поэтому я назвал статью "Великая орфографическая революция". Потому что такой революции, во-первых, не было ни в одной другой стране мира, во-вторых, она проводилась насильственно и сверху.

Как можно менять орфографию, когда все писательское сообщество и все издатели против? Это нужно было сделать сознательно, для оглупления, для понижения уровня образованности. Но тогда, как мы знаем, большевики поставили задачу из народа сделать человеческую массу. А масса должна быть достаточно однородной, достаточно унифицированной, и великая орфографическая революция была частью этой задумки. Они ее свершили.