Драмы науки: "проклятый вопрос" Кожевникова

На Ваганьковском кладбище покоится прах профессора, который, изучая высокообщественных насекомых - пчел, сам пошел против общественного мнения. В 1911 году зоолог Григорий Александрович Кожевников отказался уйти в отставку, когда большинство его коллег в знак протеста против политики самодержавия покинули МГУ. Наука была для него важнее политики.

Будущий основоположник охраны природы Кожевников, по мнению специалистов, нащупывал путь к величайшей в XX веке революции в биологии: синтезу экологии, генетики и эволюционной теории. Но в жизни директора зоологического музея Московского государственного университета и одного из создателей Сухумского обезьяньего питомника однажды случилась драма, которая менее всего связана с наукой. Перед ним встал нелегкий выбор: покинуть стены МГУ или остаться в рядах университетской профессуры, заслужив негласное порицание коллег за "соглашательство" с самодержавием.

В январе 1911 года в Московском университете прошли очередные, к тому моменту уже ставшие привычными, студенческие волнения. Мирные демонстрации памяти скончавшегося Льва Толстого смешались с уличными процессиями и приняли лозунг об отмене смертной казни. Администрация усмотрела в этом преступное деяние, попадавшее под положение об усиленной охране, и применило к участникам карательные меры. Рождественские каникулы сорвали планы бузотеров и революционных элементов, но впереди уже маячил весенний семестр.

В самом начале которого вышло неожиданное постановление Совета министров, лишавшее студентов их законного права на разрешаемые университетской администрацией собрания. По замечанию Григория Александровича Кожевникова, "это вызвало забастовку, блестяще проведенную таким способом (без общей сходки), который показал, что студенчество хорошо организовано и слушается своих вожаков чисто по-солдатски: не рассуждая и не считаясь с личными убеждениями, ибо нельзя допустить, чтобы личным убеждением всех было, что надо сорвать семестр".

Полиция дотошно выполнила постановление Совета министров, касавшееся прекращения сходок и собраний. В итоге стражи порядка практически "прописались" в МГУ.

"Некоторые из организаторов забастовки позволили себе хулиганские поступки, именуемые "обструкцией". Готовность всего студенчества бастовать по приказу сравнительно небольшой группы активных забастовщиков является, на мой взгляд, одной из коренных и, быть может, наиболее трудно устранимых причин трагизма создавшегося положения", — продолжает Кожевников.

Профессура храма науки на Моховой восприняла произошедшее как грубое нарушение университетской автономии правительством Столыпина. На Совете университета профессор А. А. Мануйлов (политическая экономия) подал в отставку с должности ректора, объяснив свое решение тем, что "не имеет возможности нести принадлежащую ему по закону ответственность за нормальное течение академической жизни в университете". Его примеру последовали помощник ректора М. А. Мензбир (сравнительная анатомия) и проректор П. А. Минаков (судебная медицина). Совету эти решения были поданы в безапелляционной форме как окончательные и бесповоротные. Профессора, говоря на студенческом арго, нарывались.

Один из сотрудников МГУ Н. И. Огановский так описал тогдашний статус-кво: "Полиция в университете хозяйничает, как в своем участке. Это оставляет, конечно, сильное влияние как на студентов, так и на профессоров. Какой позор проходить сквозь строй полупьяных, краснорожих городовых, читать двум-трем черносотенникам под охраной благожелательной полиции. Полиция, охраняющая науку, — какое противоречие. Ректор Мануйлов не выдержал и подал в отставку".

Министерство народного просвещения не только приняло отставку ректора, его помощника и проректора, но и вообще уволило их. Тогда в знак протеста Московский университет добровольно покинуло более 100 преподавателей — треть общего состава. Прошения подписывались тотчас же. Ни одна из сторон не стремилась достигнуть компромисса.

Не все сумели пережить расставание с альма-матер. В марте 1912 года от сердечного приступа скончался великий русский физик Петр Николаевич Лебедев. Он потерял прекрасно оборудованную лабораторию, где проводил уникальные исследования, и не дождался ни Нобелевской премии, ни нового здания для своего института на Миусской площади, для которого уже были собраны средства.

Среди тех, кто не покинул МГУ в знак протеста против самоуправствавластей или солидарности с коллегами, оказался Григорий Александрович Кожевников. Его поступок тоже дорогого стоил. Конечно, расставание с любимыми учениками и дорогим сердцу предметом, лишение приличного заработка, а может, и средств к существованию — тяжелый удар, способный преждевременно отправить в могилу людей со слабым, как у Лебедева, здоровьем. Но каково оказаться в ситуации, когда "приличные и передовые люди" перестают подавать тебе руку по той причине, что среди политизированного кружка ты оказываешься "белой вороной"!

"Противостояние общему мнению требует героических усилий. Но чем было бы человечество без героев-диссидентов! С. Н. Трубецкой был убежден, что университет не должен быть площадью, на которой происходят митинги и обсуждения политических проблем. Университет создан для самого высокого вида человеческой деятельности — для развития науки. В конце концов, именно развитие науки обеспечивает выживание человечества в изменяющемся мире", — пишет в своем бестселлере "Герои, злодеи, конформисты отечественной науки" доктор биологических наук, профессор кафедры биофизики физического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, главный научный сотрудник Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН Симон Эльевич Шноль.

В этой непростой ситуации 7 февраля 1911 года Григорий Александрович обратился к коллегам с открытым письмом, в котором рассматривал нравственные мотивы своего решения. "В литературе существует термин "проклятые вопросы". Университетский вопрос по своей трагической неразрешимости с полным правом может быть отнесен к этой категории", — так начинается напечатанное отдельной брошюрой обращение Кожевникова, которое в то время не предназначалось для широкой публики.

"Как создалось современное положение? — вопрошал Кожевников, и сам же отвечал. — Попробую изложить его с полной объективностью. Смотря вполне беспристрастно, мы должны придти к выводу, что ни студенты, ни профессура, ни начальство не стояли на практической точке зрения, то есть не стремились к тому, чтобы мирно кончились возникшие трения, чтобы путем взаимных уступок пустить в ход поврежденную машину. Во имя принципов принимались, может быть, вполне последовательные с известных точек зрения, но вполне непрактичные решения, во имя принципов приносилось в жертву мирное течение повседневной трудовой жизни".

Зоолог Кожевников даже вывел математическую формулу долга: "Обозначим величину долга в виде определенной силы тяжести и назовем долг перед товарищами A, долг перед учениками B, долг перед наукой и научным учреждением через C. Решение вопроса сравним с колебанием весов в ту или другую сторону, причем условия задачи требуют, чтобы на чашку, где лежит величина A, не помещались величины B и C. Решение вопроса в пользу возможно только при условии A > B+C, т.е. долг перед товарищами больше суммы долга перед учениками и учреждениями.

При этом ясно, что стоит только величине B или величине C в отдельности быть равной величине A, то при всякой, даже самой малой величине другого слагаемого приведенное выше неравенство нарушится в обратном смысле, т. е. B+C перетянут A. Почему же, спрашивается, считается честно выполняющим свой долг только тот, у кого сумма долга перед учениками, наукой и научным учреждением меньше долга перед товарищами?".

Знакомство с биографией Кожевникова, который после окончания в 1884 году с золотой медалью 1-й Московской гимназии поступил на физико-математический факультет Московского университета, где учился под руководством профессора А. П. Богданова, позволяет снять подобный парадокс.

Не будем тратить время на пересказ или цитирование брошюры Кожевникова "Проклятый вопрос", с которой можно ознакомиться в Сети. Приведем лишь последний абзац:

"Полная свобода науки и полная свобода от политики — вот истинный девиз университета, до сих пор не вполне признаваемый нашим обществом. А долг профессора только в следующем: профессор должен всеми силами своего ума и воли содействовать развитию науки и усвоению ее учащимися — и только. Служить только науке настолько трудно, что если профессор сможет совершить этот подвиг, то это будет лучшим воспитательным примером для молодежи. На своем посту он должен оставаться, не смотря ни на какие обстоятельства, пока имеет силы и возможность работать".

Читайте также: Российские ученые умирают на посту

Когда под воздействием сиюминутной политической конъюнктуры сегодняшние деятели науки или искусства возьмутся за ручку, чтобы поставить свою подпись под очередным воззванием — пусть припомнят позицию замечательного русского ученого Григория Александровича Кожевникова.