В поисках рая: из России в Израиль потянулись сценаристы и режиссеры

Журналист, сценарист, драматург и писатель Михаил Барановский переехал жить в Израиль три года назад. Взялся за кисти. Начались выставки. Однако свое будущее по-прежнему считает неопределенным.

Нетания, вечер, дом художника и писателя. Иду по комнатам. Квартира — как маленькая галерея. Они всюду. Сразу много образов, рук, голеней, полушарий и конусов грудей спрессовано вместе. Рыжее-черное-белое. Это сильно. Динамично. Собака цвета мякоти банана пробегает мимо. Живая, настоящая. Ждет съестного подношения, машет хвостом. Движется среди неподвижных картин. Картины западают в глаза, в память, призывают слова. Думаю про себя: "И Миро, и Пикассо… Многих он любит, но мыслит очень самостоятельно. Каламбуристо и ясно…".

Эти картины загадочны и сюжетны. Их строгая геометрия и совершенно раскованная, эпатирующая литературность, чувственная экспрессивность будят воображение и призывают к правильному и естественному — рассматриванию. Долгому. Увлеченному. Несущему открытия. Рассматривать — значит присоединяться. Сродниться.

 

 

 

 

  

 

 

 

Картин много. Собака с рояльной клавиатурой вместо зубов (нет, на его собственную не похожа, это бордовая собака — ребус…). Клавиши — звукоряд собачьей судьбы, лишенной слов.

…Автопортрет. Сигарета, пишущая машинка, лепесток-чашечка кофе, лицо двухцветное, в нем запечатан ключ… над белым листом клубится шевелюра… из букв.

…Женщина — как горькая, обреченно-доминирующая сущность.

Темная, смутная, непобедимая… обреченная и обрекающая. Мужчины и женщины — изначальный сюжет, андрогин, как нерасторжимый атом мира, как главная подлунная загадка.

Эти картины похожи на ребусы и тайные знаки.

Кистью драматурга Михаила Барановского выведены зримые пьесы. Запутанные, метафоричные. А книги хозяина дома — ясные, с юмором и без злобы. Совершенно. Иногда печальные. Детский российский бестселлер "Я воспитываю папу", пьесы, киносценарии. Даже когда лексика неконвенциональная — все мягко.

Мягко смешить и вполне нежно критиковать… И легко направить фонарик сарказма.

Михаил Барановский совсем недавно поселился в Нетании. Три года назад он спустился по трапу самолета — и начал свою израильскую жизнь. Позади Москва. Впереди неизвестность. Теперь они гуляет с собакой Лаймой по нетанийской набережной. Слушает клекот туристов всех мастей, жесткий рычащий иврит. Журчащий Сен-Сансом французский. Свой — наш вечный русский.

Над стеклянным рабочим столом — раритетная лампа с античной дамой (как мне сказал хозяин, она — то немногое, что он привез). Михаил Барановский уезжал не сюда, а оттуда. Решил в какой-то момент ехать в Израиль — и поехал. Гнездо-галерею свил в Нетании. Светит лампа. Серебряный лэптоп, сигарета. "Можно?" — "Да, конечно, курите…". Этот аромат всегда при богеме, богема рождает его, как опера Пуччини рождает ощущение неотвратимости разлуки.

 

 

 

 

 

 

 

 

— Расскажите о себе. Личный рассказ интереснее "Википедии"… Откуда ваши литературные корни, театр, живопись?

— Мой дед, Михаил Штительман, был писателем, его книгу "Повесть о детстве" хвалили, ее отметил Шолохов. Дед погиб в тридцать лет в сорок первом на фронте. Брат бабушки был журналистом. Я родился в Ростове-на-Дону. Закончил отделение журналистики университета, получил распределение в сочинскую газету "Черноморская здравница".

— Вы хотели жить у моря?

— Всегда. Но для этого надо было пройти жесткий конкурс (восемь человек на место) на преддипломной практике. После чего мне предложили место в газете.

— Это была хорошая газета? Было интересно?

— Я очень скоро с ней расстался. "По взаимному согласию сторон". Так было написано в моей трудовой книжке. Они там поначалу не видели мой паспорт. Упустили некоторые детали… А когда обнаружили…

— Понятно. В Ростове нашлась для вас газета?

— Да, я устроился в областную молодежную газету "Комсомолец". В Ростове же случился первый опыт написания киносценария. Я тогда издавал и был главным редактором регионального приложения "КоммерсантЪ", и встретился на улице с Кириллом Серебренниковым…

— Это уже очень интересно…

— Он предложил написать сценарий лирической комедии. Я сразу же решил, что это будет история про "стихийное бедствие". Про ремонт, который у меня в то время шел. И я был, что называется, в материале.

— И что это был за ремонт такой грандиозный?

— В частности, решил строить бассейн на пятом этаже хрущевки.

— И все вышло, построили?

— Это сооружение было больше похоже на мавзолей. И по размерам, и по используемым материалам — мрамор, гранит. Когда все было готово, мне сказали, что в него нельзя наливать воду… Фильм не случился — был август 1998 года — дефолт. Денег не нашли. Но после этого опыта я начал писать. Киносценарии, пьесы, прозу. Позже, уже в Москве, вышел довольно скандальный и нашумевший спектакль "Про баб". Сериалы "Таксистка", "Час Волкова", "Склифосовский", "Сестры Королевы", "Девочки"… Взрослые и детские книги… Потом переехал в Израиль. Как-то так, если коротко. В Москве я жил у площади трех вокзалов. Но ощущение какой-то вокзальности меня не покидает и здесь.

— В Израиле, в весьма колоритном и стильном театре Михаила Теплицкого "Маленький" идет ваша пьеса "Невостребованный прах". Это хорошее начало для нового репатрианта…

— Здесь я встретил режиссера Юрия Гольдина, в Москве он восемь лет работал главным режиссером телеканала "Культура". И я был с ним мельком знаком по совместному проекту "Час Волкова". Было это лет десять назад, и с тех пор мы больше не виделись. А тут случайно встретились. Оказалось, что он тоже в Нетании, приехал сюда с семьей примерно в то же время, что и я, и живем мы по соседству. Результатом этой встречи стал спектакль "Невостребованный прах".

— Это удача! Такое далеко не со всеми происходит… Эту театральную историю посмотрели очень многие израильтяне, спектакль показывали в Москве и Ярославле… Вы приехали всего несколько лет назад… Дорога только начинается. А как у вас с ивритом?

— Практически никак.

— Собираетесь учить язык?

— Я еще мало что знаю о своих планах.

— Совсем недавно вы начали рисовать…

— Да, примерно полтора года назад…

— Вы прежде учились живописи?

— Нет, никогда. Рисовал только шаржи на своих коллег на планерках.

— Но количество и качество работ весьма внушительное. Создается впечатление, что вы трудитесь за мольбертом день и ночь…

— Меня это увлекает. А еще нашлись люди, которым нравится то, что я делаю, а это всегда хороший стимул.

— Я знаю, что вас высоко оценила серьезный искусствовед Марина Шелест…

— Спасибо! Мне приятно! Да, я пару раз выставлялся в ее галерее "Скицца" в Иерусалиме. И еще была персональная выставка в театре "Гешер". На ноябрь запланирована персональная выставка в Германии, в галерее Clowns und Pferde, в Эссене.

— Вы пишете акрилом…

— Да, до этого была графика, но захотелось попробовать себя в цвете.

— Какая работа была первой?

— Вот эта одна из первых — "Инь и Янь".

 

 

 

 

 

 

 

 

— Какие-то картины были проданы?

— Я размещаю их на своей странице в Фейсбуке. Кое-что периодически покупают.

— Есть литературные, театральные планы?

— Мы тут с Юрой Гольдиным ходили на встречу к местному начальнику отдела абсорбции. Речь шла о театре или студии. Нам показали помещение недалеко от рынка. Запущенное, дикое, трущобное. И у нас возникла мысль снять там фильм "На дне".

— По пьесе Горького?

— Скажем так: по мотивам, отталкиваясь от израильской действительности. У Горького практически все герои живут исключительно прошлым: там они были великими актерами, боронами, занимали достойные места на социальной лестнице… Помните, как в разные волны эмиграции сюда целыми самолетами прилетали главврачи, начальники отделов соцсоревнования, оркестры областных филармоний. Сейчас вот потянулись сценаристы с режиссерами…

— Откуда вы можете получить финансирование на такой проект?

— Нашлись люди, которым эта идея показалась интересной.

- Вы любите скульптуру, кино, оперу? В каких видах и жанрах черпаете вдохновение?

- Скульптура мне не близка, опера и балет тоже не трогают. Я люблю джаз. Кино тоже люблю. Знаете, есть такой шаблонный вопрос: "Кем из известных людей вы хотели бы быть?" На него обычно так же трафаретно отвечают: "Только самим собой". А я бы хотел быть Вуди Алленом, писать сценарии и снимать по ним фильмы лет до восьмидесяти. Грустные и одновременно смешные.

— Из чего складывается удача?

— Из веры в себя и случая.

— Если бы вы не стали драматургом, писателем, художником, что бы вас могло увлечь?

— Я бы с удовольствием играл на саксофоне, мне кажется.

 

 

 

 

"Барановский — человек легкий и отзывчивый…", — сказал о моем герое прекрасный актер московского театра "Мастерская Петра Фоменко" Анатолий Горячев, который играет в "Невостребованном прахе" в очередь с нашим Дмитрием Россом.

Лайма (к слову, имя его собаки очень хорошо звучит над морем, "лайма" — значит по-латышски "волна") по-хозяйски оглядывает улицу.

Михаил Барановский в пути. Из Ростова ехал в Сочи, Москву, Израиль. В мир, в космос. Он грустно улыбается. Словами и красками рассказывает о себе и других. Пытается ответить на собственные вопросы. Над белым морским городом Нетанией плывут пышные, как юбки придворной дамы, облака. Волны улыбаются и плачут. Совсем как все мы…