Впереди - пряник, сзади - кнут

В советские времена человек, как известно, был винтиком, встроенным в гигантскую государственную машину. И крутился в этой машине как белка в колесе.

Надо сказать, все общественные функции человека были хорошо замотивированы. Например, он не мог не работать, ведь третьим вопросом всех анкет и регистраций - после фамилии и прописки — следовало "место работы". Прочерк в этой графе лишал гражданина возможности воспользоваться множеством благ, а то и грозил статьёй "за тунеядство" (помните, небось, Бродского с его судом и ссылкой?).

Квартиры выделялись гражданам от государства бесплатно, но исключительно через предприятия, в порядке очереди и в зависимости от стажа. Сейчас — работа сама по себе, а квартира сама по себе.

А как мог советский человек не завести семью? Ему даже в голову не приходило подобное вольнодумство. Ведь его очередь на получение квартиры напрямую зависела от семейного положения. Женат? — имеешь право на комнату в коммуналке. Родился ребёнок? — имеешь право на однокомнатную квартиру. Двое детей? — тогда двухкомнатная.

Сейчас гражданин женится, только если уж очень припрёт. Даже любовь — совсем не повод для брака. И человек наслаждается полной свободой и бездетностью, пока не почувствует, что безнадёжно опоздал и пора уже депрессировать.

Кстати, в советские времена брали налог за бездетность — шесть процентов. Причём, брали дифференцированно: с женщин — только с замужних, чтоб неповадно было порожняком ходить, а с мужчин — со всех, чтоб неповадно было в холостяках прохлаждаться.

А как мог советский человек не учиться, если только диплом обеспечивал интересной работой на хорошем предприятии, где быстро давали жильё? Сейчас диплом мало где спрашивают, интересуются только, что умеешь делать.

А как мог советский человек не заниматься общественной работой (комсомол, партия), если карьера его без этого пресекалась на очень низкой ступеньке (жильё давали, но самое плохонькое). От непрерывности его стажа (чтоб между старой и новой работой пуля не проскочила, на поиск отводилось не больше месяца) зависели социальные выплаты (по больничному листу, например, если кто ещё помнит, что это такое) и размер будущей пенсии.

И слаженный, хорошо продуманный механизм бесперебойно работал. Человек жадно учился (в вечерней школе, в заочном институте), в двадцать два года был женат и производил потомство, к тридцати получал жильё, к сорока у него была машина, к пятидесяти — дача, к шестидесяти — пенсия, на которую можно было безбедно жить с чувством исполненного долга.

Сейчас человек никому ничего не должен (как заявила на недавних Олимпийских играх одна лыжница), потому что он за всё платит сам. Это Горький, если что, сказал: "Человек свободен, потому что он за всё платит сам!" И свобода, за которую мы так воевали, легко обернулась небрежным жестом: "Свободен!" То есть можешь катиться на все четыре стороны.

С непривычки мы поначалу растерялись. Каково нам было рассыпаться на отдельные винтики, выпасть из механизма и крутиться самим по себе! Не случайно, кстати, "Жигули" стали называть в народе "банкой с гайками". Эта машина рассыпалась на гайки вместе с нами. В старые времена она была надёжнее.

Но, распавшись на социальные атомы, мы вскоре почувствовали вкус к своей ненужности. Превратились в горьковских же Челкашей (сейчас никто не знает, а раньше в школе проходили). Социолог Сергей Белановский пишет про условный "Егорьевск" как типичный провинциальный город России.

В таких Егорьевсках 36 миллионов трудоспособных людей болтается без работы и не ищет её. Работа сама их ищет, но не находит. Многим просто "расчёту нет" впрягаться: на жильё всё равно не заработать, а денег на жизнь можно перехватить случайными заработками, да и мать пенсию получает. Детям образование давать ни к чему — проку-то с него! Короче, все мотивации к труду сильно ослабли, а то и вовсе исчезли.

Какая тут индустриализация, если промышленник, построивший завод в таком Егорьевске, не может укомплектовать штат местными жителями и вынужден набирать мигрантов. За 30 тысяч рублей в месяц не могли найти пастуха на отару овец. Взяли узбека, так он за эти деньги молоком выпаивал каждого ягнёнка. Ему семью кормить надо. А у нашего егорьевца уже и семьи нет.

Какая тут модернизация, какие инновации, когда всюду нано-мотивация — к образованию, к труду и к движению вперёд.

Дабы расшевелить застоявшееся егорьевское болото, нужно государству браться за старое: чтобы у человека впереди маячил пряник, а сзади свистел кнут.