Александр Гуров: Избавьте полицию от презумпции вины

Парадоксально, но стражи порядка ограничены в главном праве — возможности применять огнестрельное оружие с целью защитить граждан. Более того, часто полицейский опасается достать пистолет для самозащиты. Что происходит сегодня внутри огромной государственной машины под названием "Полиция"? Об этом в интервью для "Правды.Ру" генерал-лейтенанта милиции Александра Гурова.

Фото:

— Александр Иванович, как вы считаете, стоит ли давать полицейскому безоговорочное право стрелять при малейшем признаке того, что ему угрожает опасность?

— Все разъяснено в законе о милиции, в том числе и порядок применения оружия сотрудником полиции тоже. Более того, есть формулировки в Уголовном Кодексе: "Необходимая оборона и крайняя необходимость". В данном случае мы говорим — крайняя необходимость. То есть человек при крайней необходимости совершает внешне действия противоправные с целью предотвратить действия более опасные. Классический пример, который нам приводил профессор: идет поезд, и марширует пионерский отряд, поезд остановить нечем, но в этот момент затормозила машина, и смельчак, вытолкнув из кабины водителя, ставит авто, преградив путь поезду, а сам выпрыгивает. То есть он совершил преступление: угон и уничтожение государственного либо частого, общественного имущества. Но его действия будут рассматриваться как позитивные и он ответственность не понесет. Это называется крайняя необходимость.

Если работник полиции применил оружие, например, при угрозе теракта, предотвратив взрыв и гибель людей, но при стрельбе "зацепил" кого-то из посторонних, то он ответственности нести не будет. Потому что это крайняя необходимость. Он совершил преступление, но оно менее тяжкое, чем предотвращенный теракт.

Такое случается редко. Поэтому задаваемые иногда вопросы: при малейшем подозрении на опасность — непонятны. Должна возникнуть угроза либо жизни полицейского, либо угроза здоровью окружающих. Сотрудник должен быть в этом убежден, потому что в противном случае не поймешь, есть угроза или нет. Он применяет оружие при задержании преступника обнаруженного на месте преступления и т. д. В законе все четко регламентировано.

— Что сегодня происходит внутри огромной государственной машины под названием "Полиция". Почему нередки парадоксальные случаи, когда полицейские, вооруженные табельным оружием, опасаются его доставать?

— Причина проста: на протяжении 20 лет сначала милицию, а потом полицию смешали в полном смысле слова с грязью. И в большинстве случаев — без достаточного основания, если не считать таковым явный политический заказ. Вот смотрите, что получается: берут взятки в министерствах, в ведомствах, взятки миллионные, а то и миллиардные, берут взятки в прокуратурах, создаются группировки всякие, а в итоге — тишина, прекращаются дела, и у всех честное выражение лица.

Но когда берет взятки милиция, вот эти мелкие поборы, — идет дикий шум. Почему? Потому что против прокуратуры или президентских и правительственных структур опасно волну гнать, может и самого утащить. Коррупция в основном там, во власти исполнительной. А милиция — самая массовая правоохранительная сила, был 1,2 миллион, поэтому создавалось ощущение, когда берет взятку один, что все берут все, весь миллион. Есть ведь исследования: по коррумпированности милиция где-то на третьем или на четвертом месте стоит в ряду наших ведомств. На третьем месте в свое время это было, на первом муниципальные, потом идет следствие и судебные системы, и вот милиция на третьем.

Но учитывая, что все-таки преступлений со стороны милиции было достаточно совершено, по той простой причине, что именно эта категория была очень низкооплачиваемая. Человек с 20-летним стажем получал в Тамбовской области 8000 рублей. Можно прожить на эти деньги? Кто-нибудь задавал такой вопрос из чиновников высших органов власти? Увы, это никого не интересовало.

Более того, я слышал, и об этом писали, что крупные наши чиновники говорили, да, берут на рынках. Так мы относились к своей полиции. Милиция — это есть инструмент в руках власти. И если власть не смазывает и не чистит этот инструмент, естественно, он будет плохо работать, и, возможно, даже руку отхватит этой власти, что бывало в истории.

— Следовательно закон "О полиции" необходим? Как вы его оцениваете?

— Надо было что-то делать, и решение о реформе милиции-полиции было в принципе верным. Но как всегда, решает не рабочая группа профессионалов, в которой я был, не экспертная группа специалистов, в которой я тоже был, а там, в Кремле. И название там придумывают, и функции там придумают, не согласовывая, с теми, кто разбирается в предмете. Мы даже не знали о том, что там что-то делается. Абсолютно штатские люди, я не буду называть фамилии, воплотили свои не всегда профессиональные представления в закон. Например, с названием — полиция — которое в нашей стране вызывает определенные ассоциации, потому, извините, я все время и путаюсь в названиях…

Более существенный пример. Как можно было ликвидировать сельскую полицию? Есть район — административный субъект, где есть глава администрации, суд, прокуратура, все органы муниципальной, судебной, и прочей власти. И вдруг там не стало полиции, небольшое отделение в пять-шесть человек, без печати, без всего. Живой пример Староюрьевского района Тамбовской области, откуда я родом, милицию отдали в другой район — Первомайский в 30 км … И если в Центральной России можно на машине пробраться, то на Дальнем Востоке и в Сибири, где расстояние между районами может достигать 100 км, — иногда только на вертолетах или на санях.

И теперь наш законопослушный гражданин, чтобы зарегистрировать ружье или получить права должен проехать 30 км до своего района и еще 30 км до следующего. А там — огромные очереди, потому что штат не прибавили, а обслуживают вместо одного два района.

И стали пить за рулем в этих районах, потому что некому осуществлять надзор, ГИБДД не может охватить сотню километров. Возникла проблема с конвоированием ночью, кто и как будет конвоировать, кто ночью поедет усмирять хулиганов или бандитов за 30 км по бездорожью в другой районе, не зная там дорог.

И самое главное — раскрытие и предупреждение преступлений, совершаемых на селе, очень специфично. Этим могут заниматься только те, кто там живет, а специалист из города бессилен.

— Вы достаточно критично оцениваете закон о полиции…

— Закон нормальный, как и каждый закон такого рода. Это же целый талмуд, который регулирует огромную проблему, и поэтому нельзя сказать, что там все идеально. Прошло время, и мы видим его огрехи, но нас никто не спрашивал, честно говоря, там за кремлевской стеной знают, как делать, вот пусть бы они и отвечали за это.

Вытрезвители. Давно шел разговор о том, чтобы убрать вытрезвители из ведомства полиции. Но тогда нужно определить других ответственных за эти структуры ведомства, например, министерство здравоохранения. Но вытрезвители просто убрали. И крупные чиновники гордо заявили, что освободили полицию от этой обузы, как и от функции ловли призывников. Но проблемы не решены, ведь все продолжается и сейчас: призывники бегают, кто-то их должен ловить.

И вытрезвители закрыли, а люди как пили, так и пьют. И куда их теперь? Начали в больницы завозить, но там воспротивились: мы лечим людей, а вы кого нам везете? Стали их в дежурную часть завозить, но и там невозможно, сотрудникам надо работать, а привезенные, извините, мочатся, кричат и, более того, умирают. Как только алкоголик в дежурной части умер от сердечной недостаточности, тут же говорят — убили.

Надо срочно менять систему. Но на мой вопрос: как быть без участка полиции на селе, один из крупнейших чиновников ответил: а кому это надо? Ценнейший ответ: "а кому это надо?". Другой говорит — денег нет. Как так получилось, что денег нет? Без денег реформа не пойдет. Реформа задумана правильно, она необходима, закон нормальный, но его надо корректировать. Любой закон жизнь корректирует, а для этого денег нет.

— Стоит ли нам равняться на Запад, где стрелявший полицейский всегда прав, ведь он может сказать что защищал жизнь свою и окружающих, тогда как у нас подобное заканчивается очень часто уголовными делами против сотрудников МВД, даже если им грозила смертельная опасность?

— Мы сегодня уронили авторитет полицейских, превратив их в низшее звено. И эта тенденция не милицейская, она сверху пришла. Ни в одной цивилизованной стране мира вы не увидите презумпцию виновности полицейского, а у нас она есть. Наш сотрудник должен доказывать, что он не виновен, а его действия любые считаются виновными априори.

Что произошло? Совершение преступления полицейским является отягчающим вину обстоятельством, а совершение преступление прокурором, следователем, судьей не является отягчающим обстоятельством. То есть при равных условиях, скажем, за разбой, один получит максимум, другой получит минимум или даже, может быть, условно.

— Вы считаете, что таким образом принизили работника полиции?

— Я согласен с тем, что люди, носящие погоны, должны нести повышенную уголовную и административную ответственность. В 1841 году в дореволюционной России было принято уголовное приложение, где в одном из пунктов говорилось, что люди состоятельные и грамотные должны нести уголовную ответственность повышенную. То есть, общество делилось на неграмотных, сирых, забитых крестьян, и к ним снисхождение было. А к человеку, который имел образование, должность чиновника относились по-другому.

Я предлагаю: либо отменить эту гнусную статью, унижающую работника милиции, которую, уверен, для пиара сделали: ах какая власть у нас, вы посмотрите, как она реагирует — общество возмутилось полицией, тут же приняли закон, эту полицию мордующий.

Поэтому, повторю, надо либо отменить эту статью, либо ввести суда всех остальных, носящих погоны: судьи, прокуроры, следователи, и прочее, и все чиновники. Проще говоря: совершение преступления чиновником является отягчающем обстоятельством. А совершение преступления обычным человеком: журналистом, крестьянином за мешок муки — обычным преступлением.

В итоге работники полиции боятся вмешиваться, потому что будут крайними. Поэтому, когда в Матвеевском рынке дагестанец бил кастетом сотрудника, а рядом стояли его коллеги, работники милиции — эти люди-то не коррумпированные — сержантский состав там стоял, коррумпированные были начальники и их там посадили, это правильно. А я задавал вопрос обычным работникам милиции: почему стояли без действия? Они ответили, не знали, что делать. То есть непрофессиональная подготовка и боязнь. И вот это мои слова, генерала.

Конечно, могут сказать, что генерал защищает работников. А я сошлюсь на слова правозащитника Бабушкина и его коллег-правозащитников, которые заявили, что настала пора защищать работников милиции. Работники милиции перестают вмешиваться из-за боязни, что они будут виновны. Вот к чему привела атака на полицию.

— А часто наши полицейские стреляют?

— У нас традиционно оружие применяется очень редко. В США полиция убивает примерно 250 человек в год. Вот шел ребенок с игрушечным автоматом (случай, когда полицейский перепутал его с террористом и застрелил — ред.), у нас это не прошло бы, ему бы сказали "руки вверх, брось автомат", окружили бы и так далее.

В США сразу стреляют, и правильно делают, поэтому там гибели полицейских нет практически. А у нас за последние 19 лет погибло 30 батальонов, в батальоне 200 человек, это значит, погибло 6000 человек. И 5 дивизий искалечено за 19 лет, а в дивизии 10 000 человек — 50000. Значит, каждый год по 400 человек гибло, в этом году где-то 170-180 погибло, значительно меньше, но все равно очень много. Потому что в ФБР, когда за 15 лет 8 человек погибло, у них волосы поднялись. Вот над чем надо задуматься.

И, конечно, я не готов сказать: стреляйте направо и налево. Тем не менее этот вопрос надо изучить и поправки сделать. Недавний пример, погибли два работника при задержании барсеточника. Мы говорим о том, что они профессионалы, молодцы, обидеть не хочется, они смелые, отважные ребята, но не профессионалы. Вот если бы они были живы, а две сволочи этих лежали с пробитыми головами — вот это был бы профессионализм.

Все материалы по теме читайте здесь.