Почему "Маркс от СССР в гробу перевернулся"?

ИСТОРИК: "Пренебрежение к России впитывается с марксизмом"

Для старшего поколения россиян "марксизм-ленинизм" является устойчивым словосочетанием. Обрадовался бы этому Карл Маркс? Как он относился к возможности победы революции в России? Как сложилась судьба его учения в СССР и после его развала? Придерживались ли Ленин и Сталин предначертаний основоположников марксизма? Об этом в прямом эфире видеостудии "Правды.Ру" рассказал профессор МПГУ, доктор исторических наук Александр Пыжиков.

Как Маркс относился к русскому революционному движению?

Марксизм, действительно, не подвергается ни малейшему сомнению, когда мы говорим о русской революции. Хотя революционное движение в России возникло задолго до революции 1917 года. Начало революционного движения застало Маркса и Энгельса, и мы располагаем их оценками, как они его соотносили с тем учением, которое они презентовали в качестве единственного верного теоретического учения.

Конечно, в советский период это была табуированная тема, никто не мог о ней высказываться публично, поскольку Маркса и революционное движение в России связывали очень сложные отношения, мягко говоря. Во-первых, марксистская теория очень стройная. Основоположники именно на ниве конструирования потрудились очень сильно и сделали действительно логичную теорию, которая как бы уже не подразумевала каких-то вариаций.

Суть этой простой конструкции в том, что мировая революция приведет к установлению новой экономической формации. Это объективный закон. Он не зависит ни от кого, ни от чего, ни от страны, ни от национальности, ни еще от чего-то. Это неизбежность.

А начнется эта мировая революция (здесь у Маркса и Энгельса не было сомнений) в развитых капиталистических странах. Имелись в виду Германия, Англия, Франция — лидеры конца второй половины XIX века. Там должен был начаться этот мировой пожар, а затем все туда должны были втянутся потихоньку. В Европе, к тому же, это революционное движение было давно. Там уже с XVIII века все началось. В России ничего подобного не было. Только появилось, можно сказать, юное революционное движение.

Естественно, на это сразу обратили внимание Маркс и Энгельс. Вожаки и лидеры, естественно, попали в их поле зрение. И между ними произошел контакт. Знаменем революционного движения, конечно, был Александр Герцен. Тем более, что Герцен обосновался в Лондоне — там же, где и Маркс часто пребывал, а потом там тоже обосновался. Отношения Герцена и Маркса были очень напряженные. Маркс не принимал того, что Герцен говорил.

Затем появился Бакунин, потом он пропал, из-за того что его в места лишения свободы направили за революционную деятельность, причем приговаривали поначалу к смертной казни. И вот он сбежал из России, через Дальний Восток и США вернулся в Европу. С Бакуниным отношения у Маркса и Энгельса тоже не складывались, тем более что Бакунин был очень энергичный человек.

Сначала, вроде бы, Маркс его очень полюбил…

Сначала — да. Бакунин даже решил на радостях переводить "Капитал", перевел пять страниц, потом еще три, а потом плюнул, сказал, что этой ахинеей заниматься больше не будет. Ему, как человеку действия, требовалось что-то более энергичное для приложения сил. Силы он приложил к тому, что начал предпринимать попытку выжить Маркса из Первого Интернационала, созданного самим Марксом, из-за чего у них получилась сложная борьба, которая в конце концов закончилась победой Маркса.

Но из-за этой борьбы и победы Маркса пришлось этому Интернационалу из Гааги, в которой он обосновался изначально, переехать в Америку, в Филадельфию, где он благополучно и почил через четыре года. В 1872 году он переехал, а в 1876-м уже все это там закончилось.

Маркс не мог принять точку зрения наших революционеров, потому что вся эта эмиграция, которая вокруг них так или иначе группировалась, отстаивала особый путь России. Это для Маркса было неприемлемо. Какой может быть особый путь? Он же уже всем объяснил, какой путь должен через мировую революцию вести к светлому будущему. Марксизм — это дитя классового подхода. Классовый подход — это всё, это альфа и омега марксизма.

Герцен и Бакунин, поскольку прекрасно знали русскую действительность, говорили: какой здесь может быть классовый подход? Здесь классов в понимании Маркса нет, они не сформировались. Может, они когда-то будут, но мы этого не знаем, а сейчас, мы прекрасно знаем, ни о каком классовом подходе говорить нельзя. Тогда о чем можно говорить? И вот тут они выдвигали свою теорию.

Они говорили, что революция в России имеет не классовый подход, а конфессиональный — вот это самое главное. Действительно, Герцен и Бакунин связывали перемены в России, свержение царизма и всего остального не с классом, а с конфессиональным обществом, староверием, раскольниками.

Как раз тогда мода на раскол пошла. Можно сказать, в России произошло открытие раскола, о нем заговорили, он стал обсуждаем. Герцен, Огарев Кельсиев и все, кто вокруг них группировался, решили, что они получают прекрасный инструмент для свержения царизма. Этого инструмента не было у декабристов.

То есть они рассматривали страрообрядчество как революционный инструмент, а что будет в постреволюционном обществе, они особо не думали?

Да, они подходили со своих революционных позиций. По Бакунину, ничего не будет, государство не нужно вообще. Маркс же такие вещи, как уничтожение государства, не готов был сразу принимать. Еще получилось, что Герцен хоть и был лидером, но в широких слоях народничества не очень воспринимался, поскольку был барин по натуре. Барское отношение сквозило в каждом его слове и жесте.

Бакунин был в этом плане проще, доступнее, поэтому молодежь группировалась вокруг него. Бакунин не менее Герцена был увлечен идеей использования раскола в революционных целях. Когда Марксу это все объясняли, у него волосы дыбом вставали, потому что он вообще не понимал, о чем идет речь. Русский раскол — что это, откуда это взялось и, вообще, с чем это едят?

Русский раскол, видимо, явление уникальное?

Конечно, оно не укладывается в европейскую практику. И Маркс, в общем-то, это всё считал неким шарлатанством, которым увлечены русские революционеры. Поэтому никаких — ни идейных, ни личных — отношений между Марксом и лидерами русской революции не складывалось.

А что представлял собой большевизм уже в советские времена?

В том-то и дело, что большевизм настолько разным стал, что осталась одна вывеска, а всё нутро изменено. Оставили только вывески: "большевистская партия", "советская власть", — но была устранена вся русофобская интернационалистическая ленинская гвардия. Ее сначала потихонечку отжали, а потом просто перестреляли.

Старые большевики были настроены на мировую революцию, но разве можно сказать, что они были настроены русофобски?

Дореволюционная гвардия — абсолютно. Это на две трети интеллигенты, которые в России-то особо и не задерживались. Они по пять языков знали, Марксом зачитывались, это не бакунинское отношение. А пренебрежение к России впитывается с марксизмом, это всегда абсолютно неразрывные вещи.

Но когда партию наполнили люди, которые вышли из рабоче-крестьянских низов и стали опорой Сталина, то произошел конфликт между ними и вот этой ленинской гвардией, которая имела все, занимала командные высоты. У новых партийцев было понятие русского патриотизма. И вся русофобская ленинская гвардия была устранена.

Этого многие не хотят до сих пор признавать и считают, что интернационалисты заправляли в 1930-х годах и после Великой Отечественной войны. Это абсолютно неверно. Старую гвардию тогда "ушли". На смену пришла рабоче-крестьянская. Этим людям мировая революция как жизнь на Луне, они даже не понимали, что это такое.

Почему марксизм в этот момент не исчез, почему его не сняли со знамени и каким образом его приложили к новой действительности, что от него оставили?

Ну, во-первых, стиль Иосифа Виссарионовича Сталина такой, что не надо менять вывески, это слишком радикально. Если их часто менять, то это очень сложно идейно, пропагандистски обосновывать.

Когда стоял вопрос об устранении ленинской гвардии, то возникали такие мнения: а давайте свою партию создадим. На это Сталин не пошел, он сказал: нет, мы не будем создавать новое. Мы их выгоним из этой партии, из нашей, и она станет нашей. Эта интернационалистическая доктрина мировой революции преобразилась. В понимании старой гвардии, Россия — просто ступень, этап, которым не жалко пожертвовать, как в космос корабль запускают: ступень отбросили, и сгорела она там где-то.

Тогда сделали совершенно новое издание интернационализма. В сталинском исполнении он стал национальным. Именно Россия и русский народ обеспечат этот прорыв, поэтому все остальные народы должны брать с него пример и выстраиваться в очередь к нему, а он их поведет к светлому будущему.

Троцкий, Каменев, Зиновьев планировали, что Россия исчезнет в пожаре мировой революции, как полено. А при Сталине Россия стала главной в революционном движении, самой главной.

И зачем тогда Сталину марксизм?

На самом деле, осталась только вывеска от этой интернациональной доктрины и от всего марксизма. Он не стал убирать Маркса и Энгельса, чтобы не делать нового резкого поворота. Стиль Сталина — не идти на открытый пропагандистский разрыв.

То есть это стало, так скажем, общим местом, просто которое нельзя убрать?

Да. Если бы Маркс услышал, что здесь — в России — центр, так сказать, вселенной и все обязаны ей следовать, он бы в гробу перевернулся. Маркс превратился в знамя, которым размахивают на съездах партии, конференциях, а потом ставят в угол до следующего события, а вспоминать о нем лишний раз никто и не хочет.

Автор Лейла Мамедова
Лейла Мамедова — журналист, экономический обозреватель Правды.Ру *
Редактор Юрий Кондратьев
*