Разница между историками и лжеисториками в поисках правды о войне

 

Либеральная общественность не первый год занимается различными переосмыслениями истории, в частности событий Великой Отечественной войны. Сейчас ставится вопрос о героизации битвы за Москву. Эти проблемы главный редактор Pravda.Ru Инна Новикова обсудила с доктором исторических наук, директором Института российской истории РАН Юрием Петровым.

— Я хочу процитировать отрывок из письма рядового немецкого солдата Хольда Гейдера: "Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы, они начали наступать, каждый час принося страшные для нас вести. Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и о резиновых ботинках, которые я обещал привезти тебе из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру, я это чувствую". Вспоминается также памятник жертвам бандеровцев в Любляне, который представляет собой копию фотографии повешенных детей и на котором написано: "Господи, если я это забуду, забудь и ты обо мне". И вот прошло 70 лет, и получается, что мы (а вернее — одна очень громко говорящая часть наших соотечественников) забыли. Это действительно так? Или, как сказал некий автор, переосмысление истории — это нормально, история — это наука, она развивается, и совершенно незачем обижаться на то, что современные историки переосмысливают то, что было?

— Действительно, история — это наука, она развивается, она обновляет свой инструментарий, расширяет источниковую базу, на которой она строится. Так, 1990-е годы для историков были целым прорывом, случилась архивная революция. Открылись архивы, и ученые получили доступ к множеству новых документов. В том числе и по истории Великой Отечественной войны. Разумеется, у нас появилась возможность все прежние наши описания, суждения, оценки корректировать. Но я убежден, что есть вещи, которые не подлежат переоценке. И это, в частности, касается вопроса о массовом героизме в годы Великой Отечественной войны.

Мы знаем только небольшую часть примеров, которые сохранились в нашей памяти благодаря тому, что корреспонденты газет оказались в данный момент в данном месте, записали те или иные свидетельства, отметили тех или иных людей. Но надо понимать, что фронт, тем более осенью 1941 года, это было не то место, куда они могли приехать в каждую часть. Мы не знаем пока, может быть, и десятой доли всех тех подвигов, которые были совершены при обороне Москвы! И абсолютно очевидно, что попытки принизить значение этого массового, беззаветного героизма носят какой-то странный характер.

Я пытаюсь иногда понять этих людей, которые говорят о том, что Космодемьянская была пироманка, а панфиловцы были совсем не герои, но у меня не получается. Потому что их логика исходит из того, что в России ничего не может быть хорошего, а уж в те времена и подавно. Что не может быть такого беззаветного героизма, а если о нем писали в газетах, значит это была неправда. Они исходят из того, что сталинский режим был так ненавистен всему народу, что он порождал массовое сопротивление против этого режима.

Я уже имел случай в эфире говорить о массовом новом источниковом документе, о Комиссии академика Минца. Во времена битвы за Москву на линию фронта, в близлежащие медсанбаты было отправлено много историков, которые тут же по горячим следам записывали свидетельства участников боев. Эта комиссия потом продолжала свою деятельность, она была и в Сталинграде, она была и на Курской дуге. Собран огромный архив. И я имел возможность отчасти познакомиться с тем, что касается событий на Волоколамском направлении и боев панфиловской дивизии. Я вам скажу, что подвиг панфиловцев, безусловно, был. Правда, некоторые из них остались живы, а корреспондент газеты, может быть для красного словца, приписал, что все погибли. Но не в этом дело, не в этом заключается их подвиг, а в том, что они совершили — остановили немецкий прорыв. И это было только у разъезда Дубосеково. А там вокруг шли такие же бои, вокруг каждой деревни, вокруг каждого железнодорожного узла. И об этих боях мы вообще мало что знаем.

Там тоже совершались подвиги, о которых рассказывали эти люди. Можно, конечно, поставить вопрос, говорили ли они правду, ведь людям свойственно приукрашивать свои подвиги. Разумеется, каждый из них описал то место, где он действовал, никто из них не видел с высоты птичьего полета всю картину боев, он описал свой участок, свой эпизод. Но записали эти рассказы, мне кажется, абсолютно точно. В этих рассказах есть совершенно живые детали, что человек в бою, в горячке боя теряет и чувство самосохранения, и чувство времени, когда бой становится практически мгновением, он проходит очень быстро.

— Это состояние транса?

— Это транс, конечно, это шок у человека. Но в этом шоке они и совершали те самые подвиги, о которых сегодня некоторые свысока начинают говорить, что и подвига-то не было. Поэтому задача историка — собрать все сохранившиеся свидетельства прошлого, и только на этом основании делать вывод. Если мы пойдем по пути выборочного выхватывания отдельных фактиков, отдельных примеров, мы не создадим полную картину. Значит, она будет заранее ущербная, будет неточная. Поэтому у историков еще много работы, в том числе и по воссозданию полномасштабной картины битвы за Москву.

— Я помню, что и в Советском Союзе были разговоры, что в ту или иную военную кампанию положили слишком много людей, и можно было ее провести с меньшими потерями. Например, что под Сталинградом можно было обращаться с солдатами поэкономнее, а людей не щадили. Можем ли мы вообще сейчас обсуждать, правильны или неправильны были эти потери? Насколько это корректно и насколько это верно с точки зрения науки?

— Все эти разговоры сводятся к одному — к вине главнокомандующего. То есть Сталина. Он виноват, и ему этот счет предъявляется. Что тут сказать? Он, безусловно, виноват, он виноват еще и в том, что устроил погром в армии до войны, обезглавил генералитет, провел массовые репрессии среди офицеров. Боеспособность армии была понижена вследствие таких репрессивных мер. Но это вопрос совершенно другой. Сталин боялся, мне кажется, Красного Бонапарта. Это логика революции, когда выдающийся генерал становится главой государства. Сталин помнил пример Наполеона, который вырос из Французской революции, а затем стал императором, и Сталин очень боялся, что произойдет нечто подобное, что появится претендент, сильный военачальник, отсюда и его очень сложные отношения с Жуковым, которого он тоже подозревал в этих претензиях.

Насколько имели репрессии под собой основание? Я могу с определенностью сказать, что их масштаб несоизмерим ни с какими основаниями. Но есть и второй негативный фактор: до Сталинграда мы плохо воевали, в целом. И дело не только в верховном главнокомандующем. Мы не умели перехватить стратегическую инициативу, переломить ход войны.

До Сталинграда мы оборонялись. В том числе, битва за Москву — блестящая операция, но она имела тактический характер. Рассчитывали, что весной 1942 года мы погоним врага с родной земли, но не вышло, потому что не хватило ни умения, ни военного опыта у нашего военачальника.

— Наверное, и мощи не хватило?

— Главное, что не хватало еще и военной мощи. Так что, первый период войны — это массовое окружение, это пленение миллионов наших солдат, но все это на Сталина не спишешь. Это было еще и более высокое качество военного командования, и техники тоже. Поэтому оборона Москвы и выигрыш этой битвы — это почти чудо было.

— Я слышала такую претензию, что когда была битва за Москву, особенно в момент отступления, наших солдат хоронили без оказания должных почестей, без документов, и ничего не сообщали родным. В итоге они числились пропавшими без вести. Как реагировать на такие претензии?

— Да, похоронные команды у нас тогда работали не слишком хорошо. И это часть нашей общей военной отсталости. Но, я думаю, надо учитывать еще и саму ситуацию на фронте. Когда идут жестокие бои и переходят позиции из рук в руки, а потом идет отступление, очень трудно соблюсти все почести и законы войны.

— Еще прозвучала инициатива поставить здесь, в России, памятники убитым солдатам Вермахта, якобы они тоже погибшие герои.

— Зачем? Самое главное, что сами немцы не называют павших на восточном фронте героями. Для них все погибшие солдаты Вермахта в войне против Советского Союза — это жертвы, которые принес немецкий народ по воле своего диктатора Гитлера. Поэтому о героизации деятельности этих войск на территории СССР речи быть не может. Должны быть просто нормальные захоронения, не заброшенные.

Я думаю, у народа хватит мудрости, чтобы отличить эту подлость от реально чего-то нового, что приносит историческая наука в наши знания о Великой Отечественной войне. Проблема в том, что, помимо науки, существует очень много лжеисториков, которые пытаются подобные идеи и о Власове, и о массовом героизме пересмотреть без достаточных оснований, только для того, чтобы громче об этом заявить. Я считаю, что это недостойное поведение, и мы таким образом просто глумимся над памятью тех наших миллионов солдат, которые остались лежать на полях войны.

В годы войны все прекрасно отдавали себе отчет, что это война не с финнами, это война даже не на Халхин-Голе с японцами, там были чисто государственные, геополитические конфликты. А здесь шла речь о сохранении нации, о сохранении народа. Это была война за национальное спасение. Поэтому для нас она в высшей степени справедлива. И для современного общества очень важно ставить понятные маяки, понятные приоритеты. Это справедливая война, вы это признайте, дальше можно рассуждать о чем угодно.

А если говорить, как некоторые в прямом эфире, что война есть преступление по определению, и что обе воющие стороны — преступники, тогда мы совершенно разучимся отличать добро от зла и просто придем в стадию полного лишения национальной самоидентификации себя. Мы просто зафаршируем себе и следующим поколениям мозги таким образом, что они перестанут понимать, где они живут и что за история стоит за их страной.

Автор Инна Новикова
Инна Новикова - с 2000 года - генеральный директор, главный редактор интернет-медиахолдинга "Правда.Ру". *
Редактор Мария Сныткова
Мария Сныткова — журналист, обозреватель, редактор экономического раздела Правды.Ру *