"В гражданской войне героев нет"

История начала XX века была для России трагической: проигранная Русско-японская война, Первая мировая, Революция, Гражданская война... И до сих пор историки спорят о сути тех кровавых событий. Есть и такие, кто пытается встать на чью-то сторону (белых или красных). Но есть ли ответ на этот вопрос? Об этом Pravda.Ru рассказывает писатель, ветеран органов госбезопасности Евгений Анташкевич.

Трагедия русского офицерства

— Недавно вышла ваша книжка о русском офицерстве "Хроника одного полка. 1916", до этого была "Хроника одного полка. 1915". Начиная с романа "Харбин", в целом у вас получился цикл о русском офицерстве времен Первой мировой войны.

— Именно цикл, потому что все события, которые попали в мои тексты, взаимосвязаны. Это как раз о тех людях, офицерах и солдатах, которые в своей военной судьбе прошли несколько войн. Сначала была Русско-японская война, потом Первая мировая война, потом Гражданская со всеми вытекающими последствиями, кто-то дожил и до Второй мировой войны.

Великая Отечественная война закончилась в 1945 году в Берлине, а если брать Дальний Восток, то там была Квантунская операция — финал Второй мировой войны. Вот такой длительный период, насыщенный событиями. И мои герои, причем многие из них это исторические личности, у них есть прототипы, все это прошли.

— Вы утверждаете, что ваши герои вышли из Первой мировой войны? Почему Первая мировая, не Русско-японская, не Гражданская или не Вторая мировая?

— Я до Русско-японской еще не дошел. Она у меня еще впереди. Две вышедшие книжки об участии моих персонажей в Первой мировой уже на книжных полках, если Бог даст написать и про Русско-японскую войну, значит, я буду утверждать, что они вышли и из Русско-японской.

— Если проследить историю офицерства дальше, то будет кровавая Гражданская война… судьбы русского офицерства разделились…

— Дальше я пропустил Революцию и Гражданскую войну. Моя вторая книга про Первую мировую войну, я закончил рождественским сражением в последних числах декабря 1916 года. В сути этого сражения уже был зародыш февраля 1917-го и последующих сражений. Солдаты в атаку не пошли, уже началось неповиновение войск своим непосредственным командирам и правительству.

Все последующие события описаны нашими талантливыми писателями и вторгаться в эту тему мне совершенно не хотелось. Конкурировать с ними мне тоже совершенно не хотелось, поэтому у меня идет разрыв, а дальше уже как бы финальная часть войны на Дальнем Востоке, в Сибири и на Дальнем Востоке. Роман "Харбин" начинается с того, что Владимир Оскарович Каппель умер, и дальше войска идут без своего лидера, Колчака отдали большевикам, он был расстрелян.

— Каково ваше отношение к русскому офицерству, которое разделилось на белых и красных?

— Для меня была некоторая сложность в начале, когда я еще работал над романом "Харбин". Мне не хотелось их делить, хотя они уже были разделены помимо меня. Если смотреть с чьей-то стороны, то трагизм получается не полным.

— А для страны?

— Для страны — одна большая трагедия. Выпускники одного курса, одного кадетского училища, но один оказывается у красных, другой — у белых. По прошествии ста лет нельзя смотреть с одной стороны, надо смотреть несколько сверху, тогда суть трагедии становится более понятной.

Зверства гражданской войны

— Кто бы не победил — все равно трагедия. Заметьте, дальше тоже ведь было разделение: кто-то пошел к немцам на выслугу, а кто-то остался русским патриотом.

— Конечно, конечно! У меня в книге один герой в беседе с другим героем сказал так, что у гражданской войны нет героев, нет ни красных, ни белых. Гражданская война сама по себе герой. Я не понимаю, как можно сегодня ставить памятник Шкуро. Который мало того, что предался немцам, он в ходил в состав войск СС фон Паннвица. Не шибко они воевали, но сама эта позиция для нас является невозможной.

— Чтобы восставшие солдаты и матросы поднимали офицеров на штыки или прибивали погоны к плечам, уверяют нас историки, к этому были основания, потому что до революции офицеры измывались над нижними чинами. Работая над книгой, к какому мнению пришли вы?

— Вы знаете здесь много правды, к сожалению. Отношения армейского офицера и солдата были антагонистические. В мемуарной литературе я часто встречал слово "барин". И даже у тех разночинцев, которые с 1915 года, а потом в 1916-м году в больших количествах, заменяя кадровых офицеров, приходили в войска, у них барство начинало проявляться. Но этому барству как бы и место было, потому что солдат был довольно забитый. Это был крестьянин одетый в военную форму, ему дали ружье и сказали: "Иди и воюй". За что? Было абсолютно не понятно.

А на военно-морском флоте ситуация барства была еще более антагонистической. Матрос довольно часто был человеком городским, а кастовая система морского офицерства очень замкнутая. До такого ожесточения — я избегаю слова "зверства" — как было после февраля и после приказа № 1 по Петроградскому гарнизону, не было. Под "озверение" попадали и виновные и не виновные.

Еще за полгода до начала Гражданской войны в 1918 году белые расстреливали женщин, которые вылавливали трупы красных, расстрелянных белыми. Белые расстреляли красных на берегу реки Волги, сбросили трупы в воду, и потом, когда женщины вылавливали эти трупы для того, чтобы похоронить, они расстреляли женщин.

— Просто зверство?

— Это была жестокость Гражданской войны, чем она, к сожалению, и характерна.

— Историки спорят, привела ли Первая мировая война к Революции или она все-таки как-то отодвинула приход Революции (и не была причиной Революции).

— Я не могу согласиться с профессиональными историками (и не только в этом вопросе). Есть историки, которые очень хорошо знают материал, но лишены аналитических способностей. А есть историки — хорошие аналитики. Например, я на стороне историков-аналитиков, и тем более историков, которые владеют (я считаю это даром, хотя эти способности можно в себе и развить) "оперативным моделированием". А те историки, которые только знают материал, они не очень хорошие аналитики.

Для меня Февральская революция — это переворот, потому что власть осталась в руках тех, у кого она была. Одну фигуру заменили на другую. Другая фигура — Михаил Александрович, который, кстати, не отрекся от власти. В его записке читаем о том, что "…мой брат возложил на меня тяжелое бремя в тяжелую годину… я не отказываюсь… и соглашусь, если Учредительное собрание" так-то и так-то избранное (далее он перечисляет все демократические институты) "возложит на меня эту власть".

У него эту власть отобрали, причем отобрали хитро. У него было довольно сложное семейное положение и ему говорили: "мы не можем обеспечить вашу безопасность, Ваше высочество". Напугали его, ну и он, в общем, как человек, отказался, а через месяц все Романовы были лишены всех прав и состояний.

Разложение началось с армии, хотя одновременно оно происходило в умах генералов. Просматривая историю Первой мировой войны, я увидел, что лишь 5-6 процентов высшего командного состава оказалось способно вести войну на уровне современных требований.

Взгляд на войну

— Ваша бывшая профессия как-то повлияла на работу над книгами?

— Да. Я постоянно был готов свалиться в шпионский детектив. Поэтому, когда шла работа с текстом "Хроника одного полка. 1915 год" и "В окопах. 1916 год", я себе эту тему запретил. Окопы, война, чисто армейские дела. Хотя все-таки одной ножкой я в эту ямку соскочил. Потому что я понял, что нет ничего тяжелее, сложнее, скучнее, чем писать про бой. Если описан один бой, то писать второй бой уже смысла нет. Он практическое повторение первого.

— Есть два разных немецких писателя времен Первой мировой войны. Первый - Эрих Мария Ремарк и его гуманистическая книга "На Западном фронте без перемен".

— Кстати, я позаимствовал у Ремарка одного персонажа (показывает книгу "Хроника. 1916"), но Ремарк не обидится.

— Второй, полная противоположность Ремарку, - это Эрнст Юнгер, написавший "В стальных грозах". Два абсолютно разных взгляда на одну войну. Вам ближе "пацифистский" взгляд Ремарка или "милитаристский" Юнгера?

— Когда мои друзья, полковники и генералы, не армейские, а мои коллеги, прочитали "Хронику. 1915 год", то говорили мне: "я прочитал твою книгу и чувствую, что стал пацифистом". Момент, когда человеку надо высунуться из окопа, - это момент преодоления всего. Когда в 1920-е годы, во время войны в Китае, генерал Константин Петрович Нечаев шел впереди своих рот и взводов с хлыстиком, я понимаю, что что-то тут не так. Это были люди обычаев войны, наверное, еще Русско-турецкой, когда пулеметов не было.

А появившиеся пулеметы большинство, командный состав в том числе, поставили на место. Окопы стали глубже, брустверы стали выше, осторожности стало больше. В общем-то прав был Николай II, когда он приехал в самом начале войны на один из кораблей, и ему командир корабля в своем докладе говорит, что мы все готовы умереть. На что Николай ответил: "Победите и останьтесь живыми".

— Работа над этими книгами в чем-то изменила ваш взгляд на нашу историю?

— Изменила. Изменила не то, что я стал пацифистом, нужен мир любыми средствами вплоть до предательства. Нет, конечно. Биться так биться! Но абсолютно уверен в том, что самый главный и, пожалуй, что единственный виновник всех войн — это политик с маленькой буквы. Ответственность за все войны лежит даже не на военных, а на тех военных, которые стали политиками.

— Воспользуйтесь возможностью обратиться к читателям ваших книг, чтобы сказать им то, что по разным причинам не сказали в своих книгах.

— Вы знаете, к такому обороту я был не готов… Я был бы счастлив, если бы человек, прочитав мои книги, полез хотя бы в "Википедию". Чтобы он попытался восстановить календарь войны, чтобы он попытался для себя выяснить, кто в феврале 1915 года был комендантом крепости Осовец. Историки дают путаный ответ. Одни говорят Бржозовский, а я читаю дневники Николая Второго, а он 15-го апреля пишет: "Сегодня завтракал с комендантом крепости Осовец Шульманом".

Человеческий фактор войны все равно персональный. Нет массы героев, есть массы отступающих. Поэтому, если человек, прочитавший какие-то мои книги, начнет этим интересоваться более глубоко и подробно, я буду считать, что свою писательскую задачу я выполнил. Интересуйтесь! Потому что этот интерес, как хорошо взрыхленная земля, на ней много вырастет полезного.

Автор Игорь Буккер
Игорь Буккер — журналист, очеркист *