Роман Виктюк: "Судьбу мне нагадала цыганка"

В гостях у "Правды.Ру" Роман Виктюк, народный артист России и Украины, основатель и худрук Театра Романа Виктюка. Прославленный режиссер приехал в Москву мальчишкой, с зашитыми в нижнее белье аттестатом и деньгами. Сейчас Роман Григорьевич признается, что не прилагал к своему успеху особых усилий — к гармоничному человеку счастье приходит само.

— Роман Григорьевич, вас считают самым эпатажным и модным режиссером страны. Вы довольны отведенной вам ролью? Трудно ли пребывать в этой ипостаси?

— Когда человек только и думает о том, чтобы эпатировать, когда счастье для него заключается лишь в стремлении быть модным, тогда есть большая вероятность того, что эта энергия его разрушит. А если твой постулат в том, что счастье — это пауза между двумя несчастьями, то ты счастлив тем, что имеешь сейчас. И я для достижения чего-либо никогда не делал лишних телодвижений: все приходило само собой.

— Ваша жизнь — опровержение поговорки о том, что без труда не выловишь и рыбку из пруда?

Рыбка тогда выскакивает из пруда, когда чувствует, что на берегу хороший человек. Важно потом не превратиться из хорошего дедушки в плохого, который, увидев золотую рыбку, подумал: "А сейчас будет товар!".

— Расскажите нашим читателям о том, как хорошему маленькому мальчику такая рыбка явилась в образе цыганки.

— Я встретил ее во дворе своего дома. Она взяла меня за руку, посмотрела и сразу сказала, что я буду дирижером. В ее глазах была энергия и она поделилась ею со мной. С тех пор я знал, что стану музыкантом, хотя не знал ни одной ноты.

— Роман Григорьевич, и что же — после предсказания цыганки вы отправились в Москву?

— В школе я пробовал ставить небольшие спектакли, задействовал в них одноклассников и друзей. В киевский театральный меня брали без экзаменов, но я хотел в Москву: по радио слушал спектакли, знал, что и где идет. Однажды я пришел домой и сказал: "Купите мне билет в Москву". Вопрос "зачем" даже не возник. И вот я уже на вокзале: с чемоданами, набитыми кастрюлями, сковородками и периной. Провожали меня в Москву всем домом. Блата никакого не было: только чемоданы и китайские сатиновые трусики на мне, в которые заботливые соседи зашили аттестат и деньги.

— Вас, обшитого рублями и аттестатом, в Москве встретили и препроводили прямиком к партитуре?

— Из телефона-автомата на вокзале я позвонил в ГИТИС и объяснил, что приехал учиться, попросился переночевать в общежитии, за которое обещал заплатить, как только распорю нитки на трусах. Потом я приехал в ГИТИС. Стою в длинном коридоре перед кабинетом. Дверь открывается, а там — преподаватель за инструментом. Она увидела меня, мальчика с горящими глазами, и сказала: "Чего ты стоишь? Заходи. Что ты хочешь?". Я зашел и сказал: "Я буду дирижером". Услышав эти слова, она отправила меня в консерваторию, которая как раз была за углом. А я стою и не ухожу. Тогда она усадила меня за инструмент и попросила что-нибудь сыграть. Я занес руки над фортепиано и признался, что не знаю ни одной ноты. Но преподавательница мне сказала: "Ты будешь дирижером". Это была Галина Петровна Рождественская, тетя великого дирижера Геннадия Николаевича Рождественского.

— А как же пророчество цыганки?

— В том, что дирижер и режиссер — одно и то же, меня убедила Галина Петровна. В 1956 году я окончил актерский факультет ГИТИСа.

Удивительно… Роман Григорьевич, ваши постановки неоднозначны. Одни критики восхищаются вашим театром, другие — низвергают его. Кто-то о вашем творчестве шутит, а кто-то пишет о нем научные работы. А каким свой театр видите вы?

Театр должен быть храмом: там должно быть намолено и люди в него должны приходить очищенные. Я много лет с большим трудом подбираю актеров. Хочется, чтобы нужные мне люди летели, как бабочки на свет.

— Разве это сложно — сидеть и "бабочек" выбирать. Какие "бабочки" к вам прилетают?

Есть хитрые и очень умные: они ласкают тебя, а потом улетают. Есть такие, которые вокруг головы себе рисуют нимб и говорят: "Я великий!". А есть такие, которые прилетают, чтобы раствориться в твоем свете. Они ничего не хотят, не ставят условий, просто своим светом усиливают свет пространства, в котором вы встречаетесь. Вот такимартистамяговорю: "Давай ладошки!".

— Кому из актеров прошлого вы бы сказали эти слова?

— Фаине Георгиевне Раневской. В актерской среде она была сиянием, и ничего с этим сделать было нельзя. Разве можно схватить солнце? Бейте, стреляйте в него, а оно светит и все.

— Ежегодно из вузов выпускаются сотни актеров, они приходят к вам на пробы. Чем вы руководствуетесь, когда берете того или иного актера в труппу?

— Научить профессии безумно легко, а вот обладают светом духа и умеют его передать — единицы. Я выбираю актеров по одному принципу — должна быть энергия любви. Сегодня на телевидении такое количество сериалов. У всех у них — один и тот же сюжет, а у актеров — одинаковая мимика. Эти актеры потом мне рассказывают: "Роман Григорьевич, мы приходим, а нам говорят: "Идите в кадр! Тут ты — злая, а ты — плохой. Начинайте!". В общем, ноль профессии. А нужно в душу артиста заглянуть, чтобы там был лучик, а не пустота.

— У вас были такие артисты?

— Я снимал телеспектакль "Игроки" по Гоголю, там играли молодые Валя Гафт, Саша Калягин, Рита Терехова, Саша Лазарев. К ним в душу камера могла заглянуть в любой момент, потому что там не было пустоты. Однажды Валентину Гафту на репетиции в "Современнике" стало плохо и он потерял сознание. Приехала скорая помощь, ему поставили капельницу. Через некоторое время он открыл глаза и сказал: "Репетируем дальше".

Понимаете, такие люди словно подпитываются энергией, которая возникает на сцене. У меня и сейчас есть такие артисты. В Театре Сатиры я репетирую пьесу Альдо Николаи "Реквием по Радамесу" — о трех артистках, которые живут в доме престарелых. Их играют мои любимые девчонки Лена Образцова, Оля Аросева и Вера Васильева. Эта тройка сумасшедших: у них давление, метеозависимость, а они все равно репетируют. Увы, сегодня душа не востребована. Деньги решают все. Артист в любом сериале получает гораздо больше (хотя это бессмысленное занятие), нежели он получает в театре. Роль в театре — это счастье, а несчастье — количество времени, проведенное на съемочных площадках.

— Неужели вы ни разу за всю жизнь не упустили на прослушиваниях "лучик", о котором бы потом горько сожалели?

— Нет, солнышко, такого еще не было. Я смотрю актерам в глазули (глаза — прим. ред.) и все понимаю. Так было с Сережей Маковецким. Я пришел в Театр имени Евгения Вахтангова ставить пьесу о Сталине, Шостаковиче и Жданове. Сережа на тот момент в театре играл мухомора в какой-то сказке. Была зима, гололед. Я подхожу к театру: стоит Сережа и кайлом пробивает лед. Его наказали за то, что в споре он папье-маше сломал директору театра палец. А я увидел его и понял, что он должен играть Шостаковича: в нем была чистота души композитора. И сыграл его Сережа фантастически.

— С актерами более-менее понятно, а как вы выбираете пьесы?

— Я же вижу зрителей, общаюсь с ними и понимаю, что происходит в их душах, что им сегодня нужно, а что категорически противопоказано. Людям нужна любовь, а она сегодня чудовищно агонизирует. Язык любви понятен во всем мире: когда мы едем в Америку, на спектакли приходят люди, которые не знают языка, но с началом действия они моментально ощущают магию и свет. Умеющие сердцем видеть, а глазами чувствовать эту энергию воспринимают.

— Роман Григорьевич, а что делать с теми, кто не видит, не слышит и знать не хочет?

Это проблема сегодняшнего дня. Нужно с тупостью кретина каждый вечер выходить на сцену в любой части мира и пропагандировать свет. Цель театра — дать колоссальный энергетический всплеск. Значимость этой энергии я могу сравнить с первым криком ребенка, который знает, помнит и хранит в душе мать. Первый крик — это энергия света, желание человека быть в этом мире. Когда случается беда, мать должна вселять в ребенка эту энергию жизни.

Павел Коган: Пилот над океаном музыки

Евгений Федоров: Дали в челюсть. Я — молодец!

Читайте самое интересное в рубрике Общество