Ваш ребенок - жертва педофила. Что делать?

Чудовищное по своей жестокости и равнодушию отношение к судьбе Ирины Бергсет и ее детей со стороны норвежских правоохранительных, медицинских органов, органов опеки побудило нас к тому, чтобы рассмотреть вопрос процедурного характера. Куда, к кому, в какие инстанции должны обращаться родители, чьи дети утверждают, что они пострадали от сексуального насилия? Каким должен быть алгоритм их действий?

Историю Ирины Бергсет читайте здесь:

В сексуальном рабстве у собственного отца

Серия№2. Русская бабушка против бельгийского отца

Норвежская "опека" отобрала у россиянки русского сына

Норвежцы считают общение со СМИ сумасшествием

"Органы опеки ломают всю мою жизнь"

Смотрите видеобеседу с Ириной Бергсет

В гостях у главного редактора "Правды.Ру" Инны Семеновны Новиковой представитель одной из самых, пожалуй, закрытых профессий, заведующая отделением экспертизы половых состояний Бюро судебно-медицинской экспертизы Департамента здравоохранения Правительства Москвы Ольга Дмитриевна Быковцева.

Смотрите видео

— Ольга Дмитриевна, что вы думаете о ситуации, в которой оказалась Ирина?

— К сожалению, в нашей практике такое случается постоянно. И надо сказать, что наблюдается тенденция к увеличению числа преступлений сексуального характера над очень маленькими детьми, где-то от двух лет. И самое страшное, когда оно совершается не посторонними людьми, а родителями в отношении собственных детей.

— Ольга Дмитриевна, а как проводятся такого плана экспертизы, какие используются доказательства, аргументация?

— Экспертизы эти проводятся по постановлениям правоохранительных органов, то есть потерпевшие обращаются в правоохранительные органы либо по месту жительства, либо по месту происшествия. Обращаться можно как в ОВД, так и непосредственно в прокуратуру. Чаще мы рекомендуем обращаться в прокуратуру, потому что выдача постановления ОВД — более долгий и затяжной процесс. Хочу акцентировать внимание на том, что экспертиза назначается и проводится только на основании постановления правоохранительных органов, на основании личных заявлений граждан экспертиза не проводится.

— А независимых, платных экспертиз у вас нет?

— К сожалению, нет, потому что наше учреждение — государственное, бюджетное.

— Ольга Дмитриевна, вот к вам обратился человек с постановлением прокуратуры либо милиции о том, что совершено насильственное действие и необходима экспертиза. Что вы делаете, какие факторы вы берете во внимание? Слушаете ли вы ребенка, проводите ли вы какие-то анализы? В общем, какова методика работы?

— У нас есть правило проведения судебно-медицинской экспертизы. Приказ Министерства здравоохранения, который периодически обновляется, и в 2010 году вышло новое постановление о правилах проведения судебно-медицинской экспертизы.

Начинается экспертиза с опроса самого пострадавшего ребенка или взрослого, родителя, инициировавшего процедуру расследования по данному факту.

— А опрос ребенка проводится в присутствии родителей?

— Да, при проведении экспертизы несовершеннолетних детей обязательно присутствие родителей или представителя органов опеки. При этом, если проводится экспертиза в отношении девочки, должно присутствовать лицо женского пола: мама, бабушка, сотрудница органов опеки, — но лицо именно женского пола. Соответственно, если экспертиза проводится в отношении мальчика — лицо мужского пола.

— А если экспертиза в отношении мальчика, а подозреваемый его родной отец?

— Тогда в виде исключения допускается присутствие мамы.

— Как вы проводите опрос ребенка? Мама "переводит" то, что ребенок говорит?

— Нет, ребенок сам рассказывает, на своем обычном "детском" языке, так, как может. Мы только задаем ему наводящие вопросы. А он называет все органы теми словами, которыми он привык их называть. Все это фиксируется в заключении эксперта.

— В какой степени слова и рассказ ребенка являются доказательством факта насилия?

— Опрос ребенка входит в часть проведения экспертизы, а доказательствами служат результаты дополнительного обследования. Главным документом в этом деле выступает протокол допроса, проведенного следственными органами. Опрос ребенка в нашем отделении проводится только для того, чтобы мы понимали ситуацию, в которой оказался человек, к нам обратившийся.

— Что выступает для вас критерием истинности слов ребенка? Как вы понимаете, что все сказанное является его фантазией или же, наоборот, правдой?

— Для этого ребенок направляется для работы с психологом. Если мы видим, что в этом есть необходимость, то рекомендуем проведение подобной психологическойтерапии. Наше отделение может только дать такую рекомендацию, направление же для работы с психологом выписывает следователь. И уже психолог, на основании проведенного им специализированного опроса, делает заключение, решает, является ли все рассказанное ребенком фантазией, или нет.

— Понятно. Тогда в случае Ирины, если исходить из рассказанного вами алгоритма проведения подобной экспертизы, правоохранительными органами Норвегии были сделаны чудовищные нарушения. Ирина записала к независимому платному психологу не только младшего сына, над которым было произведено насилие, но и старшего, который подвергался побоям приемного отца. А когда о работе с детьми психолога Ирина рассказала в судмедэкспертизе, у нее отобрали детей и отправили в приют. Она объясняет это тем, что правоохранительные органы испугались результатов этой работы, ведь психологу-то было понятно, что дети ничего не выдумывают.

Значит, первый пункт процедуры — общение с ребенком, что вы делаете дальше?

— Дальше мы осматриваем ребенка.

— Как вы осматриваете? Ирина говорит, что в Норвегии это происходит под наркозом.

— В России это делается без наркоза. Мы сначала полностью осматриваем ребенка на наличие телесных повреждений — лицо, ротовую полость, грудную клетку, живот, спину, ноги.

— УЗИ делаете на предмет внутренних повреждений?

— Нет. Мы осматриваем ребенка в коленно-локтевом положении на гинекологическом кресле. Все обнаруженные повреждения мы фиксируем. Эксперт диктует, и под его диктовку ведется запись на компьютере, которая корректируется врачом, чтобы регистратор не пропустил ничего важного.

— Ирина рассказывала, что ее сына били через подушку, чтобы не было следов. Я не понимаю, следы же все равно должны быть где-то, даже если синяк внутренний?

— Нужно сказать, что у ребенка кровоподтеки образуются не столь быстро, как у взрослого, потому что у них ломкость сосудов низкая. Чтобы появился синяк, ребенка нужно сильно ударить. Это взрослый человек может слегка стукнуться, и у него моментально образуется кровоподтек. Все зависит от состояния сосудистой стенки.

А если бить через подушку, то никаких внешних повреждений может и не быть.

— Вы даете заключение, которое подается в прокуратуру?

— Да. Я записываю сделанные выводы или делаю заключение, в зависимости от того, что проводилось — обследование ребенка или судебно-медицинская экспертиза. Разница между этими процедурами состоит в том, что экспертиза проводится после возбуждения уголовного дела, а обследование — до, и уже на основании моих записей следователь решает, возбуждать уголовное дело или нет.

— При сексуальном насилии в отношении ребенка в его теле должны оставаться "следы преступления" — сперма, слизь. Вы проводите анализы на выявление этих "следов"?

— В течение пяти дней после совершения насильственных действий у женщин и у девочек мы берем содержимое из половых органов, потому что это тот срок, в течение которого во влагалище сохраняются сперматозоиды. Если насилие было совершено анальным путем и после этого ребенок уже покакал, то вероятность обнаружить сперму в заднем проходе минимальная. Но мы все равно обязательно берем содержимое из заднего прохода и смыв вокруг него. Исследования другого рода проводятся в стационарах.

— А какие исследования?

— Ультразвуковое обследование, осмотр прямой кишки. Все это проводится в стационаре, потому что в этих случаях нужно делать обезболивание. Сама процедура тоже должна проводиться специалистом, а именно, врачом-проктологом.

— Как часто ваших методов оказывается недостаточно и нужно обращаться в стационар?

— Дело в том, что к нам обращаются те люди, которые не попали в стационар, то есть им не требуется медицинская помощь. Если у них есть повреждения, то они носят поверхностный характер. Если же у потерпевшего зафиксирована серьезная травма, то он обязательно проходит через стационар. И только после выписки из него направляется к нам со всеми медицинскими документами, в которых уже отмечены следы насилия, обнаруженные врачами на его теле при поступлении человека в больницу.

— То есть, если это произошло месяц назад, то никаких следов найти практически невозможно?

— Да, и это очень печально, потому что, как правило, дети долгое время молчат о насилии, а когда рассказывают, то зачастую бывает поздно — нет вещественных доказательств, которые бы подтвердили факт надругательства.

— Ирина, тем не менее, не хочет мириться с этой ситуацией. Как ей доказать слова своего ребенка?

— Понимаете, когда дело касается другой страны, то очень сложно рассуждать, потому что если бы она находилась здесь в России, то все было бы по нашим законам и ее обращения не были бы так демонстративно отвергнуты.

— У нее, на самом деле, есть московская прописка, она гражданка РФ и она прописаназдесь.

— Все дело в том, что нет ребенка, нет объекта для проведения экспертизы. Обычный же врач не имеет права осмотреть ребенка в том случае, когда разговор идет о насилии. Его должен осмотреть судебно-медицинский эксперт.

— Она приехала именно в тот институт, где смотрят жертв насилия, и хирург там не стал обследовать. В ее случае это был именно тот специалист, который этим занимается, но он отказался, потому что не было направления полиции.

— Значит, у них такие же принципы работы, как и в России, — без направления полиции оказание помощи возможно только в том случае, если существует реальная угроза жизни человека. Только в этом случае врач не имеет права не оказать ему помощь.

— Вот она говорит, что ребенок жалуется, что у него невыносимая боль внутри попы, она говорит врачам, можно ли его обследовать, они отказывают устно, но она просит, чтобы они ей давали письменные отказы. И она спрашивает, есть ли ей смысл сформулировать необходимость такого обследования и в какой орган можно направлять такое заявление?

— Что касается подобных ситуаций, здесь все делается через правоохранительные органы, потому что правоохранительным органам никто не может отказать.

— Получается, что ситуация совершенно безвыходная… Она не может привезти ребенка в Россию, она не может поехать даже в Швецию, в соседнюю страну, потому что этот шаг будет приравнен к попытке увезти ребенка. В Норвегии его не обследуют. Проблема в том, что она говорит, что в этой деревне все друг другу родня.

А в России куда-нибудь можно обратиться, если местный, районный следователь не дает такое направление, потому что подозреваемый — его друг, знакомый или даже родственник?

— В районную прокуратуру.

— Ирина, со слов сына, рассказывает, что отец во время "общения" с ребенком полностью раздевал и после надругательства одевал его в совершенно другую одежду, чтобы на ней не осталось никаких следов, а самого ребенка "вычищал" специальным устройством, похожим на пылесос. Были ли в вашей практике случаи, когда люди совершившие насилие в отношении детей, были очень предусмотрительны?

— В моей 18-летней практике такого не было.

Мальчики же проходят через урологов, у нас в отделении два уролога, и они принимают лиц мужского пола, я же принимаю мальчиков только во время дежурств, чаще всего мы смотрим девочек.

— Девочки чаще становятся жертвами?

— Конечно, девочек очень много. Приведу пример, если в 2009 году было 1300 обращений, то в прошлом году уже 2000 обращений, и это только те, которые обращаются.

— А какая часть обращается, у вас есть какая-нибудь статистика?

— Я не могу подсчитать в процентном соотношении, потому что в Москве миграция населения очень большая. Могут обратиться к нам, а потом уехать из города или даже страны. Не знаю, являются они гражданами России или нет. Я считаю, что увеличение числа сексуального насилия над детьми связано с миграцией населения, в частности, из разных регионов Средней Азии. А начиналось все с Северного Кавказа, потом добавились Молдавия и Украина.

— Жертвы из этих республик?

— И жертвы, и подозреваемые.

— Вообще говорят, что треть или две третьих преступлений в Москве совершаются приезжими.

— Я не могу это утверждать, но, что касается фамилий, которые фигурируют в постановлениях, на первых листах заключений экспертов и актов судебно-медицинских исследований, то среди них много нерусских. Люди могут быть зарегистрированы в Москве, но национальная принадлежность не славянская. В основном киргизы, узбеки, таджики. Интересно заметить, что если в предыдущие годы они насиловали русских девочек, то сейчас своих же насилуют.

— А вас не вызывают в качестве свидетелей судебных процессов?

— В качестве свидетелей сотрудников нашего отделения вызывают редко, чаще в качестве специалистов, и адвокат задает нам вопросы. Мы отстаиваем свое заключение.

— А что значит экспертиза половых состояний?

— Отделение половых состояний называется так, потому что кроме экспертизы на изнасилования, развратные действия у нас еще проводятся экспертизы по травмам половых органов, обусловленных нанесением каких-то повреждений либо произошедших в результате дорожно-транспортных происшествий. Также к нам поступают беременные женщины, попавшие в ДТП, либо беременные женщины, над которыми было совершено насилие. Плюс мы определяем женщин, которые родили и бросили своего ребенка, исследуем случаи прерывания беременности, связанного с травмой, аборты или поздние выкидыши.

— Ольга Дмитриевна, вы перечислили случаи, по которым к вам обращаются. Поскольку в нашем издании новости идут постоянным потоком и я отслеживаю все события, мне кажется, что вы назвали очень скромную цифру. У меня такое впечатление,что случаевнасилия над детьми только в один день штук двести происходит.

— Для нас даже две тысячи в год — это очень высокий показатель, потому что когда я начинала работать, то в год с подобными жалобами обращались порядка 300-350 человек. Это было 18 лет назад. Но и то, как я говорила, это цифры только официально зарегистрированных обращений, потому что многие не пишут заявлений.

Для этого мы и ввели практику круглосуточного дежурства, чтобы женщины не передумывали до утра, а обращались сразу. А так, большинство приходит в милицию, а им там говорят, что судмедэкспертиза работает до 17:00. Женщина возвращается домой, поспит, а наутро ей уже ничего не нужно.

Сейчас они могут приезжать сразу, как говорится, с места происшествия.

Что касается нашей экспертизы, то мы никому не отказываем, мы всех принимаем, кто к нам обращается с направлением.

— Вы принимаете только тех, кто имеет московскую прописку или тех, кто просто имеет направление?

— Всех, кто зарегистрирован в Москве… Да даже и без регистрации… У нас этот вопрос еще неокончательно решен в государстве, поэтому бывают случаи, когда человек не зарегистрирован, но случай-то, тем не менее, произошел в Москве. Еще раз повторюсь: можно обращаться либо по месту происшествия, либо по месту прописки.

— Ваша организация единственная, которая проводит экспертизы такого рода?

— В Москве — да, мы обслуживаем всех жителей столицы.

— Я понимаю, что две тысячи случаев — это только в вашем отделе половых состояний. А сколько всего случаев проходят за год по другим отделениям?

— По телесным повреждениям в этом году было 13-15 тысяч, потому что сейчас увеличился травматизм за счет взрывов.

— А трупы вы тоже обследуете?

— В нашем бюро обследуют, в нашем отделе — нет. Мы обследуем только живых лиц в случаях, когда должна проводиться экспертиза по телесным повреждениям, экспертиза половых состояний и экспертиза по утрате трудоспособности. По каждому отделению есть отчет, и в каждом отчете имеется классификация, например, "Беременность и травма", "Изнасилование", "Развратные действия"… Еще есть отчет в категории "И прочие"… Например, изменение пола — была и такая экспертиза.

— Менял человек пол или не менял?

— Нет, поменял человек пол, а кто он теперь — мужчина или женщина? Вот куда его?… И вот, его изнасиловали уже с измененным полом. А куда сажать, в какую камеру — к мужчинам или к женщинам.

— И как вы решаете?

— Генетическая экспертиза должна проводиться — какая принадлежность, какой генотип у человека. Кто он изначально был, а кем он стал. Мы делаем заключение, а уже генетики решают, куда они его будут сажать.

— Скажите, изменился ли характер травм, случаев насилия за те годы, что вы работаете?

— Да, увеличилось количество преступлений и в отношениях детей, и в отношении женщин, наносятся более серьезные повреждения, более жестокие, ближе к среднему и тяжкому вреду здоровья. Недавно, например, проводилась экспертиза: муж выстрелил жене в область лобка из ружья. Мы смотрели какого рода повреждения, чтобы сделать заключение о степени вреда здоровью. Естественно, в этом случае был причинен тяжкий вред, потому что женщину изуродовали, она осталась инвалидом.

— Вернемся к истории Ирины. Она хотела бы вас спросить, возможно ли сдать анализы на наличие у ребенка какой-нибудь инфекции, потому что он подвергся групповому изнасилованию. Следовательно, вероятность заражения очень высокая. В Норвегии ей сказали, что нет смысла делать анализы на инфекцию.

— Всех обследуемых, которые поступают к нам в отделение, мы направляем в кожно-венерологический диспансер на обследование и рекомендуем им в течение года еще обследоваться на ВИЧ-инфекцию.

— Существует ли утвержденный или рекомендованный список биохимических экспертиз для детей, подвергшихся групповому сексуальному насилию?

— Нет, у нас не проводятся подобного рода экспертизы. Биохимические исследования — это более развернутая картина крови, нужно ткани исследовать.

— Ольга Дмитриевна, спасибо вам за беседу. Очень надеемся, что ваши советы помогут многим женщинам, чьи дети подверглись сексуальному насилию, а также всем людям, пострадавшим в подобных ситуациях.

— Буду рада, если своим рассказом действительно сумела им помочь.