Дорога к Ленину - 20 лет спустя

Владимир Ильич Ленин пал первой жертвой "освобожденного сознания" перестройки. От скабрезных анекдотов очередь быстро дошла до откровенного глумления над главой большевиков. За прошедшие годы о Ленине было сказано даже слишком многое: германский шпион, пронырливый авантюрист, с ничтожной группой единомышленников перехвативший власть, на штыках ВЧК утвердившийся у власти...

Фото: Фото: AP

Но нет худа без добра. 20 лет обличений многих заставили обратиться к первоисточникам, к работам современников - сторонников и противников Ленина, в попытке самостоятельно разобраться в той роли, которую сыграл для нашей страны глава большевиков.

Сегодня, в 141 день рождения лидера Октября, не имеет смысла повторять советский агитпроп или пафос постсоветских обличителей. Предоставим слово современнику Ленина и его политическому противнику, члену меньшевистской партии Н.Н.Суханову. В своих "Записки о революции" он описывает, как 3 апреля 1917 года в составе делегации меньшевистско-эсеровского Петросовета участвовал во встрече главы РСДРП(б) на Финлядском вокзале - Ленин в опломбированном вагоне возвращался в Россию.

Возможно, эти строки, написанные активным участником политической жизни России 1917 года, помогут по новому взглянуть на события и жизнь того периода, на лидера большевиков, на то, какими причинами были вызваны те или иные его поступки, какова была поддержка Ленина, и как вернувшийся из-за границы политэмигрант за 6 месяцев сумел сделать свою партию крупнейшей в стране и возглавить новую революцию.

Опломбированный вагон

"Ленин ехал в Россию через Германию, в запломбированном вагоне, по особой милости вражеского правительства. Нужды нет [говорить], что никаких иных путей для возвращения на родину у Ленина не было по милости "союзных" правительств, а прежде всего по милости своих собственных «революционных» властей".

"Иных же путей проезда в революционную, свободную Россию, действительно, у Ленина не было, и это надо знать точно..."

"4 апреля в дополнение ко всем предыдущим сведениям и жалобам в Исполнительный Комитет поступила телеграмма члена II Государственной думы эмигранта Зурабова, гласящая: «Министр Милюков в двух циркулярных телеграммах предписал, чтобы русские консулы не выдавали пропусков эмигрантам, внесенным в особые международно-контрольные списки; всякие попытки проехать через Англию и Францию остаются безрезультатными..."

"Мартов (лидер меньшевиков - Д.Л.) извещал Исполнительный Комитет, что он исчерпал все средства и если не будут приняты самые радикальные меры, то он с группой единомышленников "вынужден будет искать особых путей переправы..."

Фото: AP

В начале мая "группа меньшевиков была вынуждена, вслед за Лениным, ехать в запломбированном вагоне". "Ни малейшей возможности выбраться в Россию иными путями, не пользуясь услугами германских властей, не было у тех товарищей..."

"Когда сведения о первом эмигрантском поезде через Германию были переданы в Исполнительный Комитет, то об этом факте сильно сожалели; многие считали этот шаг ошибочным, но только отдельные лица осуждали и негодовали. Несмотря на то что дело пока касалось только одного (одиозного для большинства) Ленина, Исполнительный Комитет, сознавая всю щекотливость положения, все же не задумался покрыть запломбированный вагон своим авторитетом".

Встреча на Финляндском вокзале

"Толпа перед Финляндским вокзалом запружала всю площадь, мешала движению, едва пропускала трамваи. Над бесчисленными красными знаменами господствовал великолепный, расшитый золотом стяг: «Центральный Комитет РСДРП (большевиков)». Под красными же знаменами с оркестрами музыки у бокового входа в бывшие царские комнаты были выстроены воинские части... На парадном крыльце разместились различные не проникшие в вокзал делегации, тщетно стараясь не растеряться и удержать свои места... Внутри вокзала была давка - опять делегации, опять знамена и на каждом шагу заставы, требовавшие особых оснований для дальнейшего следования... Я прошелся по платформе. Там было еще более торжественно, чем на площади. По всей длине шпалерами стояли люди - в большинстве воинские части, готовые взять "на к-раул"; через платформу на каждом шагу висели стяги, были устроены арки, разубранные красным с золотом; глаза разбегались среди всевозможных приветственных надписей и лозунгов революции, а в конце платформы, куда должен был пристать вагон, расположился оркестр и с цветами стояли кучкой представители центральных организаций большевистской партии".

"Поезд сильно запаздывал. Но в конце концов он подошел. На платформе раздалась громовая "Марсельеза", послышались приветственные крики... Мы оставались в "царских" комнатах, пока у вагона обменивались приветствиями "генералы" большевизма. Затем слышно было шествие по платформе, под триумфальными арками, под музыку, между шпалерами приветствовавших войск и рабочих. Угрюмый Чхеидзе, а за ним и мы, остальные, встали, вышли на середину комнаты и приготовились к встрече".

"Чхеидзе, не покидая своего прежнего угрюмого вида, произнес следующую приветственную речь, хорошо выдерживая не только дух, не только редакцию, но и тон нравоучения: - Товарищ Ленин, от имени Петербургского Совета рабочих и солдатских депутатов и всей революции мы приветствуем вас в России... Но мы полагаем, что главной задачей революционной демократии является сейчас защитанашей революции от всяких на нее посягательств как изнутри, так и извне..."

"С площади сгорающая от нетерпения, от зависти и негодования публика уже недвусмысленно ломилась в стеклянные двери. Шумела толпа и категорически требовала к себе, на улицу, прибывшего вождя... При новой "Марсельезе", при криках тысячной толпы, среди красных с золотом знамен, освещаемый прожектором, Ленин вышел на парадное крыльцо и сел было в пыхтящий закрытый автомобиль. Но толпа на это решительно не согласилась. Ленин взобрался на крышу автомобиля и должен был говорить речь... Затем, кажется, Ленину пришлось пересесть в броневик и на нем двинуться в предшествии прожектора, в сопровождении оркестра, знамен, рабочих отрядов, воинских частей и огромной "приватной" толпы к Сампсониевскому мосту, на Петербургскую сторону, в большевистскую резиденцию - дворец балерины Кшесинской...

С высоты броневика Ленин "служил литию" чуть ли не на каждом перекрестке, обращаясь с новыми речами все к новым и новым толпам. Процессия двигалась медленно. Триумф вышел блестящим и даже довольно символическим".
"На Петербургской стороне мне надлежало повернуть направо, к Карповке. Но без определенной цели, влекомый приятной компанией, я дошел все же... до самого дома Кшесинской, горевшего всеми... Неожиданно для себя я очутился у калитки, где большевик-рабочий строго и энергично среди ломившейся толпы выбирал достойных проникнуть внутрь дома и участвовать в неофициальной товарищеской встрече. Узнав меня в лицо, он опять-таки неожиданно пропустил, пожалуй, даже пригласил и меня..."

Речь Ленина

"Сообщили, что внизу, в зале, ждет около двухсот партийных работников, членов советского Всероссийского совещания и других. Они, во-первых, желают приветствовать Ленина, а во-вторых, рассчитывают на немедленную политическую беседу...

В довольно большом зале, было много народу... Выбрали кого-то председателем, и начались приветствия - доклады с мест. Это было в общем довольно однообразно и тягуче. Но по временам проскальзывали очень любопытные для меня характерные штрихи большевистского "быта", специфических приемов большевистской партийной работы. И обнаруживалось с полной наглядностью, что вся большевистская работа держалась железными рамками заграничного духовного центра, без которого партийные работники чувствовали бы себя вполне беспомощными, которым они вместе с тем гордились, которому лучшие из них чувствовали себя преданными слугами, как рыцари - Святому Граалю...

И поднялся с ответом сам прославляемый великий магистр ордена. Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного. Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии, и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчетов, носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников.

Ленин вообще очень хороший оратор - не оратор законченной, круглой фразы, или яркого образа, или захватывающего пафоса, или острого словца, - но оратор огромного напора, силы, разлагающий тут же, на глазах слушателя, сложные системы на простейшие, общедоступные элементы и долбящий ими, долбящий, долбящий по головам слушателей до бесчувствия, до приведения их к покорности, до взятия в плен. ...Я утверждаю, что он потряс не только ораторским воздействием, но и неслыханным содержанием своей ответно приветственной речи не только меня, но и всю свою собственную большевистскую аудиторию.

Ленин говорил, вероятно, часа два. Мне не забыть этой речи, но я не стану и пытаться воспроизвести ее в подлинных словах хотя бы в небольшом экстракте. Ибо совершенно безнадежное дело - воссоздать хотя бы слабый отблеск впечатления от этой речи: мертвая буква не заменит живого, бурлящего красноречия, главное же - нельзя вернуть неожиданности и новизны содержания, которое теперь уже не будет аффрапировать, не будет удивлять, а будет звучать теперь банальностью".