Кожаный сапожок королевы театра

…Она вошла в стеклянный павильончик тель-авивского кафе, брюнетка, без косметики, в платье с кружевами — и в суровых сапогах. Она привлекает взгляды. В этой девочке-женщине есть свечение. Сочетание трудового, закаленного в боях жизни человека — и нежной волшебницы. Поэтичная мечтательница — и боец. Она такая и есть.

Светлана Брегер. Художник театра. Обладатель театральной премии Израиля за лучшую сценографию минувшего года — академия отметила ее работу в спектакле театра "Бейт-Лесин" "Собачий царь". Этот спектакль — безоговорочная удача. Спектаклем стал роман идишского писателя Шалома Аша, старый, долгое время лежавший себе в тени. Лично я была уверена, что именно сценограф Брегер получит на этот раз премию, и заранее просила ее об интервью.

Если просто вспомнить декорации и костюмы, придуманные Светой в театре Израиля, то получится весьма внушительный список. Качественный и убедительный. Иерусалимский "Хан" и театр в Беэр-Шеве, "Бейт-Лесин" и национальный театр "Габима", театр для детей и "Камерный"… У нее особый стиль, собственная краска. Ее работы разнообразны, но при этом оригинальны. Всегда. Живописно, философски, из собственного серьезного понимания времени и интонации пьесы, она передает в своем оформлении главное. Самую суть.

…Спектакль театра "Хан" "Лето" удивлял живым дуновением цветущего роскошного сада, сада, который был олицетворением праздника жизни. И на этом празднике резвились и решали свои проблемы говорящие коты. Спектакль давно сошел со сцены — а очарование длится. Беэр-шевский вариант шекспировской трагедии "Ромео и Джульетта" моделировал беды и потрясения непримиримых и обреченных Монтекки-Капулетти в символе-метафоре, будто боль утрат и ненависть застыли в архитектуре рухнувшего моста…

Нарядный спектакль "Дона Флор и два ее мужа" по книге Жоржи Амаду интересен, главным образом, благодаря находкам в оформлении. Главная краска, главный козырь, главный акцент — это декорация-кухня. Гирлянды чеснока, перца, кастрюльки, сковородки образуют орнамент, живописный и колоритный. На протяжении спектакля мы почти вдыхаем, ощущаем аромат приготовления пищи. Пища — это эротично и уютно. Весь спектакль — рецепт счастья, обладания. Кухня жизни. Здесь мир творения и наслаждения. Еда — то, на что мы обречены. И — наше удовольствие. Желанное, почти запретное наслаждение… Тонкий мастер творить всегда точную, говорящую, насыщенную смыслом атмосферу спектакля, Светлана Брегер и на этот раз дала направление. Метафору. Манифест.

…День за окнами зрелый, густой. Плотное варево городского лета дышит жаром, бензином, кофе, динамикой жизни в большом городе. Света Брегер — из этой стихии. Современная. Деловая. Умеющая идти вперед. Иногда смешливая. Очень творческая. Она садится, открывает свой мобильный телефон… и показывает шедевры, созданные старшей дочерью, Майей. Эти чудо-торты, в которые вложено необыкновенное воображение и море любви. Крем, тесто играют свой театр. Каждый торт — отдельная история. Романы, просто сказки, а не банальная сумма калорий… "Моя Майя делает торты — и танцует". — "А Ясмин, младшая?". Светлана улыбается: "Майя зовет сестру "королевой драмы". У Ясмин явное актерское, театральное начало. Она, возможно, станет актрисой".

В спектакле театра "Хан" "Дядя Ваня" сценограф Светлана Брегер несколькими штрихами, веткой, забытой скамейкой, рассказала об уходящем мире усадеб, тихих вечеров за чаем, об устоявщемся быте и пошатнувшейся жизни…

В спектакле "Вишневый сад" (тоже беэр-шевский театр) Светлана была художником по костюмам. Прочтение пьесы режиссером Идо Риклином было смелым. Там и Маяковский, и бунт, черный, мрачный. Свой штрих, блик в фактуру внесли костюмы персонажей. Платья Раневской — элегия и музей. Это усталая нотка пудры, старинного муара, раритетной волны особых, ушедших фасонов. Умершая, отгоревшая жизнь. Кокетство и прощание.

Света, выслушав мои восторги по поводу "Вишневого сада", говорит:

— Так сложно было эти платья, которые я придумала, сшить! Гениальная портниха подгоняла всё, все детали просто с какой-то космической точностью, ведь если сдвинулся бы слой ткани на сантиметр — все бы было испорчено…

Мы начинаем вспоминать. Точнее, вспоминает Света, а я слушаю. С чего же все началось? Как зарождался в моей собеседнице ее мир, ее театр?

— Я родилась в Кривом Роге. Моя мама — инженер-строитель, папа — мастер на все руки…

— …Это его профессия? Хобби?

— …Это его дар.

— Вы всегда хотели быть художницей?

— Я всегда рисовала. В четвертом классе пошла в художественную школу. Потом решила поступить учиться живописи в Одессу. Под влиянием разных обстоятельств планы чуть изменились. И я оказалась в Ростовском художественном училище имени Грекова. На отделении "художник по костюмам". В Ростове я жила у тети. Учиться было интересно. И базу в училище я получила хорошую. После мы уехали в Израиль и выбрали для жизни город Маалот. Почти случайно.

Я в Израиле поменяла много разных мест работы. Была официанткой. Меня пытались пристроить на швейную фабрику. Мне этого очень не хотелось, не была я в восторге там работать — и целый рабочий день "училась" вдевать нитку в иголку швейной машины, а потом начальница сказала: "Теперь покажи, как ты поняла, как будешь шить". А я шить-то умела, и хорошо умела, учиться не надо было, и вот тут себя полностью выдала: руки сами легли, как надо, стало ясно, что я прикидывалась…

— …И откуда, как возник театр? С какого момента началось ваше движение вверх по лестнице мастерства театрального художника?

— Можно сказать, что с Пурима…

— Как это?

— Я сделала несколько костюмов на Пурим. Для молодых ребят в Маалоте. Костюмы очень понравились.

— И вы ощутили в себе силу…

— Я силу всегда в себе ощущала. Но это, можно сказать, было началом.

— Вы поступили в университет…

— Не сразу. Год надо было еще учиться на подготовительном…

— И ваши первые театральные работы произошли в университете?

— Да. И я очень скоро сделала работу для "Габимы"…

Там мне по ходу что-то предлагали сделать в каком-то клубе, а я гордо ответила: "Нет, я буду скоро оформлять спектакли в "Габиме".

— Как вы познакомились с мужем?

— Очень просто. Мы с ним были студентами. Как-то быстро все сложилось, почти сразу. Он учился на режиссуре. Потом стал заниматься журналистикой. Писал и о театре. Потом изменил маршрут — и теперь пишет на темы экономики…

— Он вас поддерживает, любит ваши театральные работы? Гордится?

— Да, разумеется! Он очень положительно меня оценивает…

— Ваш муж по-русски не говорит?

— Нет. Но очень многое понимает.

— А девочки?

— Майя неплохо говорит и понимает. Ясмин тоже понимает. Но хуже…

— Есть у вас собственный рецепт гармонии, хорошего климата в жизни, в доме?

— Юмор!

— Кто для вас авторитет в мире театра Израиля?

— Есть много замечательных людей. Талантливых. Ярких, интересных. Я много и интересно работала с Мики Гуревичем (режиссер Михаэль Гуревич на протяжении 17 лет был худруком иерусалимского театра "Хан". — Авт.), приятно и творчески складываются отношения с Ирадом Рубинштейном. Очень я благодарна Шмулику Ифраху, который был директором театра в Беэр-Шеве, и очень хорошим, особенным, прекрасным директором.

Дружу с Лили Бен-Нахшон, с Иудит Аарон, с Эйтаном Леви… Сашу Лисянского я очень люблю. Он просто гениальный сценограф! Большой, профессиональный мастер. Не всех, разумеется, сейчас вспомню… Еще удачей было поработать с режиссером Михой Левинсоном и Дрором Кереном, мы сделали вместе спектакль по Давиду Гроссману "Вошел конь в бар". (Писатель Давид Гроссман в этом году получил Букеровскую премию. — Авт.)

— Для Михи Левинсона это был его последний спектакль.

— Очень больно и горько. Большая потеря. Это, мне кажется, был недооцененный режиссер. Над Гроссманом мы работали очень интересно. Как раз накануне Михиной кончины мы сидели у него, обсуждали макет. Все было хорошо. Договорились о встрече в театре. Назавтра мне позвонили и сказали, что Миха умер. Я не поверила. Невозможно было поверить. Было больно. Спектакль доработал, завершил Дрор Керен. Удивительный актер, человек, таких, как он, в мире просто больше нет…

— …Было мило, когда на вручении театральных премий Дрор подошел к микрофону и сказал, что хватит называть вас Бергер, ваша фамилия Брегер…

— Да, выглядит одинаково, пишется на иврите так же, вот и ошибаются.

— Мне помнится, что один из своих театральных призов вы получили за детский спектакль…

— Да, за работу "Эмиль и сыщики". В "Медиатеке". Одна из любимых.

— Что вы думаете по поводу театра для детей, искусства для детей в Израиле?

— Есть удачи, есть рост. Это очень важно — детские впечатления! Они запоминаются, остаются на всю жизнь. И искусство для детей должно быть на высшем уровне. В детстве строится человеческая душа. Определяются представления о добре и зле. Формируется вкус. Становясь зрителем, человек выбирает себе, по сути, ту или иную позицию. Может быть, даже и судьбу…

— Какой из ваших спектаклей вам особенно дорог?

— Много. Я даже не все сейчас сразу смогу вспомнить. Люблю "Ускользающую тень", которую мы делали с Мики Гуревичем. Это его пьеса-фантазия. "Горбуна Нотр-Дам". Два своих "Вишневых сада" (в "Хане" и в Беэр-Шеве)…

— Как вы отдыхаете? Что такое свободное время для театральной художницы Светланы Брегер?

— Отдых — это путешествия. Хожу с фотоаппаратом. Замечаю, запоминаю. Коллекционирую увиденное.

Я вообще много хожу пешком. Мы с мужем как-то и на машине довольно мало ездим. Привыкли ходить. Вот и сегодня я свои 7-7,5 километра выходила.

— Какую моду, какой стиль вы для себя выбираете?

— Ничего конкретного. Любимая обувь — сапоги. Непременно кожаные.

— В наше-то лето?…

— Это удобно, я же все время хожу по помойкам… Ну, ищу что-то, подбираю. Обхожу "блошиный рынок", другие колоритные места.

— Есть какой-то кодекс, свод правил сценографа Светланы Брегер?

— Я не навязываю режиссеру свою идею. Стараюсь помочь, поучаствовать в выявлении материала. И еще. Минимум средств — максимум эффекта.

— Деньги театрам экономите?

— Да, стараюсь…

— Что вам больше всего нравится, что более всего дорого в израильском театре?

— Я люблю театр! И всегда нахожу в нем то, что мне интересно. Чего не люблю, так это сидеть без работы. Мне сразу становится не по себе. Люблю людей и эту особую атмоферу. Нигде больше в мире такой нет!

— У вас есть девиз? Ваше собственное главное жизненное правило?

— Я надеюсь только на себя. Думаю, это правило главное.

— У вас есть любимая еда?

Света смотрит на меня удивленно. Слово "еда", как я понимаю, не совсем из ее лексикона, из ее жизни.

— Я не очень большая гурманка. К еде отношусь без особого интереса. Что-то ем. В основном, фрукты, салат. Люблю варить варенье.

— И есть? Или только пенку снимать?

— И варенье люблю. Но больше люблю варить и раздавать!

Два года назад, весной, беэр-шевский театр повез "Ромео и Джульетту" в постановке Ирада Рубинштейна в Румынию, на международный шексировский фестиваль. В город Крайовы. В местном театре сделали декорации. И не так покрасили, как Светлана задумала. "Я сама и перекрасила. Мне дали в помощь румынского художника, который говорил только на итальянском и румынском. Мне это не очень помогало. Но мы все сделали хорошо". Зал после долго, благодарно аплодировал.

Скоро на сцене театра Беэр-Шевы появится спектакль "Клетка для безумцев" (пьеса Франсиса Вебера, режиссер Рафи Нив), а в Тель-Авиве, в Камерном, начнет свою жизнь спектакль "Анигу" по Эдгару Керету (инсценировка Эдгара Керета и Рони Синая, режиссер Мики Гуревич). К слову, Эдгар Керет — один из самых издаваемых и читаемых всюду в мире авторов… Это две новые работы Светланы Брегер. Они уже на афишах. Ждем открытий и взлетов.

По улицам, по магазинам тканей, антиквариата, разных старых и не очень старых вещей идет художница. Ее дорога — сплошной театр. Она смотрит на мир особым взглядом.

Вот поедет навещать родителей в Маалот. Где климат особый и раз в году всюду скульптуры. И смотреть концерт танцевального ансамбля Гаватаима, в котором выступает дочка, кондитер Майя. И растроганно будет наблюдать, как увлечена репетицией в театре малышка Ясмин.

И снова создавать макет. Такого временного и вечного чуда, имя которому — театр.